Леди Клара была плохой помощницей этому молодому политическому деятелю в его посягательствах на симпатии Ньюкома и его обитателей. С тех пор как она вышла за Барнса, ее словно придавила какая-то тяжесть. Пока был жив сэр Брайен, она еще улыбалась и шутила, и беседовала довольно мило и приятно; такой она оставалась и теперь в дамском обществе, когда с ней не было Барнса. Но стоило ему присоединиться к гостям, и все замечали, как жена его тут же замолкала и тревожно поглядывала на него, прежде чем открыть рот. Она начинала запинаться, глаза ее наполнялись слезами, ее и без того слабый ум совсем испарялся в присутствии мужа; он злился и пытался скрыть свой гнев под насмешкой, а то порой терял терпение и разражался бранью, и тогда Клара, всхлипнув, выбегала из комнаты. Весь Ньюком знал, что Барнс застращал жену.
Однако ньюкомцам было известно о Барнсе и кое-что похуже этого. Или вы думаете, что маленькая заминка, произошедшая у него на свадьбе, осталась неизвестной в Ньюкоме? Его жертва была местной жительницей, а помолвленный с нею парень работал на ньюкомской фабрике. В молодые годы, наезжая в Ньюком, Барнс охотно проводил время с такими молодыми кутилами, как Сэм Джоллимен (фирма "Братья Джоллимен и Боучер"), Боб Гомер (транспортная компания графства), Эл Раккер (чей папаша однажды выложил за сына восемнадцать тысяч фунтов, когда на скачках выиграл Томагавк) и с прочей развеселой компанией, о которой (особливо же о Барнсе) ходило множество разных рассказов. Почти все эти господа теперь перебесились и стали солидными дельцами. Эл, как известно, остепенился и составил себе состояние на хлопке. Боб Гомер возглавил банк, а что до Сэма Джоллимена, так миссис С. Дж. приняла все меры к тому, чтобы он больше не сорвался с цепи: она даже не разрешала ему сыграть партию на бильярде или отобедать где-нибудь без нее... Я бы мог сообщить вам и другие любопытные подробности о жизни ньюкомской аристократии, не будь мы преимущественно заняты судьбой лишь одного почтенного семейства.
Все старания Барнса завоевать популярность ни к чему не приводили, отчасти по его собственной вине, отчасти же потому, что такова уж природа людей, а в данном случае - ньюкомцев: никак им не потрафишь! К примеру, он дал объявление в "Индепенденте" - глядишь, уже недоволен "Сентинел", верный оплот "синих". Или, допустим, он попросил сектантского проповедника мистера Ханча произнести послеобеденную молитву, тогда как предобеденную молитву читал доктор Балдерс - и вот в обиде и Ханч и Балдерс. Он пожертвовал на скачки - какой еретик! На миссионеров - какой ханжа! Но главное зло заключалось в том, что Барнс, будучи молод и невоздержан на язык, не мог утерпеть, чтобы об одном не сказать за спиной, что он "полный идиот", о другом - что он "старый осел", и прочее, и эти резкие слова в одну минуту сводили на нет действие денег, дюжины обедов, бесчисленных комплиментов и месяцами расточаемых улыбок.
Теперь он стал умнее. Он гордится своим именем и происхождением и считает Ньюком чуть ли не своей вотчиной. Но представлять Ньюком в парламенте, говорит он, его папенька вздумал напрасно.
- Никогда, черт возьми, не соглашайтесь быть депутатом от округа, который лежит за воротами вашего парка, - говорит нынче сэр Барнс, - а главное, не старайтесь угодить соседям, провались они все к черту! Терпеть их не могу, сэр. Лучше держитесь понезависимей и покажите им свою силу. С тех пор как я прошел в парламент от другого округа, мои текущие расходы сильно сократились. Я не хожу теперь ни в Высокую, ни в Низкую церковь, не даю ни шиллинга на эти чертовы скачки, распроклятые даровые обеды и разных злосчастных миссионеров. Я наконец обрел покой.
Итак, несмотря на все свои денежные взносы и заигрывания с ньюкомцами разных сословий, сэр Барнс Ньюком не пользовался у них популярностью; враги у него имелись во всех партиях, а вот надежных друзей не было и в своей. Трудно было сыскать человека, который не подозревал бы, что Барнс насмехается над ним. И Балдерс, местный проповедник, и Холдер, ратовавший за избрание Барнса, и все ньюкомское общество в целом (дамы еще больше, чем мужчины) ощущали какую-то тревогу от его подозрительной любезности и успокаивались лишь после его ухода. Люди чувствовали, что это не мир, а только перемирие, и постоянно ждали возобновления войны. Когда на рынке он поворачивался к ним спиной, они испытывали облегчение, а проходя мимо ворот его парка, бросали на них отнюдь не дружественные взгляды.
Все, что делалось за этими стенами, было хорошо известно многим. Сэр Барнс покрикивал на прислугу, и, конечно, его прекрасно обслуживали, но при этом весьма недолюбливали. Дворецкий водил дружбу с Тэплоу; у экономки тоже имелась подружка в городе, а именно - миссис Тэплоу из "Королевского Герба"; один из грумов Ньюком-парка захаживал к горничной миссис Балдерс; и всякая отлучка из дому, всякий визит соседей, слезы, ссоры, гости из Лондона, словом, вся жизнь обитателей Ньюком-парка тут же становилась достоянием округи. Аптекарь, воротившись из поместья, рассказывал ужасную историю. Его позвали к леди Кларе, когда у той была страшная истерика. На лице ее милости был синяк, а когда к ней приблизился сэр Барнс (он все время присутствовал ни на минуту не оставлял их), она взвизгнула и стала кричать, чтобы он не подходил к ней. Мистер Вайдлер не удержался и рассказал об этом миссис Вайдлер, а та под большим секретом поделилась с несколькими своими приятельницами. Вскоре сэра Барнса с леди Кларой видели в городе, где они, мило беседуя, делали какие-то покупки; гости, обедавшие в замке, утверждали, что, по-видимому, баронет в полном мире с супругой; однако история о разбитой щеке запала кое-кому в память, и на нее, как на все подобные истории, не замедлили нарасти сложные проценты.
Ну, скажем, поссорились люди и помирились; а то и не домирились, а только делают вид, будто у них тишь да гладь, говорят друг другу "милочка" и "дружок" и придают своему лицу любезное выражение специально для Джона, который входит с ведерком угля как раз, когда они лаются и грызутся, или произносит: "Кушать подано!" - в самую ту минуту, что они готовы уже вцепиться друг другу в глотку. Допустим, женщина очень несчастна и все же улыбается и не выказыввет своего горя.
