*

Брэдли внимательным взглядом единственного глаза осмотрел собравшихся в Штабе генералов.

— Итак… Генерал Дрейзе, доложите обстановку.

Дрейзе встал, откашлялся, промокнул белоснежным платочком лоб и начал:

— Господин Верховый главнокомандующий, сегодня силами наших войск удалось полностью ликвидировать повстанческий округ Канда, а также уничтожить оставшихся в смежных округах. Разведка сообщила, что в зачищенных округах выживших не осталось. Часть повстанцев направилась на юго-восток, через холм, в единственный округ, где еще не производилась операция по истреблению. Аэруго перекрыла границу, пытавшиеся сбежать расстреляны аместрийскими отрядами.

Дрейзе снова откашлялся, подобострастно вздохнул и выжидательно уставился на фюрера. Брэдли помолчал, словно что-то прикидывая.

— Каковы потери? — наконец спросил он.

— Мы ожидаем рапортов от офицеров и государственных алхимиков, господин фюрер, — Дрейзе слегка побледнел и повертел шеей так, словно воротник форменной рубашки ему тесен.

— Ожидаем, — легкая улыбка тронула губы Брэдли; усы почти поглотили ее — только глаз немного потеплел. — Есть ли неблагонадежные в рядах армии?

— Никак нет, господин фюрер, — ответил Дрейзе — чересчур поспешно.

Брэдли прищурился.

— Были доклады о странном поведении… — слово взял генерал из контрразведки, пожилой крепкий мужчина с окладистой седой бородой. — Но пока это не ваша проблема, господин фюрер. Мои люди…

— Не забывайтесь, Боллинг, — проговорил Брэдли тихо.

— Прошу извинить меня, — скривился тот.

— Все свободны, — фюрер встал, давая понять, что заседание завершено. Боллинг, Дрейзе… — Брэдли поднял на контр-разведчика тяжелый взгляд, игнорируя Дрейзе. — А вас я попрошу остаться. Еще на одну минуточку.

— Генерал Дрейзе, — Брэдли заложил руки за спину и пошел вдоль стола. — Позвольте полюбопытствовать, что вам известно об этом.

Дрейзе судорожно вытер шею платком.

— Господин фюрер… — он облизал пересохшие губы. — Мне сообщили, что майор Кимбли…

— Кто сообщил? — перебил генерала Брэдли.

Дрейзе метнул неприязненный взгляд в Боллинга; Брэдли, заметивший это, только усмехнулся:

— Говорите, это приказ.

— Мне говорилось в частной беседе… — попытался оправдаться Дрейзе.

— Здесь не может быть частных бесед, — отрезал Брэдли. — И вы, генерал, должны это понимать.

— Бригадный генерал Льюис, — выдавил из себя Дрейзе.

— Бригадный генерал Льюис, — точно эхо, повторил Брэдли, садясь за стол и сцепляя пальцы в замок. — Тот самый генерал Льюис, из под зоркого ока которого в тысяча девятьсот третьем году в Западном городе утекло аж целых пять ишваритов. Из запертой камеры. И еще кое-что.

Дрейзе опустился на стул, судорожно сминая злосчастный платок в потных ладонях.

— Бригадный генерал Льюис, который является бригадным генералом вот уже шесть лет кряду.

Дрейзе закивал.

— Так и что вам поведал бригадный генерал о майоре Кимбли?

Дрейзе сглотнул. Он уже пожалел, что тогда вообще слушал жалобы Льюиса на “сбрендившего алхимика” — не приходилось бы теперь краснеть, бледнеть и позорно оправдываться.

— Господин фюрер, бригадный генерал Льюис сообщил мне, что при обсуждении плана майор Кимбли выказал уважение и сострадание к врагу! — выпалил Дрейзе.

Собственные слова тут же показались Дрейзе бредом сивого мерина. Вот уж и правда — и на старуху бывает проруха, а тут он, старый вояка — и выдал такое! Да чтобы майор Кимбли, которого все солдаты за глаза иначе чем “Кровавым” не называли — и сострадание? Да и потом, Льюис говорил об этом невзначай, сам Дрейзе слушал вполуха… Но врать фюреру Кингу Брэдли — не то что врать — даже утаивать что-то — у несчастного генерала вовсе не получалось.

Боллинг рассмеялся в голос. Брэдли, однако, остался предельно серьезен.

