Алексей, голый, стоял на постели на коленях, закрыв руками лицо. Меж пальцев его струилась кровь, стекала на пошлую — под стать месту — шелковую постель, на еще более пошлый пушистый розовый ковролин, терялась в его мягкости. На постели, бесстыдно широко раздвинув длинные стройные ноги, возлежала Анжела.
— И это все? — она надула пухлые ангельские губки, совершенно не обращая внимания на мигом протрезвевших нас, толпившихся в дверях. — А дальше?
Алексей, воя и закрывая лицо, упрямо пополз вперед — словно приворожила его эта чертова бесовка!
— Леха, стой! — я, с трудом вытолкав слова из показавшегося каким-то чужим и деревянным горла, подался вперед — но ноги тоже стали деревянными.
Алексей, словно гигантская заведенная кукла, навалился на Анжелу, толкаясь внутрь. Звучное чавканье — и новый нечеловеческий крик отразился от окон, зеркал, стен моего черепа. Перед глазами поплыло, и я провалился во мрак.
*
— Вот вы где, — прошипел Димон, вваливаясь в кабак и выдирая у меня из рук бутылку — я пил уже из горла. — Колян, мать твою! Ну знаешь же, что этому уроду бухать нельзя…
Колян икнул и выронил свою бутылку.
— И так еле-еле от психушки отмазали, а ты за рулем, придурок, — шипел на меня Димон, а лампа над ним светилась, словно нимб, и делала его похожим на святого с иконы.
— Ты как… — я вытер губы ладонью. — Иисус!
Я засмеялся. Мне показалось это ужасно забавным. Димон-дрочер — а выглядел, как с иконы сошел!
— Варежку захлопни, — зло бросил Димон. — Грузи их в машину, — он кивнул молчаливому Володьке. — И набери Демидову. Если они завтра в таком виде на свадьбе у Андрюхи появятся…
Мимо проносились шапки-нимбы оранжевых фонарей. А я уже предвкушал, как Демидов, Димонов приятель, воткнет мне в руку холодную иглу, и лежать мне под капельницей — не перележать.
— У него опять началось, — слышал я Димонов шепот словно сквозь вату. — Опять эти его… фантазии. И так с трудом от психушки отмазали. Андрюха завтра женится — нужен вот ему на празднике такой фрукт?
*
Когда я пришел в себя на мерзком розовом ковролине, залитом кровью и облеванном, молчаливый Володька тащил меня прочь из будуара, вмиг превратившегося в ад. На кровати, привязанная к ней, возлежала красавица, богиня и ангел в одном лице и отнюдь не ангельским голосом орала проклятия. У кровати неподвижно лежал Алексей. Весь он был залит собственной кровью, лицо его было обглодано так, что торчали кости. Словно притянутый магнитом, я смотрел на извивающуюся в веревках Анжелу. Меж ног ее, жадно причмокивая и только что не облизываясь, зияла дыра, усыпанная сотнями острейших зубов. Она растягивалась, будто бы выворачивалась наизнанку, меж зубов тянулись ниточки прозрачной слизи — точно слюны. Чудовищная vagina dentata выглядела отвратительно и страшно, но манила своей загадочной смертоносностью. Я ощущал, что вот-вот буду готов вырваться из стальной Володькиной хватки и полететь навстречу ей, кануть в эту чертову геенну зубастую, хотя прекрасно понимал, что ждет меня там. Что там уже дождалось Алексея, обезображенный труп которого теперь лежал в этом пристанище разврата.
— Шевелись, жопа неповоротливая, — орал Димон на Тему, брызгая слюной.
Тема воевал с затычкой канистры.
— Живей, падла! — Димон сорвался на визг.
Запахло бензином. Щелкнула Димонова “Зиппо”. В розовый рай плотских утех ворвалось пламя — жаркое, ненасытное. Оно тоже вожделело Анжелу, облизывало ее тело в смертоносных ласках, обладало ею страстно и неистово, заставляя кожу вспучиваться и лопаться, а глаза вылезать из орбит. Существо, объятое огнем, словно вышедшее из райских кущ, забилось, как горлица в силках, с нечеловеческой силой выламывая руки и ноги, застонало и захрипело.
— Вы передохнете! — бесновалась она. — Я этого так не оставлю! Я вернусь! Я вернусь за каждым из вас!
