- Вишневое? - показывает жестом Кейт, что той стоит убрать из уголка губ.

Кейт Холуокер поправляет распущенные волосы. Вновь очень светлые, но цвет с искусственным оттенком. «Седина?» - Реджина Миллс поднимает брови и не размыкает соприкосновение взглядом.

- Убрала? - спрашивает Кейт.

Реджина Миллс утвердительно кивает.

- Съедим что-нибудь? - спрашивает Кейт.

- За твой счет.

- У меня перед тобой за прошлое очень большой долг, - улыбается Кейт, близко, знакомо, будто на этом месте они простояли десятилетие. - Реджина, позволишь тебя пригласить?

- Что заставило тебя, Кейт, сменить ненависть на обед?

Кейт Холуокер пожимает плечами.

- Пройдемся пешком, то я тут припарковалась, а там…

- Вряд ли, - заканчивает Реджина Миллс, - Пешком по Нью-Йорку. Как в университетском прошлом?

- Да, так было там.

- Давно, - Реджина Миллс вновь смотрит на часы, - первый раз мне некуда спешить. Вчера, чтобы дождаться, когда мальчик заснет я рассматривала рыбок в аквариуме.

- Мальчик?

- Кейт, что заставило тебя сменить ненависть на диалог? - Реджина Миллс останавливается около кафе «Марти», рассматривает вывеску - светодиоды сменили неон, в остальном все тоже. Изогнутая «М», как дом на три комнаты. Не заходит, бродит по лицам за окнами - разговоры, кофе, сладкая сдоба, корица и марципан, это место было излишне ценным - теплотой слов, большими зонами для столов, кофе с сиропом, здесь были дискуссии о Адаме Смите и нелюбовь к Джозефу Стиглицу, живому, успешному, практику и теоретику.

- Заходим? - спрашивает Кейт.

Реджина Миллс медлит:

- Ты помнишь?

- Конечно, капиталом будет управлять общество, а не собственник.

- Стиглиц и его чушь, - улыбается Реджина Миллс, - Мы верили в нее? Были ли у нас сомнения? Общество…. ценность имеет только свое.

- Волки, шкуры, ягнята и общие деревянные загоны. Заходим? - Кейт Холуокер идет вперед.

Реджина Миллс высматривает другое свободное место, но нет. Кейт Холуокер улыбается, Реджина Миллс еще сильнее сдвигает брови, ставит портфель.

- На этом месте мне казалось, что такие как я сейчас - это счастье и статус. Они… - Реджина Миллс садится на диван рядом, берет меню, открывает и через секунду захлопывает - Мне все тоже, если ты помнишь.

Кейт Холуокер уходит к стойке заказа. Рядом за столиком такие же дамы, среднего возраста, ухоженные, с маникюром и помадой, которая не оставляет следов. Реджина Миллс рассматривает других - тех, что моложе, тех, что старше, двух дам рядом и новые лампочки, свисающие с потолка с нитью накаливания. Кейт Холуокер ставит на стол две белые кружки:

- Сладкое принесут, - говорит блондинка, откидывает волосы и садится, - Продолжим?

- Продолжим? - Реджина Миллс сосредоточена, - Что продолжим, Кейт?

- Накопленные обиды создают внутренние кризисы.

Реджина Миллс поднимает брови:

- Психолог?

- Для детей. У меня свой кабинет, ученики, команда, я решаю вопросы социализации для случаев, как у Роланда, - Кейт Холуокер останавливает свою речь, - Прости. Детские проблемы решаю.

- «Сука Реджина» ушла пока из твоего меню или все там же? - усмехается Реджина Миллс, - Почему ты не живешь с Робином?

- Я ему помогаю.

- Решаешь проблемы мальчика?

- Реджина, я…

- Кейт, давай ты не будешь оправдываться - переспала с моим парнем, ты этого хотела сколько… Пять-шесть лет? Или у вас это было раньше? Он работал на две спальни?

- С кем я переспала, Реджина?

- С Робином Муром.

- Когда? Реджина, ты все эти годы думала, что я с ним?

- Я думала… - Реджина проводила взглядом официантку, которая поставила пару марципановых пирожных и пару рогаликов, - Кейт, я сделала то, что сделала с тобой, потому что разработки этого гранта были мои. Отдала - забрала. Ты хотела, чтобы каждый по своим местам. Справедливость?! Как сука? Да, а получать удовольствие от моего… из чужой… из моей спальни… Что ты ожидала от меня?!

- Я… Реджина, ты думала, что я с Робином?!

- Вряд ли в тот год я о чем-то думала. Ночь. Квинс. Метро. Незапертая дверь твоей квартиры. И вы на полу. Достаточно тридцати секунд, чтобы забыть о годах дружбы.

- Мы на полу с Робином? Когда?!

