– Шпана какая-то толчется, проводи, пожалуйста, наверх, – просит Люба, и они вдвоем входят в подъезд, проходят мимо парней.
– Нет, надо всё же рыло начистить. Мне-то всё равно, но если тебе обидно, так уж чего… – соображает Куцый.
Парочка поднялась к лифту, Люба звякнула ключом от почтового ящика.
– Слушай, да это же была она! – запоздало догадывается Генка.
– Иди ты! – удивляется Куцый.
В роскошной этой сучке, разодетой в пух и прах, они не узнали сразу своей бывшей подружки.
Толстый мужик спустился вниз и вышел из подъезда.
Мальчишки ткнули сигаретами в дверь и вышли следом.
– Вот блядь, – сказал один.
– Но всё же рожу ей надо начистить, – заключил второй.
…Вера, как всегда, в кровати. Горит маленькая лампочка. В руках у нее учебник итальянского языка. Входит Люба с письмом в руках.
– Смотри-ка, Шишова Вера, тебе, из Италии, – и надрывает конверт. Вера вылетает из постели. Летит на пол учебник. Она выхватывает из рук сестры письмо.
– Отдай!
– Послушай, что это значит? – интересуется Люба. – Учебник этот дурацкий, письмо. – Она пинает учебник, лежащий на полу. – Ты что, итальянца завела, что ли?
– Не твое дело, – машинально, не поднимая головы от письма, отвечает Вера, – не лезь. Тебя не касается.
– Ах, не касается? Когда ты подыхала, то меня касалось! Как я тебя с того света тянула, так касалось! А теперь уже не касается! – взрывается Люба.
Но Вера вся в письме.
– Отстань.
– Ах, отстань? Сдох твой Вадим! Слышишь? В земельку теперь пойдет! Слышишь? – кричит Люба.
Вера опускает руку с письмом.
– Что? Что ты сказала?
– А вот то! – торжествующе выкрикнула Люба. – Что слышала!
– Это ты! Ты! Я не хотела! Это ты его убила, Люба! Зачем? Я знаю, это ножницами… Зачем ты его убила? – выронив письмо, говорит Вера.
– Как – зачем? Для тебя! – сошедшим на шепот голосом отвечает сестре Люба. – Я же для тебя… – Она пятится.
– Я тебя не просила, – подбирая письмо, говорит Вера, – я тебя ни о чем таком не просила… Какая же ты страшная, Люба…
– Страшная? Ах ты, сволочь! – заорала диким голосом Люба.
Вырвала из рук Веры письмо и стала хлестать им её по лицу.
– Отдай! Отдай! – вопит Вера.
И они сплелись в клубок, как две маленькие кошки, царапаются, хватают друг друга за волосы. Замерли. Вера поднимает с полу смятое письмо.
– Я замуж выхожу! За итальянца! Поняла! И уеду отсюда к ебени матери…
Люба вытаращила на неё глаза – не ожидала.
– И мне ничего не сказала? – только и смогла из себя выдавить.
…Прекрасный город Рим за окном. Комната любителя ар-деко. Перед окном – Гвидо, за большим столом, заваленным бумагами, фотографиями, корректурой. В тонкой витой рамке на столе – фотография Веры. Из тех, что делал Серж.
Стук в дверь, всовывается служанка.
– Синьора Скарпи приехала.
Гвидо встает навстречу матери. Очень красивая полная дама, сильно в годах. Прошла, вынула папиросочницу, закурила, села в кресло.
– Мама, я не ждал…[3]
– Что происходит, Гвидо? Вчера ты не приехал к дяде Бруно… Ты приехал из России больше месяца назад, я тебя совсем не вижу… Что происходит?
– Мама, я кончаю книгу, у меня очень ограниченный срок, ты же знаешь, – оправдывается Гвидо.
– Вчера у дяди Бруно была Клара. – Мать замолкает, ожидая какой-то реакции, но Гвидо молчит. Мать продолжает: – От Клары я узнала, что, приехав из России, ты ей даже не позвонил.
– С Кларой всё кончено, мама, – тихо сказал Гвидо.
– Клара – твоя невеста. Вы помолвлены. Если этот брак не состоится, это большой скандал, Гвидо. Я этого не могу допустить, – холодно и твердо говорит мать.
– Я женюсь на другой женщине, мама. О Кларе забудь. – Он протягивает ей рамку с фотографией. – Зовут Вера. Русская.
