— Я никогда не причиню Лючии вреда.

         Он не мог.

         Не тогда, когда любил ее.

         Холодное выражение лица Люциана не изменилось.

         — Это ты так говоришь. Пойми, если ты продолжишь встречаться с моей дочерью, тебе будет только хуже. Не смущайся по поводу того, стоит ли тебе принимать это всерьез, это обещание, молодой человек. Ты меня слышишь?

         Ренцо ничего не ответил.

         Это не так просто, как просто держаться подальше, потому что кто-то сказал ему. Как он должен был уйти от единственной девушки, которая сумела каким-то образом перелезть через его стены и заставить почувствовать себя как дома в его дерьмовой гребаной жизни и сердце? Он не мог просто уйти от Лючии. Этого никогда не случится.

         Люциан снова улыбнулся.

         — Ох, и твоя мать — я полагаю, что это была она — ушла некоторое время назад. Сказала, что не знает, когда вернется. Вот это настоящий бардак.

         Да, блядь.

         Это немного задело.

         — Идите к черту, — пробормотал Ренцо.

         Люциан усмехнулся.

         — Такие люди, как мы, Ренцо, уже там. Именно смерть в конце концов приносит нам рай. Я уверен, что ты понимаешь.

Глава 15

         Не прошло и пяти минут, как Ренцо вышел из отеля, как перед ним остановилась черная машина и из нее вышло знакомое лицо. Он никогда не заходил в отель, а просто стоял прямо за дверями, как маячащая фигура, ожидая ее. Что странно, учитывая, что ее дядя, Джованни, был кем угодно, но только не маяком на горизонте. Всегда спокойный и веселый.. он был самым простым в семье.

         Она вышла на улицу, чтобы поприветствовать его, и он быстро объяснил, что приехал, чтобы отвезти ее домой. Именно так. Спорить было не о чем, и он не принимал «нет» в качестве ответа. Она знала, что это произойдет. Рандомные сообщения от отца дали ей хорошее представление, что кто-то приедет за ней, когда придет время. Словно они просто знали, чем она занимается — он позволил ей насладиться моментом, но теперь все было подошло к концу.

         Теперь — почти дома — дядя наконец решился заговорить с водительского сиденья.

         — Ты беспокоишь своего отца, Лючия. Ты ведь знаешь это, не так ли?

         — Как?

         Она не упустила, как ее дядя нахмурился в зеркале заднего вида. Она предпочла сесть на заднее сиденье, а не на переднее, потому что считала, что это сделает ее закрытой для разговора. Понятно, что она ошиблась.

         — Как? — спросил Джованни.

         — Именно это я и спросила. Как я могу его беспокоить?

         — Потому что....

         — Потому что у меня есть жизнь? — тихо спросила она, глядя на проплывающие мимо деревья на шоссе.

         Она чувствовала, что во время разговора ей легче смотреть на что угодно, только не на дядю. Она не хотела сердиться на Джованни. Во всем этом не было его вины, как и в том, что она чувствовала к своему отцу.

         — Потому что я заинтересована в ком-то, кого он не одобряет, но давай будем справедливы к Ренцо.. папа даже не пытался узнать, кто он, так или иначе. Или он беспокоится, потому что...

         — Все это и даже больше, — тяжело пробормотал дядя. — Но главным образом потому, что твое поведение не похоже на тебя, Лючия. Неповиновение, уход без единого слова и забывание откуда ты.

         Брови Лючии сошлись. Она смотрела, как растерянность освещает ее лицо в отражении стекла. И затем, так же быстро, как это замешательство пришло, оно было заменено чем-то совершенно другим. Насмешка тяжело клокотала в ее груди — она была болезненной, когда слетала с ее губ, и эхом отдавалась в тихом автомобиле. Она посмотрела, но уже увидела, что дядя выжидающе смотрит на нее в зеркало заднего вида. Вот в чем дело с Джованни... он ожидал, что люди будут делать вещи, которые не в их характере, но особенно, когда их загоняли в угол или при странных обстоятельствах. Он не ожидал, что люди будут бесчувственными роботами, скорее, эмоциональными существами.

