После возвращения семьи на родину Марина живет в интернате при Московской частной гимназии. Погружена в беспорядочное чтение и страдания за всех книжных героев: Мария Башкирцева, сын Наполеона («Орленок»), княжна Джаваха… Девушка диковата и дерзка, застенчива и конфликтна. Отец для нее – скорее дедушка. За пять лет сменила три гимназии. Сочиняет стихи, ведет дневник. (1)

Свободно владеет французским и немецким языками. В 16 лет прослушала летний курс старофранцузской литературы в Сорбонне (Париж). Еще в 1906 году перевела с французского драму Э.Ростана «Орленок» (200 страниц). Испытывает непреодолимое стремление в мир литературы. Друг семьи поэт Эллис (Л.Кобылинский) знакомит ее с московскими символистами (издательство «Мусагет», В.Брюсов, А.Белый…).

В 1910 году она оставляет гимназию (после седьмого класса, не доучившись до аттестата) и на собственные деньги издает первый сборник своих стихов (дневниковой направленности, с россыпью детских впечатлений и посвящением художнице М.Башкирцевой) – «Вечерний альбом» (М., 1910. – 224 с. – 500 экз.). Отклики на книгу (В.Брюсов, М.Волошин, Н.Гумилев) скорее сочувственны. Жизненная энергия автора бурлит в этом ультраромантическом сборнике:

…Всего хочу: с душой цыгана

Идти под песни на разбой,

За всех страдать под звук органа

И амазонкой мчаться в бой.

Гадать по звездам в черной башне,

Вести детей вперед, сквозь тень…

Чтоб был легендой – день вчерашний,

Чтоб был безумным – каждый день!..

Молитва

1909

Необходимо добавить, что стихи она слагала с шести лет, причем – на трех языках: русском, французском и немецком.

Ее поэзия, как верно отмечает Д.Таубман, выросла из двух наиболее традиционных для образованных женщин XIX века жанров: интимного дневника и частного письма. Именно Цветаева ввела обе эти формы в поэзию и канонизировала их. (2) Причем ее путь – это не превращение дневника в стихи, а трансформация стихов в дневник…

Расцвет отечественного психологического романа XIX века, «задавившего» русскую поэзию, остался далеко позади. Но стихи Цветаева создает часто как опытный романист, регулярно работая за письменным столом и не дожидаясь вдохновения. И печатает она пока все подряд.

Ее стихи напоминают устный разговор с собеседником. Такая интимная беседа – чисто женский жанр, хотя обозначение «поэтесса» в собственный адрес Цветаева воспринимала как оскорбление. Феминизм ей глубоко чужд: она хотела для себя полной творческой свободы и личной независимости.

Дочь Ариадна замечательно обрисовала алгоритм литературного творчества своей матери, выработанный ею на протяжении всей жизни и ставший своеобразным ритуалом:

«Как она писала?

Отметя все дела, все неотложности, с раннего утра, на свежую голову, на пустой и поджарый живот. Налив себе кружечку кипящего черного кофе, ставила ее на письменный стол, к которому каждый день своей жизни шла, как рабочий к станку – с тем же чувством ответственности, неизбежности, невозможности иначе.

Все, что в данный час на этом столе оказывалось лишним, отодвигала в стороны, освобождая, уже машинальным движением, место для тетради и для локтей. Лбом упиралась в ладонь, пальцы запускала в волосы, сосредоточивалась мгновенно.

Глохла и слепла ко всему, что не рукопись, в которую буквально впивалась – острием мысли и пера. На отдельных листах не писала – только в тетрадях, любых – от школьных до гроссбухов, лишь бы не расплывались чернила. В годы революции шила тетради сама.

Писала простой деревянной ручкой с тонким (школьным) пером. Самопишущими ручками не пользовалась никогда. Временами прикуривала от огонька зажигалки, делала глоток кофе. Бормотала, пробуя слова на звук.

Не вскакивала, не расхаживала по комнате в поисках ускользающего – сидела за столом, как пригвожденная». (3)

В 1911-м, 1913-м, 1915-м и 1917 годах Цветаева подолгу гостит в Коктебеле – у М.Волошина. Последний стал на протяжении многих лет близким другом-наставником для этой причудливо-странной женщины. Коктебель же нее – лучшее место отдыха в жизни.

