За моими занятиями с интересом наблюдали не только жители лагеря, но и Уилсон. Он быстро адаптировался, почти никого не подпускал к себе ближе чем на расстояние вытянутой руки, но без страха брал из этой руки вкусненькую рыбёшку или кусочек мяса. Практически все пытались подружиться с котёнком и приходили к нему со взяткой. Он брал у каждого, но не каждому был рад. На кого-то даже рычал иногда. Наблюдая за этим, я приходил к выводу, что он, наверное, действительно разбирается в людях. Действительно может заглянуть в душу. И рассказы старика Элестина о матанах уже не казались мне чушью.
Уилсон рос не по дням, а по часам. Откормился на лёгких харчах, но не забывал тренировать тело и носился по лагерю как ненормальный. Разогнал всех птиц с крон ближайших деревьев и по прошествии времени стал часто отлучаться. Пропадал, бывало, до самого вечера, но иногда даже возвращался с добычей. То наполовину съеденную птицу приволок, то какого пузатого грызуна, судя по крупным зубам. А то и рыбину, пойманную у самого берега, притаскивал. В лагере к нему относились как к местному любимцу и, вероятно, поэтому он никого не боялся. Чувствовал особое к себе отношение, бродил где хотел и когда хотел. Заметно вырос и превращался в настоящего хищника.
Хоть времени за короткий световой день и ещё более короткую ночь у меня иногда вообще не было, я внимательно следил за его успехами. Испытал некоторую ревность, когда он, наконец, подпустил к себе Феилина и частенько уходил с ним в лес на охоту. Но улыбался, когда он возвращался и первым делом направлялся ко мне. Тёрся мордочкой об ладони и утробно рычал. Я понимал, что несмотря на то, что здесь он чувствует себя комфортно, я его первый и пока единственный друг.
А времени у меня действительно было немного. Пришлось взвалить на свои мужские плечи "аниранские обязанности". На второй же день моего пребывания в лагере две бабы чуть не повыдирали друг друг космы за право возлечь с анираном. Зрелище было так себе и даже вывело меня из себя. И не потому, что обе женщины выглядели куда хуже тех, к которым я привык. А потому, что такое поведение показалось мне дикостью. Да, я понимал, конечно, что моральный облик человека разумного в этом мире находится на самой нижней отметке. Мне понадобился лишь один день, чтобы это осознать. Но всё равно я не сразу смог смириться с таким поведением. Конечно женщины испытывали некоторые ожидания и надежды, а потому так яростно спорили. Каждой из них хотелось получить шанс на зарождение новой жизни. И чтобы прекратить перепалку, мне пришлось проявить инициативу. Я выбрал одну из них, поблагодарил старейшину Элестина за то, что остановил меня по дороге и дал испить чарку секхи для храбрости, и последовал за женщиной на верхний этаж. Сено там прекрасно пахло, но томные стоны парочек, устроившихся недалеко от входа и ничуть нас не стеснявшихся, выбили меня из колеи. Женщина торопливо тянула за собой и просила не отвлекаться на других. Её эта ситуация совсем не смущала. Она завлекла меня в самый угол, где на сене лежала большая шкура с мягким серым мехом и принялась торопливо раздеваться. Когда она разделась, первым делом я отметил, что в этом мире ничего не знают об эпиляции. Хоть выглядела она не так уж и отталкивающе, некоторое время я не мог решиться и тупил. Она спокойно улыбнулась и взяла меня в оборот...
Не могу сказать, что это было отвратительно. Даже приятно в каких-то моментах. Я немного одичал за последнее время и был слегка тормознутым во время процесса, но мне показалось, что искусство секса в этом мире тоже находится на самом зачаточном уровне. Женщине потребовались минимальные прелюдии и минимальные предварительные ласки. Она сама заставляла меня быстрее приступать к механическим действиям. Но мне показалась, что она даже умудрилась испытать оргазм. Я старался не торопиться, но меня подгоняли. Вряд ли такое понравилось бы изнеженным барышням в моём мире - слишком уж быстро всё закончилось, - но барышня в этом мире осталась довольна. Она тяжело дышала, убирала растрёпанные волосы с лица и улыбалась. А когда я, с чувством выполненного долга, попытался улизнуть, сделать этого мне не дала.
- Это ещё не всё, аниран, - лукаво улыбнулась она. - Не торопись. Тебе некуда спешить. Я не знаю выберешь ли ты меня в следующий раз, а потому не хочу терять возможность, - она повалила меня на колючее сено и принялась подготавливать для второго акта...
