Она еще пыталась храбриться, но, осознав реальность опасности, метаться не было смысла. Как минимум она решила, что ей придется стерпеть еще одну порку, но она ошиблась.

— Ты получишь то, что хотела, — прошипел он, связывая ей руки ремнем.

Макс взял ее грубо, так, что было больно, глядя в глаза, на катящиеся слезы, беря ее девственность резко, не щадя, не обращая внимания на кровь. Конечно, унизительно, но в первую очередь жестоко. Закончив, он развязал ей, плачущей и ненавидящей его, руки, натянул штаны и ушел. После этого она остановилась. Она не могла без содрогания смотреть на целующиеся пары, со страхом думая о сексе, как о чем-то болезненном и неприятном.

Почему ее потянуло к нему три месяца назад? Теперь ответ на этот вопрос ей не казался важным. Теперь, когда он ломал то, что было ей дорого. Ничего они не зарыли, не забыли, а сейчас еще и жизнью ребенка связаны.

— Я тебя ненавижу, — произнесла она, задыхаясь от бессилия, отворачиваясь от него. Зная, что ничто их не помирит. Доигралась.

Вечером она рассказала все семье и Джефри. И тот оказался так великодушен, что вошел в ее ситуацию. Признавая, что мужчина имеет право требовать условий для своего ребенка и предоставлять их. Он сам съездил с бабушкой к Максу и взял у него подписанное соглашение, не имеющее на самом деле никакой юридической силы, в обмен на выдвинутые условия.

На следующий день Макс снял для них подходящее жилье.

--

Первый месяц вызывал проблемы с общением. На работе они общались строго по делу, дома молчали. Убедившись, что Макс держит слово и соблюдает дистанцию, не в состоянии долго носить в себе негатив, Маша смягчилась, перейдя от молчания к бытовому общению. Джефри уехал через месяц, обещая вернуться к родам. Между Максом и Машей установились соседские отношения, на большее у того времени не имелось, учитывая, что с утра он учился, а затем работал до двух ночи. Он приходил домой, когда она уже спала, подолгу мрачно глядя на нее, спящую и красивую, проверяя, пьет ли она витамины и ест ли фрукты.

Мрачность его росла вместе с животом Маши. Он задавался вопросом, сможет ли она его когда-нибудь принять? Или она родит ребенка и уедет в Канаду? Она не давала ему возможности приблизиться к ней и не приближалась сама в своей обиде. Как удержать ее здесь? Она не ненавидела его, но и не любила, обиженная и капризная. После шестого месяца она вышла в декрет, и они стали видеться еще реже. Большую часть времени она проводила дома, настраиваемая против него родней. Макс испытывал настоящее отчаяние от скорого бега времени, удаляющего ее от него. И к девятому месяцу он смирился, что ее придется отпустить. Он придирчиво выбирал для нее роддом, беспокоясь и звоня с работы, на его звонки она не отвечала, и не говорила, кто у них — мальчик или девочка. Временами он сам начинал верить, что она его и правда ненавидит, но было нечто, что удерживало его, даря слабую надежду. Иногда в редкие выходные, она подходила к нему и, беря за руку, клала ту на живот. Ладонью Макс ощущал крохотные толчки, и они единили их троих. Он смотрел ей в глаза, безмолвно умоляя принять его.

А потом все кончилось.

Они, наконец, нашли изменения в проекте, сравнив его по датам с видеозаписями, они нашли то, что искали. Макс хорошо помнил тот день. Они впервые пошли к гинекологу. Маша увела его к врачу, а второй секретарь внес изменения. Это были серьезные обвинения крупной компании. А Макс скрыл факт участия в этом Маши, как ему казалось, известный ему одному. Алину уволили.

За неделю до родов Маша собрала вещи, и он сам отвез ее в роддом. Она ушла, даже не обернувшись, зная, что после она уже вернется домой.