*
— Серый, — Димон сел рядом с моей кроватью. — Ну мать же твою, а…
— Ты знаешь, кто на фотке? — не унимался я.
— На какой такой, мать твою, фотке? — шипел Димон.
Я заткнулся. Надоело. Черт возьми, как же надоело-то! Я же не виноват, что они все забыли! Якобы Леха сам напился и спалил дом, пока мы возвращались с очередной вечеринки. Якобы не было никакой Анжелы. Заперли меня тогда на полгода в больничку с белыми стенами, к счастью, хотя бы по блату — иначе накрылась бы и моя работа, и мои права… Я устал объяснять им, что не бывает совпадений. Что для Андрея привозить из Таиланда невесту по имени Анжела было чертовски херовой идеей. Что они и сами отчего-то больше не рвались в Тай, хотя там и море, и девки. Но они в упор твердили, что не хотят вспоминать о кончине Лехи. Конечно, они не хотели вспоминать!
— На фотке Андрея с его невестой, — упрямо проговорил я.
— Ты это… Спи, — постановил Димон. — И не смей портить завтра праздник. А то сдам тебя в государственную клинику — будешь знать.
*
Свадьба была до тошноты роскошной и чопорной. Мы в идиотских одинаковых костюмах с дурацкими галстуками, родители Андрея, словно сошедшие с карикатур: пузатый лысеющий отец с глупой улыбкой и перекроенная бесконечными пластиками мать с таким выражением лица, будто бы кто-то под ее подправленным носом нарисовал говном гитлеровские усишки. Я представил себе это зрелище и чуть было не расхохотался. Впрочем, смеяться мне расхотелось, когда я увидел невесту.
Словно отлитая скульптором-богом из темной бронзы, стройная девушка, красивее которой не было никого в этом мире. Огромные влажные глаза, обрамленные длинными ресницами, аккуратный правильный нос, мягкие пухлые губы, высокие скулы — да она была самим совершенством! Так некстати я ощутил, что завидую Андрею. Ему уже этой ночью светит рай земной в номере отеля, а я…
Память услужливо подкинула совершенно иную картину. Как эта богиня, обнаженная и связанная, с перекошенным от боли, злости и ненависти лицом, отдается огню, родоначальнику страсти, как лопается ее гладкая кожа, обнажая пунцовую плоть, как она проклинает нас, как обещает вернуться. Я почувствовал, как возбуждение уступило место страху, как ладони стали холодными и липкими.
— Слюни подбери, — зло прошипел Димон. — На тебя уже все приглашенные нехорошо пялятся, сатир недоделанный!
— Пошел ты, — парировал я скорее для проформы. Я прекрасно понимал, как это выглядело со стороны, но ничего не мог с собой поделать. Меня тянуло к этой демонице, будь у нее хоть повсюду зубы.
Церемония проходила, как во сне. Благо, я был не за рулем и мог позволить себе пить за всякий звучавший тост. Вскоре мне начало казаться, что я и есть те самые гитлеровские усишки под исправленным скальпелем носом андреевской мамаши. Еще пара стопок услужливо подсказала мне — насрать.
Гремела музыка, все танцевали, пьяный Димон уже удалился в темный угол с какой-то девицей, а я все ходил как неприкаянный — водка больше не лезла, шампанское норовило попроситься обратно, а перед глазами чаще и чаще вставало зрелище совокупления теперь уже жены Андрея и адского пламени, порожденного бензином из моей канистры и Димоновой “Зиппо”. И звучал в голове ангельский голос, нашептывая демонические угрозы. От угроз бросало то в жар, то в холод, язык прилипал к небу и хотелось в туалет.
— Я вернулась, ты готов, красавчик? — она призывно облизала пухлые губы.
Я неверяще уставился в ее огромные глаза. И, кажется, от этого голоса, пробравшего до печенок, весь хмель из меня разом вышибло.
— Что? — переспросил я.
— Вам плохо? — с акцентом проговорила новоиспеченная жена Андрея. В ее глазах не осталось ни следа той хищной похоти, с которой она буравила меня своим развратным взглядом — теперь это была взволнованная скромница.
— Нет-нет, не переживайте, — отмахнулся я и побежал обратно в кабинку сортира.
Пот тек градом. Я узнал и этот голос, и этот взгляд. И понимал одно — я не хочу умирать. Совершенно не хочу умирать. Но, коль мог, отдал бы все блага мира, чтобы познать ее.
