Грейнджер чувствует, как на нее устремились три пары глаз.

— Думаю, это кровь Гриффиндора во мне бурлит, — отшучивается. Ей неловко. Как вообще можно говорить на эту тему в присутствии Нарциссы. — Прошу прощения, а где у вас уборная?

Грейнджер уверена, ее сразу раскусили.

— Прямо по коридору, левая дверь, — отвечает за мать Драко.

Гермиона умывает холодной водой лицо. Ей сложно. Сложно быть здесь. В тысячу раз легче слушать свою бабушку, глотая ее упреки о своей личной жизни, чем отвечать Нарциссе, что в Авроры она пошла, чтобы не допустить того, что было во время войны. А ведь они были на разных сторонах.

«Черт, соберись»

Она делает серию горячих вдохов и выдохов, натягивает на лицо улыбку и выходит. Смотрит по сторонам. Здесь правда красиво. Уютно. Продумана каждая мелочь. Хочется рассматривать и рассматривать.

Грейнджер останавливается у камина и замирает. На нее смотрят множество колдофотографий из рамок. На ней вся семья Малфой. Взгляд цепляется за одну небольшую фотографию и ей даже приходится прищуриться, чтобы разглядеть ее. На ней маленький Драко. Ему от силы годика три. И он, обоже, верхом на единороге. Девушка прыскает в кулак и вздрагивает, когда эту самую фотографию берет в руки Нарцисса, подошедшая совсем незаметно.

— Я помню тот день, — улыбается женщина, отдавая в руки Гермионы рамку, чтобы лучше взглянуть на фото. — Я думаю, ни для кого не секрет, что единороги подпускают к себе только женщин. Видимо это великолепное создание приняло Драко за красивую девочку.

Гермиона теперь уже смеется увереннее. Это действительно забавно. Ведь на фото очаровательный ребенок с белыми волосами и ангельским личиком.

— Он здесь правда похож на девочку, — по-доброму говорит Грейнджер и ставит рамку обратно.

— Ох, а здесь мы на этих островах. Практически все лето проводили на Фарерах…

На фото Нарцисса с Люциусом машут куда-то вверх, туда, где в воздухе завис уже подросший Драко и болтает ногами на метле.

Гермионе необычно узнавать эту семью с другой стороны. Если не брать в расчет то, что Люциус и Драко позже стали Пожирателями, она помнила эту семью с вечной статной походкой, вздернутым подбородком и надменным взглядом. Но смотря на эту коллекцию воспоминаний семья казалась какой-то…

Настоящей.

Приземленной.

Обычной…

Нарцисса тянется за следующей фотографией, но замирает в миллиметрах от стекла рамки и лишь нежно касается ее.

На ней Люциус.

Люциус смотрит на жену с восхищением и любовью.

Еще живой Люциус.

— Как думаешь, ему было больно? — режет вопросом своей внутренней болью.

И Гермионе хочется отгрызть себе язык, но буквы складываются в нужные слова:

— Гарри говорил, что это быстрее, чем засыпать…

Женщина мнется. Хмурит брови и вздыхает.

— Хорошо… это хорошо…

И их молчание вымученное. Болезненное для каждой. Они потеряли на войне близких и обе знали это отвратительное чувство носящее в себе смерть.

— Я не хотела тебя смутить, когда спрашивала про твою работу, — несмело начинает Нарцисса. — Я знаю, что Драко поселил меня здесь из-за того что творится в мире, как бы он не пытался скрыть от меня информацию, до меня доходит все. От меня мало пользы, я порой забываю множество вещей и думаю в прошедшем времени, а когда вспоминаю все, то становится невыносимо больно.

— Мне жаль, — Гермиона поворачивается к ней лицом.

И ей правда жаль. Они все были заложниками ситуации, а у Нарциссы вообще не было выбора и даже палочки…

— В этом нет твоей вины, Гермиона… просто… Пожалуйста, защити его… У меня остался лишь один он. Я знаю, что это твоя работа, но пожалуйста…

— Я не считаю Драко работой!

Вот и все.

Вот Гермиона и ответила на все свои вопросы, которые пыталась сжечь в своем сознании.

Драко не работа.

Она признала это вслух. И этот тяжелый камень свалился с ее плеч.

