Он сел на камень у источника. Пусть каптенармус и предупреждал, что здесь ишвариты, пусть полковник Гран и запретил сюда ходить — если его убьют, так тому и быть. Это будет даже отчасти справедливо. Он уже был всего лишь пеплом — какая разница, где его развеивать?

— Здесь опасно, — глубокий бархатный голос прозвучал у него прямо над ухом, а узкая теплая ладонь нежно легла на плечо.

Рой дернулся, запоздало понимая, что перчаток на нем нет. Жажда жить подняла в нем голову, словно животное, цепляющееся за последний шанс. Он перехватил руку внезапного собеседника — точнее, собеседницы. Красноватые отблески луны играли на ее бледной коже, глаза и накрашенные губы казались черными в призрачном свете, а улыбка — острой как серп.

— Я не причиню вам вреда, — блеснула она острыми белыми зубами. — Я так же, как и вы, офицер армии Аместриса, — она указала на погоны: два просвета, три звезды.

— Госпожа полковник… — Рой растерялся, понимая, что не знает фамилии женщины и, более того, видит ее впервые.

— Оставьте звания, — она прищурилась. — Ведь вы же — Огненный алхимик, Рой Мустанг?

Рой кивнул — он не мог вымолвить ни слова. Женщина была потрясающе красива.

— Сегодня удивительно тихая ночь, — заметила она. — Только днем громыхали взрывы и выстрелы… А сейчас… Будто бы настал мир… Блаженная иллюзия…

Рой вздрогнул — эта странная женщина как будто читала в его душе то, что было там выжжено, выписано кровью.

— Затишье перед бурей, — хрипло проговорил он.

— Да, — просто кивнула она.

— Как ваше имя?

— К чему имена? — она наклонила голову — черные волосы волнами рассыпались по плечам. Рой некстати подумал, как она прекрасно смотрелась бы в черном вечернем платье и высоких перчатках, а не в этой набившей оскомину форме. — Быть может, завтра от нас всех останется лишь пыль. Серый пепел… И что будут делать уцелевшие? Называть именами горстки пепла?

Рой содрогнулся от этой мысли. Ему казалось, что он спит, и женщина эта — лишь сон, мираж, сама ночь на мягких лапах. Его видение, горячечный бред — ну не могла же она быть реальной?

Женщина, словно угадав его мысли, рассмеялась, запрокинув голову — между зубов влажно блеснул кончик языка.

— О вашем пламени, майор, ходят легенды, — от ее улыбки Рою стало не по себе. — Говорят, вы можете согреть им самую ледяную ночь. Не боитесь сгореть в нем сами?

Он вздрогнул. Эта женщина выглядела, словно самый спелый, дьявольский и самый запретный плод из всех запретных плодов мира. Рой желал ее — желал остро и болезненно, как несколькими мгновениями раньше желал жить.

— Пойдемте, — она встала и поманила его за собой. — Ни к чему мерзнуть здесь, когда можно насытиться пламенем.

Она пахла медом. Она пахла самим соблазном — первозданным, истинным, словно если где-то и существовало воплощение страсти, то это была именно она. Ее ласки и прикосновения были ласками самой ночи. Ее длинные пальцы скользили по его коже, ее накрашенные губы оставляли следы на его форменной одежде, а после — на обнаженном теле. Рой был словно в забытьи, он дрожащими руками стянул с нее китель, форменную юбку и принялся расстегивать пуговицы на рубашке, отчаянно желая просто рвануть ткань во все стороны.

— Нет, — она остановила его. — Не снимай рубашку! Пожалуйста…

Он с сожалением посмотрел на выступающие под тонким хлопком соски — похоже, она не носила белья.

— Пойми меня, я не хочу ее снимать, — женщина отвела глаза.

Рой вздохнул. Война оставалась войной, как знать, может, эта женщина стеснялась шрамов? Мустанг хотел было перейти в наступление и уговорить ее не бояться ничего, или просто не спрашивая более разрешения сделать то, что хотел, но не смог. Женщина подалась ему навстречу, целуя требовательно и настойчиво, и Рою казалось, что это больше, чем просто страсть.

— Иди сюда, — она притянула его к себе.

— Подожди, — Рой неохотно отстранился. — Минуту.

Он полез в аптечку, нащупывая казенный презерватив.

— Это ни к чему, — она потянула его к себе.

— Но… — в голове у Роя чередой пронеслись слова инструктора о том, что на фронте не нужны беременности и болезней хоть отбавляй.

