Лариса, изгнанная на время этого разговора на кухню, всё, однако, слышала. Вернувшись в комнату со сковородкой, на которой ещё шипела яичница, она поставила её на стол:
- Горяченькое, мальчики!
Один из "мальчиков" - Александр, - однако, уже "отрубился". У него была такая особенность: пропустит несколько рюмашек - и, осоловев, на несколько минут заснёт, после чего, взбодрённый передышкой, как ни в чём не бывало откроет глаза и спросит: " А почему по-новой не наливаете?"
- А я хочу другого горяченького, - сладко улыбнулся Виктор. - Дашь?
- Ты что? - Лариса покрутила пальцем у виска. - На глазах у Сани? Совсем чокнулся!
Чтобы не продолжать этот разговор, она собрала со стола пустые тарелки и понесла их на кухню. Виктор понял это по-своему и, покачиваясь, пошёл за ней.
- То, что было, сплыло, - Лариса шлёпнула его по рукам. - Отойди, пожалуйста!
- Ну, последний разочек, - он настойчиво пытался дотронуться до её талии. - Что тебе стоит?
Как она ни увёртывалась, а Виктор всё-таки схватил её и попытался завалить, но она не сдавалась. Раззадорившись, он притиснул её к столу, жадными и жаркими губами впился в шею, а Лариса, отталкивая его, одной рукой ухватилась за стол и наткнулась на нож.
Виктор не хотел понять, что она с ним не играла. Ей и в самом деле было противно его тело, эти сухие губы, запах пота, сигарет и водки. Он был ей уже чужой. Но Виктора это не интересовало. Он бормотал какие-то нежности, перемежая их скабрёзностями, одна его рука настырно задирала её халат, а другая копошилась, расстегивая "молнию" на брюках, и когда он попытался своим коленом раздвинуть её ноги, Лариса от бессилия и ненависти ударила его ножом в спину.
- Ты что, сука? - удивлённо охнул Виктор и разжал руки.
Лариса, загребая на груди разорванный халат, метнулась в комнату. Александр, очухавшись, взглянул на неё и, ни слова не говоря, кинулся на кухню. Она слышала их возню, вскрики, маты. Вскоре всё стихло. И она боязливо заглянула в дверь.
- Давай вытащим эту падаль на улицу, - сказал ей Александр. - Пусть оклемается на свежем воздухе...
Виктор лежал на животе и чуть слышно постанывал. Его свитер был в крови. Нож валялся рядом на полу.
- Не бойся, - совершенно трезвым голосом сказал Александр. - Ты его не зарезала. Так, лишь царапнула...
- Он живой?
- Оклемается, сучара, - сквозь зубы процедил Александр. - Он тебе ничего не сделал?
- Нет, не успел...
- Надевай на него куртку, - распорядился Александр. - И шапка, где шапка? Не забудь её.
Навряд ли кто-то из соседей видел, как они вынесли Виктора на улицу и, будто заранее предчувствуя недоброе, бросили не возле своего дома, а дотащили до перекрёстка и уложили на чью-то лавочку.
Чуть позже, успокоившись, Александр сказал:
- Пойду-ка, проверю, как он там. Всё-таки я его капитально отделал, да и ты тоже постаралась. Как бы не замёрз, сука позорная. Если что, помогу ему до дома дойти...
- Может, не надо, а? Не ходи никуда.
- Ладно, я быстро, - сказал Александр.
Он и вправду вернулся быстро - бледный, испуганный, руки трясутся. Ничего не говоря, быстро схватил тряпку и, как был в куртке и шапке, принялся вытирать на полу пятна крови.
- Что случилось? - спросила Лариса.
- Его забрали, - ответил Александр. - Не знаю, кто. Подъехала машина, вышли два мужика, погрузили в машину и уехали...
- А ты-то где был?
- Они меня не видели. Я за Иснючкиным забором притаился.
- Кто ж это такие?
- Наверно, это те, которые на Витька наезжали. Давай, милая, всё прибирай... Этот нож проклятый вообще надо куда-то выкинуть, и посуду всю перемой. Чтобы, если что, никаких следов!
Как в плохом детективе, они всё тщательно убрали, даже зачем-то сунули в печку разорванный Ларисин халат. Но ни в эту ночь, ни на следующий день их никто не беспокоил, а в милицию их вызвали, скорее, как свидетелей.
Следователь продержал их на допросе довольно долго. Его особенно интересовало, не оставлял ли Виктор какие-нибудь документы, деловые бумаги, и если они не у них, то у кого могли бы быть.
10.
Валечка зевнула и равнодушно сказала:
- Ну, подумаешь: выпили и заснули, что тут особенного?
- Дрянь, какая дрянь! - Люба от возмущения даже покраснела. - У пьяного мужика знаешь, что на уме?
- Ой, ты об этом? - Валечка перестала красить ресницы и через плечо посмотрела на мать. - Да на фиг он мне сдался, старик! Это для тебя он молодой...
- Ты как с матерью разговариваешь? Последний стыд растеряла! И в городе, наверное, те ещё кренделя выделывала, бездельница! Юра правильно сделал, что тебя выгнал.
- Да кому он нужен, этот зассанец? Блин! Мне матрацы сушить надоело. Весь балкон провоняло! Юра, чтоб ты знала, как упьётся, так и дорогу в туалет забывает: под себя прудит. Как бы это тебе понравилось, а?
- К врачу надо сходить, - ответила Люба. - Это у него болезнь такая, от нервов. А ты чуть что - сразу в сторону! Да ещё позоришь меня на весь посёлок...
- Ты сама позоришься, - Валечка, наморщив гладкий лобик, убрала с века лишнюю тушь. - Цыган недаром тебя "мамочкой" зовёт. Ему нужна женщина, которая его бы кормила- обстирывала, ухаживала как за маленьким...
То холодное равнодушие, с которым Валечка всё это говорила, больно укололо Любу. Она и сама чувствовала, что Володя прибился к ней неспроста. В этом ему была какая-то выгода. Но даже если это было и так, то Люба считала, что она тоже остаётся при своём интересе: во-первых, не осталась одна, а во-вторых, симпатичный и молодой Цыган как бы подтверждал её женские достоинства.
- Ты бы, Валечка, замолчала, пока я тебе не врезала, - сказала Люба. Кого осуждаешь? Собственную мать! Ни стыда у тебя, ни совести...
- Надоело! - крикнула Валечка. - Надоело тебя слушать!
- А жить за мой счёт тебе не надоело? - рассердилась Люба. - Я бьюсь, колочусь, а тебе - хоть бы хрен по деревне, хоть бы два по селу! Чтоб завтра же твоего духа тут не было. Собирайся и езжай в город, к Юре. Выдумала тоже: не люблю-ю-ю, - передразнила она дочь. - Стерпится - слюбится! Хоть один дурак нашёлся, чтоб такую, как ты, замуж взять...
- Слушай, а что, если я тебе расскажу, как этот Юра мной торговал? спросила Валечка. - В натуре торговал!
