Наконец мы стали расходиться под звуки органа, и я задержался в притворе, дожидаясь, пока настанет черед появиться пансионерам. Мой дорогой, мой милый старый друг! Я кинулся к нему, и чувства, охватившие меня при встрече, наверно, легко было прочитать на моем лице и в голосе - до того я был растроган! При виде меня его худое лицо залилось краской; а рука задрожала, когда я к ней прикоснулся.
- Вот я и нашел себе пристанище, Артур, - сказал он. - Помните, перед моим отъездом в Индию мы зашли к Серым Монахам и навестили капитана Скарсдейла в его келейке. Он, как и я теперь, был среди призреваемых, а когда-то участвовал в Испанской войне. Сейчас его уже нет, сэр; он ушел туда, где "злокозненные отвращаются от зла и усталые обретают покой". И я тогда еще, глядя на него, подумал: вот приют для старого солдата, покончившего со всеми делами; можно повесить на стену свой меч, смириться душой и с благодарностью ждать конца, Артур. Мой добрый друг, лорд X., в прошлом цистерцианец, как мы с вами, недавно назначен одним из попечителей обители Серых Монахов, и он тут же распорядился поместить меня сюда. Не огорчайтесь, Артур, мой мальчик, я вполне счастлив. У меня хорошее помещение, хорошая пища, отопление, свечи и добрые сотоварищи - я благодарю господа! Милый мой молодой друг - вы друг моего сына. Вы всегда были к нам добры, сэр, и я высоко ценю ваше расположение и за него тоже благодарю господа, сэр. Право же, сэр, мне здесь прекрасно живется!
Так убеждал он меня, пока мы шли с ним через двор к зданию богадельни. Комнатка его действительно оказалась чистенькой и уютной; в камине весело потрескивал огонь; на маленьком столике, накрытом к чаю, лежала Библия и рядом с ней очки, а над камином висел портрет его внука, нарисованный Клайвом.
- Вы можете навещать меня здесь, когда вам вздумается, сэр, и ваша милая жена и детишки. Передайте ей это с моим поклоном, а сейчас идите. Вам надо спешить на банкет.
Тщетно я уверял его, что мне сейчас не до банкетов. Он взглянул на меня так, будто желал дать мне понять, что хочет побыть один, и мне оставалось только уважить его просьбу и удалиться.
Разумеется, назавтра я пришел к нему опять, хотя и один, без Лоры и детей: они как раз поехали в Розбери, чтобы провести там Рождество, и я должен был присоединиться к ним после школьного торжества. Когда я вторично пришел к Серым Монахам, мой добрый друг рассказал мне более обстоятельно о причинах, побудивших его поступить в Дом призрения; мне нечего было возразить ему, я только восхищался тем благородным смирением и кротостью, пример которых он мне являл.
- Что больше всего удручало и мучило меня в истории с нашим злополучным банком, - говорил он, - так это мысль, что многие знакомые, доверившись моему совету, поместили туда свои скудные сбережения. Взять, к примеру, мисс Ханимен, особа она во всех отношениях почтенная и благорасположенная и ничуть не желает меня обидеть, а ведь все поминает, что деньги ее пропали. И от этих намеков в тягость мне стало ее гостеприимство, сэр, - сказал полковник. - А дома, у бедняжки Клайва, там еще хуже, - продолжал он. Миссис Маккензи последние месяцы так допекала нас обоих своими жалобами да придирками, что бежать от нее куда угодно уже было спасением. Она это тоже не со зла, Пен. Не проклинайте ее, не надо, - остановил он меня с грустной улыбкой, подняв кверху палец. - Она уверена, что я ее обманул, хотя богу известно: я обманывал только себя. Она имеет большое влияние на Рози. Да и мало кто мог бы противиться этой вспыльчивой и упрямой женщине, сэр. Мне тяжелы были ее упреки и сетования моей бедной больной девочки, которая теперь смотрит на все глазами своей матери. И вот однажды с такими горькими мыслями бродил я по брайтонским скалам и повстречал своего школьного товарища, лорда X., всегда по-доброму ко мне относившегося, и он сообщил мне, что с недавних пор назначен попечителем у Серых Монахов. Он пригласил меня назавтра отобедать у них и не желал слушать никаких отговорок. Он, конечно, знал о моем разорении и выказал немалое благородство и щедрость, предложив мне помощь. Доброта его донельзя растрогала меня, Пен, и я выложил его милости свой план; он сперва и слышать не хотел о моем переселении сюда и на правах старого однокашника и товарища по оружию предложил мне такую сумму... такую сумму, что мне хватило бы до конца жизни. Ведь как благородно, не правда ли, Артур? Да благословит его бог! На свете немало хороших людей, сэр, и верных друзей, как я убедился в последнее время. А знаете, сэр, - продолжал он, и его глаза зажглись радостью, - вот эту книжную полочку прибил Фред Бейхем, и еще он принес портрет моего внука и повесил на стену. А скоро и Клайв с мальчиком придут меня навестить.
- Неужели же они еще не были?! - вскричал я.
- Они не знают, что я здесь, сэр, - ответил полковник со своей ласковой усмешкой. - Они думают, я гощу в Шотландии, в семье его милости. Какие же это чудесные люди! Когда мы в тот вечер в столовой побеседовали с моим старым командиром за бутылкой кларета (он ни в какую не желал принимать мой план), мы поднялись к миледи, и та, заметив, что муж чем-то расстроен, осведомилась о причине. Возможно, это добрый кларет развязал мне язык, сэр, только я признался ее милости, что у нас с ее мужем вышел спор, и я прошу ее быть между нами судьей. И тут я рассказал ей всю историю про то, как я расплатился с кредиторами до последней рупии, для чего мне пришлось заложить свою пенсию и офицерское содержание; что теперь я стал обузой для Клайва, а ему, бедняге, и без того приходится много трудиться, чтобы прокормить семью и еще в придачу тещу, разорившуюся по моей неосторожности; что имеется вполне приличное заведение, куда мой друг может устроить меня, и, по-моему, это лучше, чем тянуть деньги из его кошелька. Миледи была очень растрогана, сэр, - она, оказывается, предобрая женщина, хотя в Индии ее считали чванливой гордячкой: - ведь как иной раз превратно мы судим о людях! А лорд X. произнес в своей обычной грубоватой манере: "Если этот старый упрямец Том Ньюком заберет себе что-нибудь в голову, его не отговоришь!" И вот, продолжал полковник с грустной улыбкой, - вышло по-моему. Леди X. была так добра, что назавтра же приехала навестить меня, и знаете, Пен, она предлагала мне поселиться у них до конца моих дней, и все это с таким великодушием и так деликатно! Но я был уверен, что поступаю правильно, и не сдавался. Я слишком стар, чтобы работать, Артур, а здесь мне лучше доживать век, чем где-либо. Поглядите: вся эта мебель из дома ее милости, а гардероб набит присланным ею бельем. Она уже дважды навещала меня здесь, и все служители богадельни до того почтительны со мной, точно я все еще в своем доме, а они у меня в услужении.