         Он умел вести себя с эмоциональными людьми.

         Но не так хорошо с застывшими статуями небытия.

         — Забывание откуда я? — спросила Лючия с сарказмом в голосе.

         — Именно это я и сказал.

         — Я провела последнее время, работая в таком месте, что сомневаюсь, что вы когда-либо ступали туда, дядя Джио. Я кормила людей, которые говорили мне спасибо, потому что это была их единственная еда в течение дня. Мне выпала честь наблюдать за детьми, которые родились бедными и уже угнетенными, потому что именно такую ситуацию создало для них общество. И все же они по-прежнему улыбались мне на ежедневной основе, потому что, по крайней мере, пока они юны, они не имеют понятия, что все вокруг них будут хорошими и чертовски сильно уверены, что они всегда бедны и угнетены.

         Лючия издала еще один звук отвращения — правда, не к этим людям, а скорее к своей семье —и откинулась на спинку сиденья, скрестив руки на груди.

         — И знаете, что я тогда сделала?

         — Нет, прости.

         Она кивнула.

         Не удивившись.

         — Я каждый день возвращалась домой, в дом, который мог бы с комфортом вместить пять таких семей. К родителям, у которых на банковских счетах больше денег, чем большинство из этих людей когда-либо увидят в своей жизни. Я возвращалась домой к людям, которые никогда не пренебрегали мной, не оскорбляли меня и не оставляли на произвол судьбы. — вздохнув, она добавила. — Я спала в египетском хлопке — некоторым из них повезло, если у них есть картон, чтобы сделать пол мягче. Я знаю, откуда каждая моя еда. Я могу потратить пять тысяч на пару туфель, и это даже не отразится на моем трастовом фонде. Я могу поступить в любой колледж, который захочу, потому что моя фамилия дает мне это — мне даже не нужны чертову оценки для этого. Черт возьми, мой отец смог зачислить меня на второй семестр в Калифорнии, несмотря на то, что их классы были заполнены только потому, что у него имелось достаточно денег, чтобы внести меня в список.

         — Лючия...

         — И я имела честь познакомиться с Ренцо, — продолжала Лючия, полностью игнорируя дядю. — И это большая честь, дядя Джио, потому что, несмотря на все, что я видела в приюте, я все еще чувствовала себя отстраненной от него, потому что мне не приходилось иметь дело с этими вещами у себя дома. Он сделал это реальным, и научил меня смотреть дальше того, что вы видите на поверхности. В людях есть нечто большее, чем их деньги, статус или его отсутствие. Он совсем не такой, как я, и ему наплевать на мою жизнь, потому что он слишком занят, пытаясь выжить в своей собственной. Но да, продолжите и расскажите мне о том, как я забыла, откуда я. Я ни хрена не могу забыть.

         Как она могла?

         — Я не могу забыть, — повторила Лючия, — Потому что моя реальность никогда не будет его реальностью, и мы оба это знаем. Так что пошли вы, и папа, и все остальные, кто хочет сказать мне, что я забыла.

         К черту их всех.

         — Лючия.

         — Что?

         Она хотела бы не быть одной из тех людей, которые плачут, когда злятся, но вот она здесь. Это заставляло ее выглядеть слабой, будто ею управляли эмоции, когда все, что она хотела сделать, это просто исчезнуть. Тыльной стороной ладони она вытерла слезы, но отказалась встретиться взглядом с дядей в зеркале заднего вида, хотя практически чувствовала, как он умоляет ее сделать именно это.

         Она ожидала, что дядя прочитает ей лекцию об их жизни и посоветует смириться. Или даже скажет, что, несмотря на то, что она хотела сделать, ее отец все еще был ее отцом, и она должна уважать его выбор и решения, даже если все, что они делали, причиняли боль ей или кому-то, кого она любила.

         Потому что она любила.