...С тех пор практически каждую ночь, - а, бывало, утром и днём - меня кто-то отлавливал и уводил, чтобы возлечь на мягкой шкуре. Я пресытился очень быстро этими неказистыми бабёнками, которые не имели ни малейшего понятия о том, как подтянуть дряблое тело, и часто забывали даже о элементарной гигиене. Даже я старался выглядеть опрятно и самым острым ножом, который смог отыскать в закромах Морванда, полностью сбрил бороду, при этом порезавшись несколько раз. А они о таких мелочах даже не беспокоились. Им даже не надо было "а поговорить?". Отстрелялся - и свободен.
Более-менее мне приглянулась только Беатрис - там самая молодая девчушка, которая приставала в первый же вечер. Она выглядела куда симпатичнее остальных, была старательной, но... но была той ещё шалавой. Мне даже не по себе немного стало, когда я видел, что за день ей удавалось пинками стройненькой ножки, расшевелить двоих-троих мужиков и затащить на сеновал. Она казалась просто ненасытной. И меня даже посетила мысль, что она этим занимается со всеми, потому что ей просто нравится, а не потому, что её подгоняет материнский инстинкт.
Впрочем, популярность моя быстро пошла на спад. Знахарка Мелея, которая тщательнейшим образом следила за всеми, с кем у меня был контакт, уводила их в свою избу, ставила неизвестные опыты, а потом выпускала с хмурой рожей. Не знаю, может она проводила свой собственный тест на беременность, но его, судя по её лицу, никто не прошёл. Время от времени она повторяла процедуры, а потом хмурилась ещё сильнее. В конце-концов позвала меня и Джона к ней в избу и укоризненно сказала, что мы оба недостаточно стараемся. Наверное, она просто не хотела верить, что это не в нас проблема, а в местных женщинах. Я ей сказал об этом и попытался даже объяснить, как эту проблему вижу сам, но она только поморщилась. Или просто не верила, или не готова была терять надежду. Ведь если у обоих аниранов ничего не получается, значит правильный ответ напрашивается сам собой. И этот очевидный ответ никак не приблизит её мир к спасению.
Так или иначе, когда выяснилось, что я такой же бесполезный осеменитель, как и Джон, от меня отстали. И старейшина Элестин больше не требовал ежедневно выполнять свою функцию, и женщины остыли. К этому времени я побывал на половине из них, но славы супер-любовника так и не снискал. Отнёсся к этому философски, хоть самолюбие немного пострадало.
Но всё моё недовольство и разочарование испарились, когда пришло время строить избу для нового анирана. Избу для меня! С дровосеками мы долго трудились, заготавливая брёвна и доски. Под руководством Омриса расчищали место, подготавливали фундамент и работали не покладая рук. Особенно я. Я горел за успех мероприятия, ведь безумно желал выбраться из опостылевшего общего дома, где смрад и стоны распространялись каждую ночь. Да и смерть заболевшего бедолаги тоже добавило желания оттуда убраться. Ему с каждым днём становилось всё хуже и, в конце-концов, его перенесли в избу к знахарке. Она колдовала над ним ещё два дня, но спасти не смогла. Все её припарки, отвары, примочки не помогли. Наблюдая за тем, как тело бедняги исчезает в глубокой яме, вырытой далеко от лагеря, я понял, что в этом мире лучше не болеть неизвестными болезнями. Ведь тогда тебе не сможет помочь никто. Ты будешь медленно чахнуть и неизбежно окажешься там же, где этот бедолага - в двух метрах под землёй.
Так что при строительстве избы я действительно рвал на себе рубашку. Выполнял всё, что говорил Омрис, валил деревья и подгонял тех, кто помогал доставлять брёвна к месту. Работа кипела. Строить избу для анирана помогали почти все жители лагеря. Их альтруизм меня поражал. Никто из добровольных помощников не отказывался, ничего не требовал взамен и каждый из них повторял, что это общее дело. Как учил элотан Джон. Джон хоть являлся американцем, не был стопроцентным индивидуалистом. Изрядная доля эгоизма присутствовала в его характере, но ему безумно нравилось, когда все работают, словно единое целое. Он участвовал наравне со всеми, слушал указания Омриса и во всём помогал. А когда через декаду после начала строительства невысокая изба с низенькой крышей была готова, собрал всех жителей лагеря и произнёс благодарственную речь. Мне она понравилась, ведь в ней я услышал те нотки, на которых и сам играл при мотивации игроков команды перед матчем. Тогда я тоже говорил, что мы непобедимы, когда едины. Тогда я тоже говорил, что нам по силам справиться с любой напастью, если мы встретим её вместе. Это работало в нашем мире, это работало и здесь. Сила коллектива всегда состояла в его сплочённости и Джон в своей речи несколько раз указывал на этот момент.
