Приятель разгневанного мужчины, у которого была почти такая же прическа и одежда, пытался усадить друга на место, но тот продолжал бушевать. Когда сидящий мужчина что-то ему сказал, бузотер ответил: «А я скажу тебе, чего я хочу. Если бы кто-то пригасил эту падаль, я бы сплясал у него на могиле».
На мерцающем светом телеэкране Улоф Пальме под вспышки фотокамер поднялся на сцену, помахал букетом роз и наклонился к микрофону. По его губам я прочитал, что он произнес: «Товарищи!» У меня запищало между висками. Я сидел прямо на границе между радостью на телеэкране и ненавистью за моей спиной.
Давление. Оно растет.
В этом чувствовалось какое-то противоречие, какая-то грязь, так что меня даже немного затошнило. Я встал из-за стола и вышел из помещения. На улице я сделал пару глубоких вдохов, и тошнота немного отступила.
Я должен упражняться.
Я должен упражняться в фокусах. Я должен лучше бросать монетку, добиваться мастерства в движениях. Я должен туда попасть. Я должен вырваться.
* * *
Трансцендентность. Всю свою жизнь я к ней стремился, тем или иным образом. Я недостаточно подкован в философии, чтобы понять, что именно Кант, Кьеркегор или де Бовуар вкладывают в это понятие, но я знаю, что оно значит для меня. Думаю, что большинство людей стремится к трансцендентности, независимо от того, называют они ее так или нет.
С одной стороны, мир и наше существование в нем – это чудо. С другой стороны – оскорбление. Как будто тебе пообещали шведский стол, а получил ты всего-навсего две холодные картофелины. Естественно, никто нам ничего не обещает и не гарантирует, это мы сами за все в ответе. Существование ущербно, потому что мы делаем его ущербным и сами себя разочаровываем. Таким образом все идет по кругу и в худшем случае превращается в движение по спирали. Вниз.
Единственный способ выскочить из этого духовного велотрека – трансцендентность. Чтобы продолжить эту аналогию: это не та ситуация, когда велосипедист, находясь на дорожке, начинает вихлять, ускоряется или звонит в звонок. Он по-прежнему на дорожке. Речь идет о том, чтобы фрагменты сплавились или рассыпались таким образом, чтобы движение продолжалось и без дорожки, и без велосипеда. Этого можно добиться. Нужно в это верить.
С помощью Хань Пинь Чжина, например. Когда я вернулся из «Монте-Карло», я сел за стол перед зеркалом и включил лампу. Профессиональный навык подразумевал, что движение повторяется три раза, когда четыре монеты волшебным образом переносятся из левой ладони в правую, но я пока что думал не о навыке, а о концентрации на самом движении.
Одна монета в правой ладони, повернутой кверху, другая зажата в левой руке. Правая рука разворачивается вниз таким образом, что монета должна упасть, но вместо этого монета пальмируется, прячется в ладони, и одновременно левая рука скользит направо и незаметно выпускает монету именно в такой момент, чтобы она упала ровно в то место, куда упала бы монета из правой руки.
Движение занимает две секунды и при всей своей простоте требует сложного взаимодействия разных мускулов, чтобы достичь гармонии и полноценной иллюзии.
Левая рука может двигаться слишком быстро и привлечь внимание, правая рука может выглядеть неестественно, монета может приземлиться на сантиметр дальше от нужного места. Даже если зритель не может точно сказать, что пошло не так, он в какой-то момент замечает: «Ага, тут какой-то обман» – и после этого все летит к чертям.
Я тренировался делать так, чтобы монета в правой руке оказывалась именно в том месте ладони, где ее легче было пальмировать, – я пробовал убирать левую руку с разной скоростью.
Экспериментировал с высотой рук над столом и расстоянием между ними в начале и в конце движения. Проверял, где точно проходит предел прикладываемого усилия кожных кармашков правой руки, чтобы монета удерживалась, но рука при этом была максимально расслаблена. Как сильно я могу сжимать пальцы левой руки вокруг монеты, которую нужно было отпустить. И так далее.
Я упражнялся уже больше часа, когда начал входить в нужное состояние. До этого момента где-то на заднем плане продолжало сохраняться то смешение чувств, которое я испытал в «Монте-Карло», но я и не заметил, как в какой-то момент меня отпустило и я остался наедине со своими руками, монетами и движением.
