Наша газета, верная своему названию и всегда движимая высокими принципами, в свое время, как то ведомо многочисленным нашим читателям, отнеслась без всякой предвзятости к баронету, сэру Барнсу Ньюкому из Ньюкома. Когда он по смерти отца выступил у нас кандидатом, мы поверили его посулам и обещаниям ратовать за необходимые реформы и поддержали его. А сейчас сыщется ли в Ньюкоме хоть кто-нибудь (кроме старой брехуньи, газеты "Сентинел"!), кто поверит словам сэра Б. Н.? Нет, не сыщется, говорим мы и с радостью объявляем читателям "Индепендента" и избирателям нашего округа, что после роспуска парламента некий весьма почтенный человек, человек надежный и многоопытный - не какой-нибудь там опасный радикал и крикун (друзья мистера Хикса, конечно, поймут, о ком речь) - и тем не менее джентльмен либеральных взглядов, с честно нажитым капиталом и заслуженным признанием в обществе, обратится к избирателям Ньюкома с вопросом, довольны они или нет своим нынешним недостойным депутатом. "Индепендент", со своей стороны, спешит сообщить, что ему хорошо известно все семейство Ньюкомов, и в нем сыщутся люди, способнее оказать честь любой фамилии. А вы, сэр Барнс Ньюком, баронет, вышли у нас из доверия!"
Вся эта затея с выборами, от которой я тщетно пытался отговорить нашего доброго полковника, навлекши тем на себя его временную немилость, была явно не по сердцу Клайву; позднее он, как обычно, подчинился отцу, но сделал это с неохотой - что тоже было не в новинку и не принесло старику утешения. Томас Ньюком был огорчен малодушием сына, а малютка Рози, разумеется, посетовала на то, что ее муж так нерешителен. Он поехал с отцом на выборы, но по-прежнему был молчалив и бездеятелен. В течение всего путешествия Томас Ньюком видел перед собой мрачную физиономию сына и, покусывая ус, копил на сердце боль и обиду. Он отдал этому мальчику жизнь! Каких только планов не строил он для своего любимца, но тот лишь презрительно отметал их прочь. Полковнику и в голову не приходило, что и сам он за многое в ответе. Но ведь он делал для счастья сына все, что было ему по силам, и сколько еще в Англии юношей с такими возможностями, как этот капризный, балованный и требовательный мальчик? Раз что Клайв не захотел баллотироваться, пришлось его родителю браться за дело с усиленным рвением. Клайв не посещал собраний и заседаний, бродил по городу, от одной фабрики к другой, а отец тем временем должен был скрепя сердце оставаться на боевом посту - как он выражался, - полный решимости сокрушить врага и положить на лопатки Барнса Ньюкома.
- Если Парис не идет в бой, сэр, приходится воевать Приаму, - говорил полковник, провожая сына печальным взглядом.
Этот добрый старый Приам полагал свое дело правым и видел свой долг в том, чтобы обнажить за него меч. Так росло несогласие между Томасом Ньюкомом и его сыном Клайвом, и я вынужден с болью признать, что неправ был наш славный старик.
Полковник, как известно, считал, что руководствуется наилучшими побуждениями. Томас Ньюком - индийский банкир - вел войну против Барнса английского банкира. Тот напал без предупреждения, трусливо ударив из-за угла. У них были старые личные счеты, однако полковник лишь тогда открыл военные действия, когда дело перешло в область коммерции. Первым, разумеется, исподтишка начал Барнс, но дядя решил не спускать ему. Подобного же мнения держался и Джордж Уорингтон, который в ходе борьбы дяди с племянником был горячим приверженцем и помощником первого.
- Родственник, говоришь?! - кричал Джордж. - Да старик от этого родственника только и видел что подлости да подвохи! Барнсу стоило пошевелить пальцем, и наш мальчик обрел бы свое счастье. Если б представилась возможность, Барнс разорил бы дядюшку вместе с его банком! Нет, я за войну! За то, чтобы старик прошел в парламент. Конечно, он смыслит в политике не больше, чем я в танцевальном искусстве, но, ей-богу, там заседают еще пятьсот умников, которые знают ничуть не больше; а то, что там вместо отъявленного мошенника появится честный человек, уже само по себе чего-то да стоит.
Вероятно, Томас Ньюком, эсквайр, не разделял подобного мнения о своей политической компетенции и почитал себя вполне сведущим в этом деле. Он преважно рассуждал о нашей конституции, которой мы можем гордиться на зависть всему миру, и тут же поражал нас программой самых широких реформ или же вдруг по другому поводу высказывал какой-нибудь донельзя устаревший торийский принцип. Он стоял за всеобщее избирательное право; за то, чтобы бедняки меньше работали и больше получали; чтобы приходским священникам платили вдвойне или втройне против нынешнего, а епископам урезали доходы и изгнали их из палаты лордов. Но при этом он всем сердцем чтил нашу верхнюю палату и защищал права короны. Еще он был за то, чтобы избавить бедняков от налогов, а так как правительство нуждается в средствах, предлагал увеличить налоги с богатых. Все это он с большой серьезностью и воодушевлением изложил перед многолюдной толпой ньюкомцев, собравшихся в ратуше, под ликующие крики одобрения всех неголосующих и к немалому замешательству и смятению мистера Поттса из "Индепендента", который успел уже печатно объявить его поборником разумных и постепенных реформ.
Конечно, "Сентинел" со своей стороны охарактеризовал полковника Ньюкома как опасного радикала, сипая-республиканца, и прочее, прочее, вызвав тем искреннее негодование старика. Республиканец? Да он презирает самое это слово! Он готов умереть за свою монархиню и не раз проливал за нее кровь. Враг нашей возлюбленной церкви? Но он всей душой ее почитает и ненавидит римские суеверия. (Ирландцы в толпе принимаются улюлюкать.) Враг палаты лордов? Напротив, он видит в ней опору нашей конституции, а участие в ее деятельности считает заслуженной наградой для прославленных героев- моряков, воинов, ну и... правоведов. (Иронические возгласы.) Он с презрением отвергает гнусные нападки ополчившейся на него газеты; где это видано, вопрошает он, положив руку на сердце, чтобы истинный джентльмен, получивший офицерский патент ее величества, возымел преступное желание ниспровергнуть ее власть и нанести оскорбление короне?
