В ряду различных легенд о нашем народе бытует наивная байка о его набожности. Ничуть не бывало, скажу я вам. Все эти бабушки в платочках, упрямо посещающие наши храмы, никогда не были, да и не могут быть носителями высокого религиозного духа. Они ходят в церковь и несут батюшкам свои последние гроши только ради обыкновенного человеческого общения с себе подобными. Ведь в наших городах и весях это порой единственное место, где они могут чувствовать себя хоть как-то комфортно. Где их никто не оттолкнет, не оскорбит, не обидит, где они просто никому не мешают. А все эти свадебные и крестильные кортежи, под брызги шампанского у церковной ограды, есть примитивный кураж и к подлинно религиозным нуждам никакого отношения не имеют.
Очень удручает то обстоятельство, что наши храмы практически не посещает молодёжь и не желают знать люди среднего возраста. То есть не посещает самая активная, крепкая умом и духом часть населения. А всё дело в том, что с современным человеком можно разговаривать только на равных. Наши пастыри, в своих тяжёлых, боярских облачениях, никак не могут примириться с этим. Они никак не могу взять в толк, что сегодня негоже, да и незачем заставлять человека часами стоять по стойке "смирно" и творить за завесой богослужение, сопровождая его малопонятными возгласами и жестами.
Современный человек имеет огромное желание сам творить богослужение, желает сам говорить слово и обращаться непосредственно к Богу, что, кстати, широко практиковалось в ранние христианские времена. Не приняв нового человека, человека третьего тысячелетия, наша церковь обречена на деградацию. И этому нельзя помочь никакими восстановлениями прежде поруганных святынь.
Я, разумеется, не так наивен и очень далек от мысли, что наши церковные иерархи хоть на йоту поступятся своим небожительным положением во имя процветания православной веры. Однако на дворе "лето Господне - время благоприятное". К служению приступает очень много молодёжи, людей способных и обязанных быть ответственными за судьбу своей церкви. Они должны хорошо уяснить себе, что сроки бабушек в платочках канут в Лету, что грядут иные времена, иные прихожане, - если, конечно, грядут.
Каждому здравомыслящему человеку должно быть понятно, что на нас надвигается глобальная конкуренция, в том числе и та, которая коснется сферы предоставления религиозных услуг. Что, вообще говоря, уже имеет место быть. Наши церковные иерархи при этом принимают глупейшую страусиную позу. Подобно беспечной птахе, они прячут в песок встревоженную голову, в надежде, что резвые хищники не обратят внимание на торчащую в небо жирную задницу. Заметят обязательно, сожрут со всеми потрохами. Никто и не подавится.
Иногда в сердцах говорю себе: "Господи, как же хорошо, что в нашей стране есть целых три православных патриарха!" Очень хорошо, ибо это означает, что у нас вовсе нет патриарха и ещё сохраняется надежда на приход настоящего, всамделишного архипастыря. Очень верится, он обязательно выйдет на подворье Софии Киевской, опустится на колени перед всем миром и будет долго просить у своего народа прощения за всех предшественников своих, которые, облачившись в святые одежды, творили ложь и непотребство, чем нанесли колоссальный урон Православной Церкви и нравственному состоянию общества.
А народ, он добрый, он обязательно распознает и примет своего настоящего пастыря, подымет его с колен, и вместе мы примемся созидать великую Церковь Христову.
1960 год
Да, отшумели, отблистали веселые годы пятидесятые, как молодое игристое вино. Потому что впереди уже выстроились в нетерпении ещё более азартные, несравненные годы шестидесятые. Тут тебе и люди, и собачки наперегонки устремляются в космос, тут же экзистенциалисты, "битлы", кукуруза, а еще наши записные бунтари-поэты, так и не убедившие нас до конца: "то ли гении они, то ли нет ещё".
Удивительное дело: в годы горбачевского маразма в страну хлынула безудержным потоком всякая псевдокультурная муть. Такое впечатление, что где-то за вершиной Арарата было устроено огромное отхожее место, куда в течение всего двадцатого века собиралось дерьмо из-под всего сущего. Собиралось, чтобы однажды прорваться и выплеснуться на наше заплутавшее отечество, затопив его аж по самые кремлёвские флагштоки.
Не так было в шестидесятые. После долгих лет изоляции в страну ворвалась интеллектуальная стихия небывалого напора. Невозможно перечислить всех поэтов, писателей, художников, композиторов, о существовании которых мы имели лишь смутное представление. И вдруг всё это невообразимое богатство заполнило нашу жизнь. Запросто, идя в гости, мы брали с собой "Иностранку" с прозой писателя и философа экзистенциалиста Альбера Камю или новый альбом художника Анри Матисса, Ван Гога. Делали это не для форсу, нам не терпелось, нас переполняло желание поделиться с друзьями своим потрясением от знакомства с "Едоками картофеля". И мы до утра сокрушались по поводу отрезанного уха гениального художника. И уха было жалко, и Ван Гога, а самое главное - очень досадно, что происходят эти дерзания великих людей в безнадежно далёких, недоступных для нас цивилизациях.
Могут возразить, дескать, мир был иной. Неправда, мир всё тот же. Люди в стране были другие. Каждый получает то, что ищет. Красота шестидесятников оплачена кровью Второй мировой. Вспомните Галича, Окуджаву, Высоцкого. Кого из современных парней с гитарой в руках можно поставить вровень с ними? Есть несомненная связь между войной и шестидесятниками. Увы, такова дорогая цена всего положительного, что творится на нашей планете. Посмотрите, до чего лихо произрастает чертополох на земельных угодьях - и какого труда стоит человеку выпестовать полезную огородинку.
Я полагаю, именно с шестидесятого года началось моё всепоглощающее увлечение чтением книг. В нашем доме хранилась прекрасная библиотека, одна из лучших в городе. Отец всю жизнь приобретал книги, ещё до повального макулатурного бума, перечитал практически всю мировую классику. Любовь к книгам передалась и нам, детям. Я читал запоем, ненасытно, круглыми сутками. И за это тоже нижайший поклон моим драгоценным родителям.
В шестидесятые я жил как библейская птаха, нимало не беспокоясь о завтрашнем дне. Годами сиживал на родительском попечении, нигде не работал, не учился. Днём отлёживался, водил дружбу с такими же оболтусами, как сам, а по ночам погружался в книжное безбрежие. Зимой ли, летом любил кружить по спящему Луганску, часто сам, иногда с товарищем. Родители без лишних истерик и упрёков наблюдали мою беспечную жизнь.
Друг мой, Костя Боровков из нашего двора, тоже был большим любителем чтения книг, но и большим специалистом на всякого рода экстравагантные выдумки. Мог закупить дюжину бутылок вина и разнести в течение дня по всему городу, чтобы потом ночным гулянием кочевать от одного схрона к другому и по-детски радоваться очередной находке. Костя был врождённый интеллигент, очаровательно умён, высок, строен. Байроновский его портрет дополняли дорогие очки. Оскорблений не прощал, всегда призывал обидчиков к ответу, частенько не успевших разглядеть за элегантным пенсне взгляд твёрдый и непреклонный.