Когда бросал монетку из правой руки, тело и сознание сообщали мне, что я на самом деле ее бросил и что левая рука совершенно естественным образом уходила в сторону, и более ничего. Как будто я сам не мог поверить, что монета до сих пор в правой руке, а в левой ничего нет. Это была почти магия, и некоторое время я находился по другую сторону черты.
Пальцы уже онемели, и тогда я отложил в сторону свой реквизит и взял ручку, чтобы продолжить писать историю о ребенке в лесу, рассказ о том, как я тогда действительно перешел предел и попал в какое-то другое место.
* * *
Когда мальчик пришел домой, он чувствовал острое желание позволить себе завалиться в кровать и подремать пару часов, но любопытство взяло верх над усталостью. Было любопытно, сидит ли ребенок по-прежнему в шалаше и что он в таком случае делает И присутствовало еще кое-какое стремление, тяга, которую нельзя было облечь в слова.
Он достал из шкафа одну из запасных подушек и проверил, что можно взять из холодильника, чтобы не вызвать подозрений. Остановился на помидоре, двух морковках и полупустой банке мармелада, забытой и задвинутой вглубь холодильника. Мальчик прикинул вес небольшого пакета в руке. В морозильнике он нашел кусок лазаньи в форме из фольги, который остался от обеда пару недель назад.
После оттаивания лазанью, пожалуй, можно было есть. Со всем этим добром он отправился в лес – посмотреть, что произошло ночью с его домашним животным.
Быт приятный вечер. Лиственные деревья играли всеми оттенками, зажатые между темно-зелеными елями. Было как раз в меру тепло, мягкие лучи солнца пробивались сквозь верхушки деревьев, и по земле прыгали солнечные зайчики. Мальчик двигался между солнечными зайчиками и притворялся, будто ему надо отыскать нужное пятно света, которое поднимет его и доставит на борт командного корабля. Он был так увлечен своей игрой, что заметил человека в форме только тогда, когда чуть на него не наткнулся.
– Стой, стой, стой, – произнес полицейский и положил тяжелую ладонь мальчику на плечо. – Спокойно.
С тех пор как мальчик попался на магазинных кражах, список его страхов пополнили полицейские. Не только из-за их внешности и манеры держаться, но и из-за того, что мальчик думал: с того самого момента все полицейские знают кто он и чем занимается.
Полицейский, стоящий перед ним, не улучшил положения. Начать с того, что он был очень высокий, почти двухметрового роста и сочетание роста и соответствующего мускулистого телосложения превращало его в глазах мальчика в великана. У него были такие большие ладони, что он мог положить одну из них мальчику на голову, обхватить ее и поднять в воздух прямо как баскетбольный мяч. Или раздавить ему череп.
– Куда ты идешь?
У полицейского был низкий голос, и в нем отсутствовали дружелюбные нотки. Когда мальчик быстро посмотрел вверх и встретился с полицейским взглядом, он почувствовал, что смотрит в объектив камеры и в какой-то момент мальчику показалось, что это не человек, а робот. Смотря в землю, мальчик сказал:
– Да так никуда.
– Что это у тебя?
– Да так кое-какое барахло.
– Дай-ка взгляну.
Это был приказ, и пока мальчик протягивал пакет полицейскому, другой рукой он продолжал прижимать подушку к животу. Полицейский заглянул в пакет и спросил:
– Что ты с этим будешь делать?
Мальчик пожал плечами.
– Есть.
– Ты можешь смотреть на меня, когда я с тобой разговариваю?
Сила притяжения прижимала взгляд мальчика к земле, и ему пришлось приложить усилие, чтобы максимально развернуть голову наверх и сделать то, что от него требовали.
– Еще раз спрашиваю, – сказал полицейский. – Что ты будешь с этим делать?
Сила притяжения переместилась и поселилась у мальчика между челюстей, так что он с трудом разжал зубы, чтобы сказать:
– Есть.