Реджина Миллс усмехается, отводит взгляд. Вновь видит себя, как стоит в темной прихожей квартиры с видом на городские трубы. Отброшенная куртка Робина. Полуголая Кейт. Он сжимает в руках ее тело, Реджина Миллс видит голую грудь Кейт, ее волосы. Тридцать секунд, разворачивается, вылетает на улицу. Над головой птицы - вороны или голуби. Две остановки на метро, мрачный квартал, машины в ряд, считает одинаковые дома, поворот ключа - Роланд все так же спит, полуразобранные вещи, соседи орут и ссорятся, за этот год это стало обыденность, данностью не Манхеттена, а окраины Квинса. Реджина Миллс долго стоит под ледяным душем - она ждала, что придет к Кейт и ей станет чуть лучше, но нет - волосы такие светлые и грудь Кетрин, и… И где-то там, в леденящем душе она поняла, как ей это всё ненужно, все ненужны - отплатить и уйти.

Реджина Миллс ведет бровью. Кейт Холуокер с удивленным взглядом, произносит:

- Я никогда на чужих мужчин…

- Только чужие гранты? Удобно? Тебе предлагают оплачиваемое место в банке, мне эту стажировку, неплохо для девочки, живущей рядом с заводом. Твоя дружба со мной тоже из разряда - удобно рядом с призовой лошадью?

- Ты сама настояла взять твой проект!

- Я считала, что есть справедливость. Что там в головах в двадцать - иллюзорный мир?

- И забрала у всех всё! Мою работу, мои имидж! Реджина…

- А ты считаешь это не справедливым?

- Я считаю… - Кейт Холуокер вздыхает, - мы сейчас с тобой последовательно разложим твое и мое видение ситуации восьмилетней давности.

- Последовательно? Чтобы вывернуться от правды? Чтобы сделать что, Кейт?

- Последовательность исключает возможности двойных трактовок. А потом мы выплеснем то, что в нас накоплено. Мне была ценна, Реджина, дружба с тобой!

- Ты жалкая!

- Реджина. Мне не понятно почему тогда ты пришла с авторством проекта к моему начальству, в университетскую комиссию! Холодно, обстоятельно все изложила и, конечно, доказала.

- Конечно, Кейт! Поступила, как сука, а не добродетельная подруга?

- Ножом в спину!

- Как и ты! Робин не был груб? - Реджина Миллс сложила в губы в торжествующую улыбку, усмехнулась, - «милый, давай, давай… я вся твоя… я - девочка-праздник, а ты трахай и не останавливайся»!

- Реджина, - Кейт Холуокер смутилась, сделала большой глоток кофе, - такого не было.

- Было как-то по-другому?

- Реджина…

- После смерти папы, - Реджина Миллс перевела взгляд на лампы, свисающие с потолка, - со всеми этими долгами, переездом в Квинс, увольнением из мэрии, ребенком, Дэниелом… вы с Робином стали последней каплей, чтобы… Говорить не о чем, простить невозможно, мы больше не дружим. Так… собеседники, Кейт. Мне не нужна психотерапия, последовательность и прошлое…

Комментарий к Часть 6

Хотелось бы комментариев)))

========== Часть 7 ==========

Нью-Йорк проносится за окнами машины под кантри, приглушенно. Развлекательная музыка, а Кейт Холуокер вновь и вновь пытается начать разговор, Реджина Миллс его обрывает:

- Я не буду обсуждать прошлое!

Нью-Йорк в серых одеждах, это просто осень. Красная рука для пешеходов. Полицейские, парень раздает бумажки в цветной кепке. Две китаянки на красных велосипедах, светофоры, машины, рюкзаки за плечами тех, кому есть что нести. Реджина Миллс рассматривает город и молчит. Остановка. Кейт вновь просит поговорить, взглядом раненного оленя:

- Реджина, ничего не было! Реджина…

Обрывает холодными выстрелами из глаз в ответ, уходит. Длинный книжный, между рядами - ничего не ищет, листает корешки глазами. Все дальше и дальше, располагается за столиком и принимается листать первое, что было около - альбом ар-нуво, искусство модерна. Плавное, с красками юности, нежное и сплавленное одно в другое, как некий постподростковый возраст - фонари, девичьи лица, изгибы, линии, краски. А в настоящем краски выцвели, в тридцать. Ар-нуво в красочном альбоме - все это было до войны. Реджина Миллс захлопывает альбом и идет к другому, такому же толстому, такому же яркому и вновь - модерн - с лестницами и фонарями. Реджина Миллс усмехается от мысли, что это время надежд на общество, которое счастливо и вспорхнет бабочкой, когда-то в новом, теперь… Всемирная выставка 1900 г., Сара Бернар и Альфонсом Муха, освещенные солнцем и в предвкушении вечера под лампочкой Эдисона.