- Держитесь пока что друг друга, на нравится мне все это.
Что-то просвистело в ночи, и здоровенный топор грубой формы раскроил на две части голову одного из солдат.
В ответ раздалось несколько очередей. Охваченные страхом, люди палили во все стороны, но дождь итак проделал достаточно дыр в ночи, чтобы эти выстрелы были существенны.
- Прекратить, прекратить! Ублюдки...
Майн орал на своих солдат, не замечая, как на землю свалились еще двое. Это были ефрейтор Шульц Каффер и солдат по имени Генрих.
Темно. На чердаке.
Здесь всегда было темно, сколько она себя помнила...
Темно. Но не страшно, даже сейчас...
... Когда-то давно, в детстве, она много раз была здесь. Здесь было интересно, еще как интересно, забираться сюда одной и сжавшись в комочек, прислушиваться к таинственным шорохам, странным поскрипываниям и щелчкам...
Иной раз, кто-то маленький пробегал по ее голой ноге или руке, и приятно пощекотав кожу, убегал...
Нет, она не боялась. Чердак был всегда ее тихим убежищем от тех, кто ее не понимал. Ей нравилось, оставшись одной, преисполняться странным возбуждением, исходящем из темноты и покоя, ей нравилось гладить саму себя и ласкать, приятный запах сена проникал в еще совсем юную девочку, и она сладко засыпала, позабыв обо всем и обо всех.
Голова закружилась, темнота начала таять, и все, чего было и не было видно, пропало. Воспоминания приятно плескались в ее мыслях, и Саша не заметила как заснула. И все хорошо было в ее сне, если бы не странные крики, доносившиеся снаружи ее сна. Если бы не громкие свистящие звуки, похожие на выстрелы, так бы она и осталась там, восьмилетней девочкой, лежащей на охапке сена и убаюкивающей саму себя, возбуждаясь и ласкаясь, засыпая, засыпая...
... Она дернулась, как ужаленная. Что-то прогрохотало подле нее и пронзило сны, разорвав их на мелкие клочья...
- Кто здесь?
Ответа не последовало, но он был ее и не нужен. Чувства вновь играли более важную роль, чем слова.
"Он пришел, - она это знала, - тот, кого она может быть любит.
Он должен был прийти, но чьи это шаги? Шаги на лестнице, на лестнице, ведущей к чердаку..."
Темно, здесь всегда было темно...
Сколько она себя помнила...
Да. И здесь всегда было два выхода... Тот, кто пришел за ней - не тот, кто ее любит. И тот, кто пришел за ней - он больше не сможет ее найти. "Никогда..."
Дверь на чердак с лязгом распахнулась, слабая туманная полоса света сильно просветлила пыльный чердак. Большой грузный человек стоял в дверях, он всматривался в то самое место, где оставил свою пленницу, но она уже выбежала в ночь и бежала туда, где ветер и дождь играют в свои холодные игры, где сейчас так близка смерть, и где сейчас тот, кого она может быть любит...
... Тебе не удастся меня прикончить, ты, солдат рваной армии, - Отто Диггер лежал на мокрой земле, прячась за огромным стволом обгоревшего дерева, - ты меня слышишь?
Но никто не отозвался. Чертов солдат уложил уже четверых. Да еще куда-то делся Клаус.
- Никогда не верил этому сукину сыну.
"Не слишком ли громко я это произнес?" - внезапно эта мысль своими бредовыми корнями в?елась в мозг к Диггеру, да так там и осталась.
Ему стало страшно. Метрах в пятнадцати от него, ближе к дороге, маячила фигура, и он уже знал, кого она из себе представляла.
"Тебе не удастся меня прикончить."
... Он подкрался незаметно, настолько незаметно и бесшумно, насколько мог, несколько раз ветки хрустели под ногами, но дождь заглушал все звуки, все, кроме дикого биения его сердца.
"Ничего. Скоро все кончится. Странно, но такое впечатление, что он удирает. Нет. Не удастся, рядовой..."
И оттолкнувшись, он всем весом бросился на фигуру...
Нож мягко вошел в спину, а после разрезал горло...
Кровь, густая и липкая, залила его руки...
"Получил, тварь!"
Отто Диггер делал подобное много раз, но никогда еще не испытывал такого сильного удовлетворения...
... и такого разочарования...
Перед ним лежал труп Клауса Фогеля, его друга...
... и такого отчаяния...
... его слабохарактерного друга Клауса.
"Он хотел сбежать. Этот ублюдок хотел сбежать."
Ему не было жаль. Нет. И в данный момент эта смерть могла означать лишь то, что враг его жив.
И он мог быть сейчас где угодно.
... - Как твое имя, рядовой? - полковник Генрих Майн, усталый и измученный страхом, медленно спускался с лестницы.
- Девки нет нигде. Так что ты говоришь?
- Адольф.
- Что?
- Мое имя Адольф.
- Да? А фамилия? - полковник захихикал мелким нервным смехом, надеюсь, что не...
- Граббе.
- Что?
- Моя фамилия Граббе, господин полковник.
- Ты знаешь, Граббе, у меня такое чувство... ну, когда вода вытекает из рук, - Майн медленными шагами направился к выходу, - я не боюсь смерти, я с ней уже чудил, а ты - рядовой Граббе, ты не боишься?
- Никак нет, господин полковник.
В непонятном для него самого подобострастном порыве Адольф Граббе вытянулся в струну перед начальником, да так и замер, наблюдая за полковником.
- Будешь дом охранять...
И все.
Ночь.
Снова ночь и проклятый дождь. Дверь захлопнулась. Назад пути нет.
" - Что терять, я давно уже мертв, в сорок втором, после Москвы, после нее я был уже мертв. Все остальное - блеф."
Полковник начал свой медленный путь в ночь, держа автомат наготове, он разговаривал сам с собой, со своим вечным спутником, с единственным, кого он когда-то любил до той поры, пока не пошли неудачи одна за другой.
" - А этот пустоголовый пусть сторожит эту паршивую хижину, может проживет подольше, если только его уже не прикончили."
Подумав о таком ходе дела, Майн осторожно повернулся на сто восемьдесят градусов и стал всматриваться в дождливую растительность, гоняемую капризным ветром то в одну, то в другую стороны.
Он не видел, нет, но он чувствовал, как больной умирающий организм чувствует присутствие той самой костлявой и с косой.
- Иди сюда, парень.
Его голос показался ему самому неслышным.
- Выходи, черт тебя подрал!
Его властный, сильный, мужественный голос показался Майну еще более тихим и ничего не значащим по сравнению с завываниями ветра и барабанной дробью дождя.