Мать мельком взглядывает на фотографию. Она явно не производит на неё впечатления, которого ожидал Гвидо.
– Ты понимаешь, Гвидо, что в этом случае, – она ткнула пальцем в фотографию, – ты вряд ли можешь рассчитывать на поддержку семьи.
Гвидо вскакивает:
– Мама! Я не могу жениться на Кларе!
– Тогда, по крайней мере, скажи ей об этом сам! – Мать выходит из комнаты, оставив дверь открытой. Гвидо вылетает вслед.
– Да встречусь я с Кларой! Занят я, в конце концов!
…Мастерская Сержа.
– Ты сам теперь видишь, Серж, какая она… сука, – тянет Верочка, подставляя расцарапанное лицо и опухшую губу. – Помнишь, я тебя просила ей про Гвидо ничего не говорить? Права была я! Она как узнала, прямо очумела совсем…
Серж смотрит на Веру жестко, презрительно. Как всегда, когда он бывает в крайнем раздражении, пробивается кавказский акцент.
– Вы обе мне противны, Вера. Сколько времени я на вас потратил! Если бы ты была моя дочь, я бы сейчас тебя выдрал. Слушай! Пойди умойся, приведи себя в порядок, не хочу с лахудрой разговаривать! Гвидо на такой мандавошке не женится! Он на другой женщине женится! Я гордился вами, думал, я сделал что-то красивое. А ты обезьяна только, не можешь человеком быть!
Он встал, отвернулся. Пошарил в столе, вытащил фотографию. Сестрички – одна фас, другая в профиль, слегка совмещенные, лица ангельски-бесплотные, созданные художником.
– На, посмотри…
Вера вышла. Серж закурил свою затейливую трубочку, сел, рассматривая фотографию, проводя пальцами по линии вытянутых щек, вдоль шеи, груди… Потом встал, подошел к щиту с юношей, совместил лица – они были в одном масштабе… И поразительно чем-то схожи…
Вошла Вера – умытая, причесанная. Села напротив, положив перед собой сложенные вывернутые в замок руки.
– А теперь всю сцену сначала, но правильно, – попросил Серж.
Вера вздохнула и начала заново. Теперь это выглядело так:
– Серж, у меня к вам большая просьба: я хочу пару месяцев пожить не дома. Поселиться у кого-то или снять. И еще: мне бы хотелось работать здесь с Любой по очереди, через день.
– Отлично, – кивнул Серж. – А теперь – что с Гвидо?
– Гвидо заказал необходимые бумаги, но пока они не готовы. Как только они будут готовы, он приедет, чтобы подать заявление. И в этой связи, – Серж восхищенно покачал головой, – у меня вторая просьба: я бы не хотела, чтобы сестра Люба узнала об этом преждевременно.
Серж встал, погладил Веру по голове.
– Вера, милая, я думаю, ваши проблемы можно разрешить другим способом. Мой друг собирается сейчас в киноэкспедицию в Крым, я попрошу его взять тебя с собой… ну, скажем, в качестве костюмера…
– А как же письма? – вскочила Вера. – Их же в мой почтовый ящик ложут?
Серж засмеялся и поцеловал Веру в макушку.
– Кладут, детка, кладут… Оставь заявление на почте, чтобы всю корреспонденцию на твое имя переводили на меня…
…Сидят в кафе Гвидо и Клара. Клара почти красивая, чуть мужского склада, в очках, просто одета. Гвидо, как всегда, одет изысканно, но выглядит несколько помятым. /Субтитры/:
гвидо: Ты понимаешь, Клара, возникли обстоятельства…
клара: Неужели ты думаешь, что я не догадывалась о твоих новых обстоятельствах?
гвидо: Я страшно виноват перед тобой…
клара: Я не об этом. Подожди. Кроме обстоятельств, есть еще и обязательства… перед семьей…
гвидо: Ах, о чем ты говоришь… какие обязательства! Ты говоришь не о том! Это рок! Рок! Ты изучала античный театр, неужели ты не понимаешь? Ты близкий человек, мы знаем друг друга с детства. Вероятно, мы с тобой были бы счастливы… Но я встретил женщину, которая держит мое сердце, голое сердце, в руках. Я знаю, что это безумие, но я ничего не могу поделать… Все рухнуло в одну минуту… когда я ее увидел…
Клара встала, поправила очки и сказала:
– Мне пора, Гвидо. Прости…
Он пошел за ней.
– Клара, подожди, я отвезу тебя…