Именно здесь весной 1911 года она встретилась с Сергеем Эфроном – круглым сиротой и выходцем из народнических кругов (отец – обрусевший еврей, мать – из старинного дворянского рода Дурново). Он моложе Марины на год, болен чахоткой и нуждается в опеке. В январе 1912 года молодожены обвенчались, а в сентябре родилась дочь – Ариадна (Аля).

В том же году вышел второй цветаевский сборник – «Волшебный фонарь» (М., 1912. – 148 с. – 500 экз.), повторявший мотивы первой книги – и тематически, и метрически. В целом же оба первых сборника – это книги на уровне ученичества.

Критические отклики на сей раз неблагосклонны к автору. Гиперболизм чувств, поэтические преувеличения Цветаевой воспринимаются мужчинами-читателями скорее как истерика, нежели как художественный прием.

Она по-прежнему не входит ни в одну эстетическую группировку. «Литературных влияний не знаю, – высокомерно заявляет она позднее, – знаю человеческие». (4)

Маленькое частное издательство «Оле-Лукойе» выпустило и первую книгу рассказов С.Эфрона – «Детство». Но, конечно, и по таланту и по характеру этот «нежный юноша» намного уступает своей жене…

Предреволюционный период (до 1917 года) – самый счастливый в жизни Цветаевой (даже при том, что в 1913 году скончался ее отец): семья, любовь, творческий подъем, новые люди, вращение в кругу литературы и искусства…

В 1913 году выходит ее новый, небольшой по объему сборник – «Из двух книг» (М., 1913. – 58 с. – 1.000 экз.), в который она включила любимые свои стихи из первых книг.

Набирает силу и ее «роман с собственной душой». С 1914 года в судьбу Цветаевой вторгается поэтесса и переводчица София Парнок (цикл стихов «Подруги»), романтические отношения с которой длились до 1916 года, после чего возобновилась семейная жизнь с С.Эфроном.

1916 год ознаменован и встречей с О.Мандельштамом, замечательными (хотя и явно «проахматовскими») стихами, адресованными этому «божественному мальчику», чьими «ресницами в пол-лица» тогда восхищались многие:

Ты запрокидываешь голову

Затем, что ты гордец и враль.

Какого спутника веселого

Привел мне нынешний февраль!..

Позвякивая карбованцами

И медленно пуская дым,

Торжественными чужестранцами

Проходим городом родным.

Чьи руки бережные трогали

Твои ресницы, красота,

Когда, и как, и кем, и много ли

Целованы твои уста –

Не спрашиваю. Дух мой алчущий

Переборол сию мечту.

В тебе божественного мальчика

Десятилетнего я чту…

18 февраля 1916

Романы Цветаевой искренни и разнообразны. Ее бисексуальность – тема сложная и заметно отразившаяся в творчестве. Впрочем, за почти тридцать лет официального замужества у нее было такое множество любовных увлечений и связей, что личная жизнь поэта явно не соответствовала (а часто и противоречила) заявляемым ею в стихах идеалам. Хотя, заметим, она в этом смысле не так уж и выделялась среди своего богемного окружения 1910-х – начала 1920-х годов. Нравы здесь были весьма и весьма «свободные»…

Но в ее увлечении не только стихами, но поэтами – много истинного бескорыстия. После «Сестры моей жизни» Б.Л. она смогла выстроить по-новому свой собственный голос. Внешне тогда – это человек абсолютно естественный и сногсшибательно своенравный – с легкой мальчишеской походкой и стриженой головой. Везде и во всем она искала упоения и полноты чувств: в любви, заброшенности, неудаче… За такую свободу платят великую цену. И страшнее судьбы М.И. – не найти!

Лето 1916 года Цветаева проводит в семье сестры Анастасии – в городе Александрове (ныне Владимирская область). С этого времени (особенно после зимней поездки в Петроград) ее поэтический язык преображается: в стихах появляются сила, широта, мелодика народной песни, частушки, заговóра… Она искренне (пусть и высокопарно, и риторично) славословит А.Блока и А.Ахматову, но все-таки чувствует себя именно «московским поэтом», ибо только в Москве – все дорогое, родное и близкое ей: