Книга Михаила Маскаева похожа на альбом, составленный из ярких и выразительных, притягивающих глаз картин-арабесок. Он пишет сочными красками, его мазок точен, его взгляд художника крайне внимателен. Его эпитеты и метафоры просты, но невероятно образны: «Она была разведена и жила одна в чистой и опрятной двухкомнатной квартире с окнами с солнечной стороны и прохладными шторами до пола».

Маскаев приглашает… да нет же! – он затягивает читателя в волшебный экзотический мир, в котором не только на многих людях маски, но у некоторых даже две отдельно существующих половины лица – грустная и веселая.

Некоторые новеллы Маскаева невольно заставляют вспомнить лучшие образцы европейской сказочной и фантастической классики. В этих произведениях спрятано множество заметных только искушенному читателю отсылок к самым разным культурным феноменам. Приходят на ум миры Карло Гоцци, Вильгельма Гауфа, Эрнеста Теодора Амадея Гофмана… Однако это отнюдь не стилизации. Нет-нет. Это современная русская литература. Но необычайно яркая и образная. Словно упругие побеги европейской авторской сказки были привиты на мощный ствол русской литературы, прижились, слились с ним и уже успели дать свои плоды.

Михаил Маскаев смело смешивает краски литературной палитры, и у него выходит картина, не похожая ни на что, и одновременно заставляющая вспомнить о многом. Проза в его новеллах перетекает в поэзию и при этом наполнена таким глубоким философским содержанием, что даст фору многим эссе и трактатам. «У меня было много друзей, и я огорчался расставанием с ними, убеждая себя, что всё имеет начало и конец; это касается и самой искренней дружбы.

Чего уж говорить об эссе – в них каждая строчка наполнена оригинальным и неожиданным смыслом…

Кстати, о строчках маскаевских произведений хочется сказать отдельно. Маскаев – яркий афорист, и это наглядно демонстрирует финальный раздел книги (однако не будем забегать вперёд), но и каждая строчка его новелл и эссе – это тоже готовая максима, просто бери и выписывай в блокнот или помещай в рамочку и вешай на стену.

И еще отдельно хочется сказать обо всей композиции сборника. Она также точна до мелочей. Настроение перетекает от одного произведения к другому. Каждый последующий текст дополняет предыдущий.

Открывает книгу самая барочная, самая карнавальная новелла «Бессонная ночь, или Два лица Джакомо Казановы», названная автором «эссе». Однако дай бог каждому рассказчику такой художественной образности, какая есть в этом тексте. Состарившийся Казанова, ставший смотрителем библиотеки (что неявно, но подсознательно отсылает читателя к Хорхе Луису Борхесу), вспоминает свою жизнь, анализирует книги-подделки, написанные от его имени, осмысливает свою жизненную позицию. «В юности я часто смотрел в зеркало, огорчаясь тем, что одна половина моего лица хранит весёлое выражение, а другая – грустное. Оно стало таким после того, как я застал мою первую любовь Бетти в постели с моим другом». Казанова размышляет о сущности любви (и вообще отношений) между мужчинами и женщинами. «Женская красота коварна… женщина выбирает лучшего из мужчин, чтобы доказать, что он – худший…»

Продолжает заданную тему самая сказочная новелла – давшая название всему сборнику «Таинственная карета». Это текст невероятной красоты. Здесь противопоставляются не только мужское и женское, но еще и Англия и Россия, слово и молчание, джентльменство и интеллигентность, красота и порядочность, культ и культура… «Невозможно одной только силой превратить человека в раба. Колонизаторам было мало подавить сопротивление аборигенов оружием, им надо было покорить их красотой одеяний и изысканностью манер». Противопоставляются, сталкиваются и сплетаются воедино…

Далее развивается тема в новелле «Знакомая незнакомка», которая также определена как эссе. Это довольно передовое по форме произведение, как его ни назови. Оно состоит из коротких главок, каждая из которых начинается с некой философско-этической максимы. Вот, к примеру, самая первая: «Все знают, что такое любовь с первого взгляда, пока не испытают её на себе». Далее следует кусок художественного текста, часть истории одной любви, подтверждающая предложенное высказывание…

Следующая новелла – «Путник». Она имеет подзаголовок «История одной рукописи», и в ней реализован приём «текст в тексте». Приём известный, использованный и Михаилом Лермонтовым, и Михаилом Булгаковым, и Пауло Коэльо, и братьями Стругацкими, однако приём сложный – ведь надо два разных текста привести к гармонии и равновесию…

И так далее… Еще четыре текста, один загадочней другого. Название «Таинственная карета» подходит этой книге как ни одно другое.

Завершает сборник россыпь чрезвычайно остроумных афоризмов и мудрых «мишуток» (мини-шуток). О них не хочется говорить – их хочется цитировать. «У букашки маленькая голова и плохая память: если её на ходу повернуть в другую сторону, она сочтёт, что именно это ей и нужно». «Женщины любят, когда их соблазняют, и не любят, когда соблазнят». «Инопланетяне не посещают россиян, боясь оказаться не в своей тарелке»…

Ну и в заключение хочется особо отметить то, что внимательный читатель, по всей видимости, уже понял и сам. Книга Михаила Маскаева – это ещё и учебник по психологии, по психологии отношений мужчин и женщин. И он затмевает всякие высокоумные исследования типа «Женщины с Венеры, мужчины с Марса». По одной простой причине – книга Маскаева остроумна, а это очень важное качество.

Андрей Щербак-Жуков,

поэт, прозаик, критик

1 июня 1787 года в Богемии весь день лил дождь. Несмотря на полночь, в одном из окон замка графа Йозефа фон Вальдштейна горел свет. Высокий мужчина в богатом венецианском халате вышел из ванной и подошёл к зеркалу.

«Джакомо, Джакомо, – посетовал он, – каково душе, когда ветшает дом её плоти?

Жизнь дожидается нашего успеха, чтобы изменить правила игры. Думал ли я, собеседник Руссо, европейских монархов и кардиналов, что в возрасте семидесяти трёх лет стану смотрителем графской библиотеки, чтобы заработать на жизнь?

Да, но если бы не это, – возразил он себе, – как бы я узнал о множестве книг, написанных от моего имени без ведома моего? И где бы ещё я обрёл столько свободного времени, чтобы оценить пройденный путь?

Так пусть же эта тёмная ночь станет светлым осознанием итогов моей жизни. И эту исповедь я оставлю моему другу, досточтимому графу Йозефу Карлу фон Вальдштейну, давшему приют моей мятежной душе в безмятежных покоях его замка».

С этими мыслями он сел за письменный стол, достал приготовленную бумагу и стал писать.

«Я, Джованни Джакомо Казанова, в здравом уме и бодром духе заявляю, что не имею отношения к содержанию множества книг, написанных от моего имени. В Японии крестьяне тайком добивали оставшегося на поле боя раненого воина, чтобы потом продать его доспехи. Писатели не щадят моей раненой души ради дохода от приписанных мне откровений.

Мог ли в здравом уме и ясном сознании писать такие доносы на самого себя я, Джакомо Казанова, который перевёл на итальянский язык “Илиаду” Гомера и участвовал в написании либретто к опере “Дон Жуан”?