- Не, вы только гляньте, как они эту бабу вертят! Высший класс! Андрей специально сел к телевизору спиной, чтобы его не смущала вся эта белиберда. А Людмила, взглянув на экран, взвизгнула и подтолкнула Андрея локтем:
- Глянь-ка! Я б так, наверно, не смогла... Андрей обернулся, ошалел и, мгновенно покрывшись потом, опустил глаза:
- Да ну их! Срамота, ей-Богу.
- Не сумела бы так, говоришь? - подхватил заявление жены Александр.- А проверить не хочешь?
- С вами, что ли? - игриво повела плечами Людмила.- Да вы и пяти минут не продержитесь, не то что эти мужики. Вот уж самцы, так самцы!
- Андрей, слышишь? Нас оскорбляют! - Не оскорбляют, а сомневаются,поправила его Людмила и посмотрела на Андрея долгим, затуманенным взглядом. Тот молчал, не зная, как себя вести.
- Ты не стесняйся! - ободрил его Александр.- У нас с женой вполне современные отношения. То, что нравится ей, нравится мне. И наоборот. Чего хочет женщина, того хочет Бог. Слышал такую поговорку?
- Да ну вас,- отмахнулся Андрей.- Шуточки какие-то дурацкие!
- Вовсе нет,- серьезно сказал Александр.- Ты чего вскочил? Сядь, успокойся. Мы люди цивилизованные, вполне культурные, да и сам видишь - не бичи подзаборные...
- Пойду я от вас, а? - Андрей снова встал и нерешительно посмотрел на Людмилу.- Какие-то шуточки у вас странные...
И тут Людмила расхохоталась. Андрей с облегчением подумал, что шутка и в самом деле слишком затянулась, женщина не выдержала первой и сейчас об этом объявит.
- Дорогой Андрюша, извини, пожалуйста,- сказала она, смахивая набежавшие слезы.- У меня муж недотепа. Он, дубина, должен был сразу предупредить: у нас шведская семья.
Что-то такое Андрей об этом слышал, но наверняка не знал: то ли это когда без регистрации, нерасписанные, живут, то ли, наоборот, законные супруги, но каждый - сам по себе. Или что-то другое? Показаться неосведомленным ему не хотелось - и так за простофилю принимают,- потому он постарался изобразить на лице равнодушие. И брякнул, как ему показалось, совершенно нейтральное:
- Ну и что? Мне-то какое до этого дело?
- Приглашаем тебя в свою семью,- со значением сказал Александр.- Дошло наконец?
- Спасибо, у меня своя есть,- ответил Андрей и снова затревожился: Что-то я вас никак не пойму. Вроде хорошо сидим. Чего еще надо?
Людмила наклонилась к мужу, что-то шепнула ему, и тот кивнул в ответ. Она вышла.
- Ишь, пошла кофе готовить,- хмыкнул Александр.- Очень ты ей, видно, понравился. Для меня она не стала бы так ж...й крутить.
Андрей не знал, что и ответить. Александр задумчиво смотрел на него, покачивая шлепанец на ноге, лениво стряхивал пепел в фарфоровую пепельницу и наконец спросил:
- А может, ты импотент?
Андрей не успел ни удивиться, ни разозлиться, ни придумать какую-нибудь колкость в ответ, потому что вошла Людмила и, не скрывая, что слышала вопрос мужа, защебетала:
- Саня, кончай дурачиться! Мужчина и так Бог знает что думает. Давайте, мальчики, попьем кофе с замечательным бальзамом,- слово "замечательный" она выделила особо и со значением посмотрела на Александра.- Мы им редко кого угощаем. Большой дефицит! Ни за какие деньги не купишь. Правда, вкус несколько специфический...
