Уильям Мейкпис Теккерей
Диккенс во Франции
Увидев на стенах домов громадную афишу, возвещавшую о том, что в театре "Амбигю-Комик", на Больших Бульварах пойдет "Николас Никльби, или Лондонские воры", и, прочитав в "Журналь де Деба" чрезвычайно суровую, можно сказать, даже свирепую критику на вышеозначенную драму и ее предполагаемого автора, бедного мсье Диккенса, я рассудил за благо выложить пятьдесят су на приобретение места в креслах, дабы удостовериться собственными глазами в достоинствах и недостатках сей пьесы.
Кто может забыть (я не говорю о тех, кто не видел этой драмы в Англии и потому не имеет о ней никакого представления), - кто может забыть трогательную игру миссис Кили в роли Смайка в театре "Адельфи", кто может забыть несокрушимое добродушие мистера Уилкинсона в роли злодея Сквирса? Верный своей натуре, он был так вкрадчив, лукав и слащаво сердечен, что каждый из его питомцев, должно быть, считал для себя просто удовольствием быть высеченным его рукой. А что за прелесть был Йетс в столь родственной ему роли Манталини! Может ли Франция, - подумал я, - произвести на свет фата, подобного Йетсу? Найдется ли в театре на парижских Больших Бульварах актер, который в роли Манталини мог бы создать такое же непревзойденное воплощение вульгарности н апломба, столь близкое к жизни? Нет, еще никогда никто не выкладывал свои два с половиной франка с такой готовностью, как ваш покорный слуга!
После Китая Франция - самая невежественная страна во всем цивилизованном мире, - думал я, - в то время как театр заполнялся публикой, а музыканты один за другим занимали свои места. Тщеславие этих людей не знает границ, они мнят себя выше всех народов Европы, и хотя они вторгались в Испанию, Италию, Россию, Германию, ни один из десяти тысяч этих завоевателей не в состоянии попросить хлеба на языке завоеванных ими стран. Но какова сила гения! С течением времени он побеждает все, даже невежество и тщеславие французов! Слава Николаса Никльби пересекла Ла-Манш, преодолев все препятствия. И вот я опять увижу честного Джона Брауди и коварного Ральфа Никльби, увижу честность и коварство на французский лад. Встретимся ли мы с семейством Кенуигсов и с их бесподобным дядюшкой, сборщиком платы за пользование водопроводом, мистером Лиливиком, и сочетается ли он законным браком с Джулианой Питоукер в портсмутской церкви? И, самое главное, что скажет по этому поводу миссис Никльби, несравненная миссис Никльби, о которой мир так бы ничего и не узнал, если бы Боз не открыл и не вывел на свет божий эту замечательную фигуру, которую, кстати сказать, каждый из нас имеет в лоне своей семьи? Есть ли госпожа или, вернее, госпожи Никльби во Франции? Сейчас мы это узнаем, как только поднимется занавес. Но что это? Оркестр заиграл увертюру.
Раздаются три глухих удара, от которых замирает сердце. Это суфлер подает сигнал. Огромный, ярко раскрашенный занавес медленно плывет вверх. Это минута жуткого и сладостного ожидания. Что будет дальше? Сначала не видно ничего, кроме множества ног. Постепенно открываются взору и обладатели этих конечностей, застывшие в такой неподвижности, как будто они простояли здесь тысячу лет. Потом открывается вся сцена, до самых облаков, чары рассеиваются, и расколдованные персонажи начинают
Действие первое
Перед нами школьный двор с высокой железной решеткой впереди и весьма картинным лесистым фоном позади. Если вы умеете читать по-французски, то из огромной вывески над воротами вы узнаете, что это школа г-на Сквирса "Paradis des enfants" {"Детский рай" (франц.).}. Где-то там, за рекой, которая вьется блестящей лентой на заднем плане, высится замок достославного лорда Кларендона, однофамильца покойного посла Англии в Мадриде.
Его светлость находится в отсутствии, но его прелестная дочь, мисс Аннабелла, как раз сейчас берет урок французского языка у Николаса Никльби, младшего учителя в школе мистера Сквирса. Однако Николас не простой учителишка, он недавно осиротел, и его дядя, богатый лондонский банкир мсье Ральф, взял на свое попечение его сестру бесприданницу и добыл Николасу место младшего учителя в йоркширской школе мистера Сквирса.
Лондонский банкир, богач, раздобыл для своего племянника место в школе с окладом в восемь гиней в год! Нет, тут что-то неладно! Особенно когда вы узнаете, что всего несколько лет тому назад глава этого учебного заведения мсье Сквирс был клоуном и канатным плясуном в ярмарочном балагане. Но... Пусть это останется неизвестным до последнего акта, когда волею небес все тайное станет явным.
Тем временем Николас, счастливый Николас, дает урок прелестной мисс Аннабелле. Вот уж действительно, урок! Урок чего? Увы! Увы! Когда двое красивых, чувствительных и пылких молодых людей склоняются над одной и той же книгой, то всем известно, что из этого получается. Все, кто когда-либо перелистывал эту книгу, все равно какую, французскую или древнееврейскую, все знают, что ее страницы говорят на одном и том же языке.
Между тем в отсутствие своего помощника мсье Сквирс сам занимается с учениками. Только один из их числа находится во дворе: это откормленный, нарядно одетый, чистенький и розовощекий мальчик. Рядом с ним мы видим джентльмена по имени Брауди, гуртовщика по роду занятий, который, будучи большим любителем музыки, в настоящую минуту обучает толстого мальчика игре на кларнете.
Толстый мальчик получил от главы школы шутливое прозвище Проспектуса. Почему? Да потому что он очень толст, пышет здоровьем, нарядно одет и что одно его присутствие в школьном дворе способно побудить родителей и опекунов отдать своих детей в это учебное заведение, питомцы которого выглядят так блестяще.
Здесь следует заметить, во-первых, что, выставляя напоказ этого мальчика как типичный образец, тогда как все остальные его питомцы были доведены голодом до полного истощения, мсье Сквирс поступал как самый последний мошенник и негодяй; и, во-вторых, что даже этот образец при ближайшем рассмотрении никак нельзя было признать образцовым. В жизни я не видывал более жалкого созданья: кожа на нем обвисла как на откормленной во Франции свинье, а своей долговязой фигурой он напоминал борзую. Глядя на этих животных, нельзя не почувствовать презрения к французской нации. Конечно, это замечание может быть воспринято как политический выпад.
