А потом Циркач дозвонился до Виктора. Но там был не Виктор, а какой-то незнакомый голос. Очень уверенный в себе и тут же начавший спрашивать, кто звонит. Циркач по одним интонациям догадался: милиция. И опять пришлось потревожить приятеля на Петровке.

Беда никогда не приходит одна.

Виктора тоже убили. В его собственной квартире. Выстрелом в голову.

Это уже чересчур. Конечно, мы все пятеро были очень многим нужны, можно сказать, шли нарасхват.

Но как это влияет на скорость пули?

Турки - не без помощи других стран и народов - вынесли смертный приговор лидеру курдских террористов Абдулле Аджалану, а кто-то убил при этом простую московскую девчонку и простого московского парня, которые случайно (или не совсем случайно) узнали что-то лишнее. Ребята, ну нельзя же так!

Или - по Эльфу - получается, что именно так и можно? Даже нужно. Романтиков - в распыл.

Вот сволочи!

Скорее всего, их обоих убрали люди Мышкина. А то и люди Павленко. Может быть, боевики Ахмана. Я только знал наверняка, что это не Эльф работал. Юриуш Семецкий на такую ерунду не разменивается. Вообще, он не такойs

И с чего это я взял?

А Кулаков сообщил нам много интересного через ту дискету. В сущности, становилось очевидным, что Эльф объявил смертный приговор Навигатору. Ох, не хотел бы я оказаться на месте Навигатора!

Да я и на своем-то месте чувствовал себя не вполне уютно.

Первый раз в жизни мне поручали обеспечить персональную охрану, но прикрепляли не к охраняемому лицу (за неимением такового), а к предполагаемому убийце.

Ничего себе задачка, правда?

Глава шестая

ЕДУТ, ЕДУТ ПО БЕРЛИНУ НАШИ КАЗАКИ!

1

- Сделай еще раз точно так же, - попросил Дитмар.

- Но я очень устала, - взмолилась Ника.

- Ну а мне как же быть?

- Не знаюs Хочешь я поласкаю тебя лапкой?

- Тогда уж и ротиком заодно.

- Ой, Дим-Дим, ну, ты же знаешь, я так не люблю этого послеs

- Вот ты какая!

- А если в следующий раз выиграю я? - хитро прищуривается Ника.

- Я обещаю полностью тебе подчиниться.

- Обещаешь? Ну, держись, негодник! Я начинаюs

Он вспоминал минувшую ночь своей победы теперь, на корте. Потеряв очередной решающий мяч на ее подаче, Дитмар понуро возвращался на заднюю линию.

Они одинаково соперничали в сексе и в теннисе.

- Сделай еще раз точно так же, - попросил Дитмар.

Он только что не взял подачу на тайм-брейке, и сет был проигран.

- Но мы же договорились, что на этом заканчиваем, - возразила Ника.

- Я помню, просто хочу еще раз попробовать, я же научился их принимать, а сейчас элементарно нервничал: матч-болл, он и есть матч-болл.

- Хорошо, - сказала она.

Они жили вместе уже почти двадцать лет, они любили друг друга, но за все это время так и не достигли полной гармонии в сексе. В классическом понимании. Когда-то по молодости лет (теперь уж и не вспомнить!), им удавалось пересекать финишную черту одновременно, но тогда это было не важно, за каждым финишем маячил новый старт, случалось, что и сама порванная ленточка служила стартом к новому сладострастному забегу. Теперь же годы брали свое, и после яркой вспышки финала каждому из них немедленно хотелось расслабиться: либо Дитмар умирал от усталости после двух бессонных ночей, либо Ника была в полном изнеможении, и единственным ее желанием оставалось съесть что-нибудь вкусненькое перед сном.

Все это не отменяло их интереса друг к другу, вовсе не отменяло, но секс превратился в спорт. Всякий раз решался вопрос: кто первый? И сошедший с дистанции считался проигравшим. А выигравший составлял меню заключительного этапа по индивидуальному рецепту. Так они и жили: отчаянная борьба, сладостная победа и еще более сладостная выплата контрибуций. Об одновременном, общем результате, поднимающем на принципиально иной уровень блаженства, они уже и не мечтали. Зачем? Это же абсурд, все равно, что ничья в теннисе. Сетов может быть сколько угодно, но победитель должен быть один.

Ника медленно отошла на исходную позицию, вытянула вперед руку с мячом, сосредоточилась, приподняла ракетку. Дитмар невольно залюбовался женой. На корте она всегда была необычайно хороша. А ее коронной крученой подаче завидовали даже многие мужчины среди их друзей по теннису.

Мяч отскочил от коротко стриженной травы со скоростью рикошетирующей пули, но Дитмар успел подставить ракетку и резким обводящим маневром сверху вниз точно изменил направление полета и вращения. Ярко-оранжевый флюоресцирующий шарик упал почти около сетки по ту сторону, так что Нике пришлось поднимать его почти в падении. Дитмар отбил, начался скучный обмен ударами, и по взаимному согласию они прекратили игру.

Линдеманн остался доволен собою. Вместо принятого у спортсменов рукопожатия, он приобнял жену за плечи и сказал:

- У нас сегодня гость. Ты помнишь? Передай Швиммеру, чтобы он со всякой ерундой меня не дергал.

- А Швиммера нет.

- Куда ж он девался?

- Уехал домой.

- Куда домой? - Дитмар окончательно запутался.

- В Штаты, куда же еще! В свой Иллинойс.

Похоже было, что Нику веселит этот разговор, и Линдеманн начал злиться всерьез.

- Ты хочешь сказатьs

- Я ничего не хочу сказать, этот чудак оставил записку.

И, вынув из спортивной сумки, она протянула ему листок стандартной бумаги с текстом, распечатанным на принтере.

"Шеф, надеюсь я ничего вам не должен..."

"Что это еще за "шеф"? - раздраженно подумал Линдеманн. - Какая-то полублатная манера изъясняться, честное слово. И это личный референт главы концерна "Ханзаринг"!

"sничего вам не должен. От зарплаты последних двух недель готов отказаться в качестве компенсации за свой скоропалительный отъезд. Поверьте, обстоятельства, вынудившие меня поступить именно так, были достаточно серьезны. Здесь, в Гамбурге, я оказался замешан в некоторых делах, дальнейшее участие в которых не пошло бы на пользу ни мне, ни нашей фирме. Не беспокойтесь, никто не станет меня разыскивать, я, в принципе, все уладил - просто было крайне нежелательно задерживаться в Германии даже на лишние суткиs".

Дальше было еще несколько фраз в том же духе. Линдеманн пробежал их, практически не читая. Нелепые попытки оправдаться плохо камуфлировали явное вранье. А животный страх референта Швиммера просвечивал сквозь строчки, и даже подпись выглядела искаженной. Нет, она не была подделана чужою рукой, но складывалось впечатление, будто Франц ставил привычную загогулину, едва удерживая дрожь в пальцах, как если бы писал зимой на улице скрюченными от мороза пальцами.