— Напишите рапорт, — фюрер кивнул за стол. — В нем укажите, какого числа, во сколько и в каких формулировках бригадный генерал Льюис сообщил вам эту новость.

Генерал Дрейзе промокнул пот со лба, сел за стол и принялся скрипеть пером по бумаге. Боллинг стоял рядом и ждал.

— Вот, прошу вас, господин фюрер, — Дрейзе передал бумагу Брэдли. Тот, едва пробежав ее единственным глазом, проговорил:

— Я приказываю вам молчать об этом инциденте, генерал. А также позабыть о том, что вам имел любезность сообщить бригадный генерал Льюис. Можете идти.

— Благодарю! — Дрейзе козырнул и вышел прочь.

Брэдли кивнул Боллингу, указывая на стул.

— Садитесь, генерал, — он потер переносицу. — Итак, теперь о том, что известно вам.

— Майор Эдельвайс и майор Кимбли, — нехотя процедил тот. — Майор Эдельвайс, по докладу старшего лейтенанта из ее отряда, выполняла обязанности недостаточно рьяно, стремилась отлынивать от работы и оказалась склонна к неуместному состраданию.

— Это повлекло за собой какие-то последствия? — Брэдли испытующе посмотрел на контр-разведчика.

— Никак нет, господин фюрер, — Боллинг замолчал, словно ожидая вопроса.

— Что с Багровым алхимиком?

— Согласно рапорту капитана из его отряда, майор Кимбли отказал в помощи аместрийской медсестре. Вследствие чего она погибла. Данная особа, — Боллинг тяжело вздохнул, — была нашей осведомительницей. От нее мы получали все данные о том, кто из ишваритов попал в госпиталь, кто из наших ранен. Также ей удавалось подслушивать и передавать информацию о том, какие диверсии готовят ишвариты.

— Это все? — переспросил Брэдли.

— Вообще, господин фюрер… — Боллинг как-то смешался. — Капитан доложил, что Багровый алхимик сам ее убил.

— Вас понял, генерал Боллинг, — Брэдли покивал. — Жду подробный рапорт. И продолжайте наблюдение. Ни с кого не спускать глаз!

— Есть, господин фюрер! — контрразведчик вытянулся по струнке.

— И присматривайте за Дрейзе, генерал. За каждым шагом, за каждым словом.

Боллинг медленно кивнул, чувствуя, как краска сползает с его лица. Ничего прямо компрометирующего на генерала Дрейзе у него пока не было, однако пока это оставалось лишь вопросом времени.

Теперь, когда боевые операции подходили к концу, оставалась еще более сложная война — информационная. Пусть фронт ее был не виден, но плоды его были столь же горьки и кровавы.

*

Пятьсот восьмой лежал на нарах, не поднимаясь — уже второй день его терзал жесточайший жар, старик постоянно хотел пить и временами бредил. Элай кутала малышку в тряпки — стирать их было негде, поэтому в изножье ее нар прочно поселился запах мочи и прокисшего молока. Хорошо хоть, большая часть остальных узников не особенно ругалась на Элай и мешавшего спать младенца, а некоторые даже делились тряпками — отрывали куски от подола робы. Наиля на все лады проклинала аместрийцев и вечно пыталась добыть пятьсот восьмому хоть немного воды. Пару раз ей удалось уговорить принести тряпок для Элай и воды для всех угрюмого доктора, щедро выписавшего все еще безымянной малышке молочную смесь, но врач заходил в барак все реже и реже. Пока однажды не вызвал ее и Элай с ребенком — на очередной осмотр.

Они шли под смрадным затянувшим небо дымом по территории медицинской части; то тут, то там из окон доносились кошмарные крики и вопли; кое-где тянуло паленой плотью. Врач завел их в залитый светом кабинет с белыми стенами — ни Наиля, ни Элай не могли определить, были они здесь или просто этот кабинет был точно брат-близнец похож на остальные, — прикурил и смерил женщин тяжелым взглядом.

— Получен приказ о ликвидации всех подопытных, — выдохнул он.

Элай замерла, точно статуя, даже ребенок, до этого негромко всхлипывавший, умолк.

— Вы говорите нам об этом, чтобы мы знали, что доживаем последние часы? — выплюнула Наиля — в эту минуту она ненавидела врача за все: и за то, что продлил агонию несчастного ребенка, и за то, что вступился за нее перед надзирателем, и за то, что он вообще топтал эту землю.

— Вы уйдете отсюда, — мотнул головой врач. — Сегодня, когда зайдет солнце.