Не переставая щебетать, она пододвинула Андрею чашку кофе, блюдечно с печенюшками-финтифлюшками и ободряюще прикоснулась к его плечу: - Не обращайте внимания. Это были шутки. Дурацкие. Кофе был с каким-то слишком горьковатым привкусом, но поскольку хозяева пили свой напиток с явным удовольствием, Андрей решил, что просто мало что понимает в городских нравах н вкусах. Наталья заваривала обыкновенный грузинский чай, которого успела накупить до очередного подорожания. Килограмма три сероватой трухи без вкуса и запаха. Но с сушеными ягодами смородины, листьями малины и чабреца он получался ничего, даже можно пить.
То ли от кофе, то ли от выпитой еще раньше настойки Андрея стало клонить ко сну. И ничего поделать с собой он не мог: ресницы слипались, будто их клеем залило, а голова медленно наполнялась чем-то тяжелым и жгучим. Он хотел встать, но не смог.
- Гость устал,- сказала Людмила. - Помоги ему раздеться. Пусть отдохнет...
Последнее, что Андрей почувствовал,- ласковые, убаюкивающие, совсем не мужские прикосновения, а потом - темнота, отупение, пустота. Ему чудилось, что его облепило что-то теплое, живое, и сам он - липкая, сладкая масса, какая получается, если долго держишь в руке карамельку,- н все это перекатывалось, пузырилось, клеилось-расклеивалось, смешивалось, н внутри него что-то напрягалось, зажигалось, но вскоре бессильно гасло, и снова волна жара, растворение. ошеломительные подъемы и спады, тоска и восторг, и то холодные, то горячие касания каких-то неведомых существ, которые рычали, визжали, стонали и что-то пытались ему сказать, но он не понимал их языка. Это продолжалось бесконечно долго, и он измучился, томимый маленьким, хищным зверьком, который был то ласков, как кошка, то мгновенно, на долю секунды впивался в плоть и, разжав острые зубки, прикасался мягко и бережно.
Внезапно все кончилось. Но блаженство покоя продолжалось недолго. Андрей смутно ощущал, как его поднимают, несут, раскачивая из стороны в сторону, опускают на что-то мягкое, резко пахнет бензином, н его покачивает, трясет, и снопа - тишина, покой, приятное онемение, от которого остывает все тело...
Он и проснулся от того, что озяб. И не сразу понял, где находится. Над ним серело небо. Накрапывал редкий дождь. Впрочем, даже и не дождь, а нечто вроде мороси - ни то ни ее. Но трава, на которой лежал Андрей, все-таки вымокла н при малейшем его движении сочилась влагой, как банная губка, попавшая под ступню.
Андрей вскочил и в недоумении оглянулся. Где он? Какой-то запущенный двор: полынь и лебеда почти в рост человека, два контейнера для мусора, возле них куча всякого хлама, чуть подальше - то ли сарайчик, то ли сортир, от которого несло тухлятиной. На небольшом пятачке асфальта перед этим строением чернела аспидная лужа в бахроме белесо-зеленого налета. Где-то рядом громыхал по рельсам поезд. Или трамвай? Нет, точно поезд: локомотив подал резкий сигнал, стукнулись буфера...
Андрей выбрался на пятачок асфальта перед контейнерами и, балансируя по деревянному узкому настилу, прошел к бараку. Он казался нежилым: прогнившие углы, заделанные кое-где дранкой и кусками толя; два окна забиты изнутри фанерой, а за теми, где сохранились-таки пыльные, загаженные стекла, не ощущалось даже намека на житье-бытье, но, впрочем, где-то монотонно, как заевшая пластинка, бубнил мужской голос: "Убью, сука подколодная, убьюсукаподколодная, убью..." Завернув за угол, Андрей увидел высокий зеленый забор, а в нем - пролом, через который и выбрался на тихую, невзрачную улицу. Серые кирпичные пятиэтажки чередовались тут с деревянными домишками. Вдоль щербатого тротуара - обрубки тополей с широкими, как у фикуса, листьями. Из пыльных зарослей полыни, чихнув, выскочила маленькая черная собачка и визгливо, с придыханием загавкала. Ее поддержала другая собака, которую Андрей не видел, но, наверное, такая же мерзкая - со свалявшейся шерстью и проплешинами на спине.