Он не видел, как она плачет. Как на протяжении полугода страдает от одиночества, мучаясь, что это месть с его стороны. Он ни разу не пытался ее поцеловать или обнять, хотя бы как-то приблизиться, сократить дистанцию, провести вместе время. Макс только работал и приходил домой спать, контролируя. Джефри поддерживал ее, как мог, но боль от того, что ей так мстят, все больше укреплялась в ее душе, и Маша почти верила, что все что между ними происходит — это случайное стечение обстоятельств. Временами она ждала, когда родит и уедет в Канаду, чтобы никогда больше не увидеть Макса, который даже не познакомил ее со своей семьей. Он был активен и принципиален только в вопросах ребенка, но в редкие минуты, когда он клал руку на живот, ей хотелось, чтобы он сказал, что любит ее. Ей просто хотелось. И позже, когда она родила, он даже не поздравил ее, прислав букет цветов и пожелав ей счастливого переезда в Канаду.

---

«Помоги нам, Боже» пронеслось в голове Снежаны Хэмильтон, стоявшей у окна на последнем этаже роскошного директорского кабинета строительной компании «ДОМ».

Женщина бросила через длинный стол украдкой взгляд на красивого двадцатидвухлетнего парня, изучающего бумаги из красной папки и могла поклясться, что то, что он читает, ему неприятно. Она снова на пару секунд закрыла глаза и начала молиться.

Макс Гиванов с неприязнью пересмотрел еще раз содержимое папки и отложил ее на стол из темного дуба, не закрыв. Он только что закончил изучение. В ней говорилось о его усыновлении в возрасте 6 месяцев. Он недоверчиво покачал головой и поднял тяжелый взгляд на двух мужчин, которые сидели напротив.

Макс почувствовал невыносимую духоту кабинетного воздуха. Он ослабил узел серого галстука, расширил пальцем ворот белой рубашки и провел ладонью по слегка вьющимся темно-каштановым прядям волос.

— Нет, этого не может быть. Это ошибка, — наконец потрясенно выдавил он как можно более ровным голосом, стараясь не смотреть больше в бумаги. Макс знал, что оба мужчины серьезные бизнесмены, и они не привыкли попусту тратить свое драгоценное время. Но сама мысль об усыновлении казалась невероятной, невозможной, даже невыносимой.

— Я даже не похож на вас!

Снежана тяжело вздохнула. За свою профессиональную карьеру она видела с десяток подобных ситуаций, и все реакции были разными. Но первичное отрицание Макса являлось самой предсказуемой формой принятия новости. Трудно признавать, что твои родители — не твои, а твоя жизнь не совсем то, чем ты ее считаешь.

— Ошибка невозможна, — твердо произнесла она, уверенно глядя в глаза.

Снежана подошла к столу, тряхнув челкой аккуратного каре цвета ржи, взяла папку и, со знанием человека, листавшего эти документы тысячу раз, открыла на нужной странице.

— Отчет медицинской лаборатории на предмет анализа ДНК, — произнесла она, протянув папку. Макс не принял ее, продолжая смотреть на мужчин. Те имели уловимые сходные черты родства. А вот он на них был совсем не похож.

— Ты наш брат, — спокойно выговорил Алексей Скалов, глядя ему в глаза. — Можешь не сомневаться.

Снежана закрыла папку и снова настойчиво положила ее на стол.

— Не может быть, — произнес совсем огорошенно парень, еще недавно просто работающий в компании «ДОМ», принадлежащей двум братьям Скаловым, и живущий своей собственной жизнью.

— Сделаем так: изучи ее дома. А когда будешь готов, приезжай к Алексею и Владимиру. Возьми пару выходных, — предложила Снежана, видя, что тот совсем не в состоянии принять новость о существовании двух братьев и об усыновлении.

Макс кивнул, взял папку и еще раз посмотрел на Алексея с Владимиром. Больше он не сказал ни слова и медленно вышел из кабинета, не чувствуя под ногами мягкости роскошного восточного ковра.

После его ухода Алексей глубоко и шумно вздохнул, Владимир с грохотом отодвинул стул от переговорного стола и развалился в нем. Снежана стремительным шагом направилась к бару и совершенно не свойственным ей действием налила всем выпить, хотя стрелки на циферблате дубовых напольных часов показывали только четыре дня.

— Да уж, парню тяжело, — сказал Владимир, принимая из рук Снежаны бокал с виски.

— Вспомни себя. Я уверена, он никогда не догадывался о том, что его усыновили. Отсюда такая реакция, — ответила она, тоже садясь и протягивая второй бокал Алексею.