— Я говорю, ни к чему, — женщина почти разозлилась. — Как старшая по званию.

Рой глупо улыбнулся. Так даже лучше. Перспектива заболеть сразу показалась какой-то нереальной.

Она отдавалась ему со всей страстью. Обнимая его, двигаясь навстречу, шепча какую-то милую ерунду на ухо. Рой никогда не верил ни в черта, ни в бога, но ему временами казалось, что с каждым движением он попадает в рай. В ее рай. Это помогало вновь ощутить себя живым — разве пепел смог бы так? Пепел не смог бы даже тлеть, а он горел — горел пламенем вожделения, какого-то чудного болезненного вожделения. Но он был жив.

Ласт выскользнула из палатки Огненного алхимика, когда утро уже начало вступать в свои права — начинался новый день. Розовые лучи скользили по серой земле, которой предстояло впитать в себя еще много крови. Ласт зябко поежилась — как-то враз стало холодно. Она выполнила свою часть работы — она заставила вновь разгореться едва тлеющие угли, она напомнила Рою Мустангу, что Огненный алхимик, должно быть, фениксова родня — на иное, выбрав такой путь, он попросту не имел права. И тот, чья душа казалась тлеющим пеплом во тьме хищной ночи, преобразился, засыпая в умиротворении после всего, что произошло между ними.

Ласт было не впервой. Всякий раз она уходила еще до рассвета или с первыми лучами, равнодушная, чистый лист — а теперь было иначе. Ей отчаянно хотелось вернуться. И она сама не понимала, почему.

Рой Мустанг открыл глаза. Все произошедшее казалось сном, наваждением. Вторую ночь подряд мир его рушился, а потом на его руинах выстраивался новый. Огненный алхимик был подобен фениксу — он обращался в пепел и из него же восставал. Женщина уже ушла, и Рой радовался этому факту: не хотелось смотреть в ее пронзительные глаза. Она будто бы затронула какие-то струны его души, дала сил на то, чтобы жить — и воевать — дальше. Она стала отправной точкой очередного этапа, она сделала свое дело — и Рой больше не хотел ее видеть. Ему вновь все показалось незначимым — у него был приказ. Как он сказал сутки назад? “Настало время войны?” Так и было. Ничто больше не имело значения — ни сумасшествие Зольфа, ни проклятия умирающих. У него был приказ. Он должен был выжить — и победить.

*

— Мой фюрер, вы сделали правильный выбор! — Дрейзе подобострастно улыбался, передавая Кингу Брэдли рапорт о последней операции. — Этот самый Багровый алхимик — просто дьявол! Они с Огненным алхимиком обратили Муутин в пепел и не оставили там камня на камне в считанные минуты!

Кинг Брэдли сдержанно улыбнулся. Он колебался до последнего между Зольфом Кимбли и Леа Стингер. И выбрал первого лишь потому, что тот был моложе и циничнее. И цинизм его проистекал из личных убеждений и склада ума и характера.

— Генерал Дрейзе, — перевел тему Брэдли. — Что там с Аэруго? Они по-прежнему предоставляют ишваритам убежище, несмотря на предупреждение?

— Мой фюрер, — глаза Дрейзе хитро блеснули. — Видите ли… — он заговорщически усмехнулся. — Официально — нет. Но есть там одна точка… Впрочем, после того, как капитан Хьюз убил некоего Хеиса Клифа…

Дрейзе порылся в портфеле и извлек оттуда личное дело бывшего курсанта Центральной военной академии.

— Я помню, — Брэдли выставил вперед ладонь. — Он вместе с группой ишваритов в тысяча девятьсот третьем году бежал из Западного города. Бежал в Аэруго через Драхму и Крету. Хеис Клиф оставался последним выжившим из этой группы. Он же и подготовил тропу для беженцев. Но наши люди за этим внимательно следят, Дрейзе. У ишваритов должны оставаться проблески надежды. А у нас — рычаги давления на Аэруго.

Брэдли внимательно следил за Дрейзе и гадал, что тому известно по поводу пропавшего в том году экспериментального камня из военных ишваритов. Пока камень никак себя не проявил, но за этим надлежало внимательно следить. Передавать же всю информацию генералам фюрер не собирался — даже он не был застрахован от измены. Потому он терпеливо наблюдал: как за группой Хеиса и ее передвижениями, так и за тем, не всплывет ли где алый кристалл. Пока, похоже, все было по-прежнему неизменно.