Объективы камеры осмотрели его, и мальчик опустил взгляд в землю. Вот бы найти нужное солнечное пятно, чтобы оказаться на корабле и спастись от злого робота. Полиэтиленовый пакет снова появился в его поле зрения – полицейский протягивал его обратно. Мальчик принял пакет дрожащей рукой. Он попытался уйти, но полицейский вытянул одну из своих великанских рук и помешал ему.
– Тут такое дело, – сказал полицейский, – мы ищем мальчика. Маленького мальчика, совсем ребенка, мы думаем, что он заблудился в лесу. Ты что-нибудь об этом знаешь?
Мальчик покачал головой, и в шее раздался хруст из-за сведенных мышц, которые пытались расправиться.
– Что ты сказал? – спросил полицейский.
Мальчику удалось прошептать:
– Нет.
– Что нет?
– Нет ничего не знаю.
Полицейский взял мальчика рукой за подбородок, развернул его голову вверх, и мальчик почувствовал себя снарядом внутри натянутой рогатки.
– Я надеюсь, ты понимаешь, – сказал полицейский, – что это серьезное преступление. Сокрытие от меня информации. Понимаешь?
Мальчик кивнул, насколько это ему удалось, пока подбородок был зажат рукой полицейского. Никогда в жизни он не был так напуган. Он был на грани того, чтобы испустить что-нибудь из себя. Описаться, обкакаться или признаться. Он и сам не понял, как удержался, особенно от того, чтобы признаться. Его шалаш был в трехстах метрах отсюда, ему даже не надо было ничего говорить – только показать. Но в тот самый момент, когда он увидел полицейского, —
….бапа полицейский….
– то, что он знал о ребенке, как будто ускользнуло в темноту. Он и знал, и не знал одновременно, и сомневался что смог бы что-то рассказать, даже если бы захотел.
Полицейский посмотрел на него своим стеклянным взглядом и выпустил его подбородок. Мальчик стоял, прижав подушку к животу, и думал о Споке, о вулканском захвате, о чем угодно, только не о человеке перед ним.
– Беги играй, – сказал полицейский.
Ноги мальчика не слушались его в достаточной степени, чтобы можно было прямо последовать приказу, но шаг за шагом он начал удаляться от полицейского. Он не пошел к шалашу, а сделал большой крюк по направлению к озеру Рокста-трэск где сел на скамейку и стал ждать.
Мальчик просидел на скамейке два часа Только через час он пришел в себя и сообразил подложить себе подушку, чтобы сидеть было удобнее.
Он тесно был знаком с вредностью, недружелюбием и просто жестокостью. Но зло оставалось просто абстрактным понятием, с которым он никогда не сталкивался и даже думал, что оно существует только в кино и в телевизоре. Теперь он уже так не думал.
Полицейский, который приходил, когда мальчика задержали за магазинную кражу, был груб и неотесан, но полицейский в лесу представлял собой что-то совершенно другое. Он был злым.
Злым?
Полицейский же просто задал несколько вопросов и взял его за подбородок. И все. Как же мальчик мог быть уверен, что столкнулся со злом?
Для начала ему нужно было просто подумать о ребенке. Мальчик был убежден, что этот полицейский и причинил ребенку зло, что от этого полицейского ребенок и сбежал. Но и это не было решающим фактором. Мальчик напряг мозг, чтобы найти ясную формулировку, которая помогла бы это полностью понять.
Да. Вот оно. Однажды мальчик катался с мамой на лыжах в Норвегии. По краю одного из склонов шло высокое ограждение. Мальчик подъехал к ограждению, чтобы посмотреть, что там за ним. Когда он наклонился вперед, в животе у него засосало. В полуметре от него открывалась почти стометровая пропасть, уходящая вниз к озеру, которое было полностью в тени, отчего лед казался черным. Стоило только лечь на спину и проскользнуть под ограждением как он покатился бы вниз к озеру.
Чувство, которое он испытал, стоя перед этим полицейским, было таким же. Как будто он стоял на краю пропасти и в любой момент мог упасть вниз. И так же, как в некоторые особенно плохие дни, когда он ждал поезда в метро и у него появлялось побуждение броситься на пути, ощущалась какая-то тяга….
Мальчик выпрямился. Теперь, когда он об этом задумался, он понял, что та же тяга исходила и от ребенка. Но он же не думал, что ребенок злой.
Или думал?