Именно сейчас, будто именно в этой точке текущего времени это нужно было сказать. Обновить правду, которая так давно родилась. Признаться и пустить все на самотек. Пусть будет. Пусть рядом, пускает корни и разрастается.

Остаток вечера проходит очень хорошо. Все устроились в гостиной, включили граммофон с пластинками от Гермионы и посвятили себя разговорам. Обсуждали все вокруг, обходя острые темы, касающиеся войны, Люциуса и других ненужных воспоминаний в их компании. Они были просто людьми.

Настоящими.

Приземленными.

Обычными.

*

Уже вечером, Гермиона стоит на балконе своей спальни. Дышит, дышит воздухом, которого не хватает в ее легких.

«Драко не просто работа»

Хочется ей этого или нет, но потребность в нем увеличилась. Хочется видеть его именно таким, каким он ей открылся. Новым. Честным. Интересным.

В дверь стучат. И на пороге появляется Малфой.

Наверное она сходит с ума. Вселенная исполняет ее желания.

Боже.

— Зачем ты стучишь, это ведь твой дом, — Гермиона подходит к раскрытой балконной двери и облокачивается на ее раму, старается не выдавать себя и свой огонь внутри нее.

Малфой оглядывает ее спальню и направляется к ней.

— У меня есть манеры, Гермиона.

«Гермиона»

Так непривычно. Без яда в голосе и надменного тона. Малфой делает сейчас ошибку, она точно в этом уверена. Потому что он подходит к ней почти вплотную и встает напротив, облокотив собой другой край проема.

Они стоят разделенные жалкими двадцатью сантиметрами. Косят на друг друга взгляды.

— Спасибо тебе за сегодня, — почти тихо.

Гермиона видит, как трудно ему даются такие фразы.

— Нарцисса чувствовала себя сегодня хорошо, — добавляет он.

И Грейнджер от чего-то вдруг вспоминает ту колдофотографию. Улыбается и отводит взгляд в сторону, чтобы совсем не рассмеяться.

— Что такое?

— Знаешь, если бы сейчас тебя увидели единороги, то вряд ли подпустили бы к себе, — и этого достаточно, чтобы не сдерживая себя начать смеяться. Гермиона хохочет, видит, как Драко еле сдерживается: кусает губы, давя на них улыбку и в конце концов сдается.

Они ломают между друг другом заборы, которые разделяли их. Все правила и устои.

Все в топку.

Сжечь дотла.

Все с чистого листа.

Гермиона еще мелко смеется, но останавливается, когда Малфой достает из кармана сигареты.

Она думает, что он хочет добить ее этим, но молчит. Молчит и смотрит. Совершенно не стесняясь этого.

Господи.

Между ними вообще ничего и эти сантиметры кажутся миллиметрами. Малфой прикуривает сузив глаза, смотря прямо сквозь нее, в самую душу.

У Грейнджер перехватывает дыхание. Прямо как в песнях - сжимает на уровне ребер, что-то там выкручивает, ломает, стискивает. Она проталкивает вдох в глотку и чувствует какой у этих сигарет вкус.

Горький.

Такой же как он…

Малфой дьявол. Она уверена, он нарочно это делает так… Нарочно смотрит и не разрывает контакт. Ждет, когда она первая сдастся в его собственный ад.

И Гермиона сдается.

Драко медленно, боже, медленно наклоняется вперед к ее лицу.

— Нравится, — и это даже не вопрос. Это его утверждение. Хриплое. Влажное утверждение.

Грейнджер закрывает глаза и несется навстречу.

Туда, где нужно.

Туда, где можно.

Еще чуть-чуть.

Грейнджер останавливает столб дыма, прямо в жалких миллиметрах от его губ. Она раскрывает глаза и умирает от его ухмылки.

— Тебе нужно отдохнуть от своей работы, — едко подчеркивая последнее слово Драко распрямляется. Тушит сигарету о стену и не глядя на нее идет к выходу. — Спокойной ночи.

Дверь закрывается.

Как и капкан на ее шее.

Блядь.

«Ты не просто работа» — так и не озвучено вслух…

***

Драко с самого раннего утра в Министерстве. Сидит, как зверь загнанный в этот зачарованный круг. Вертит в руках посох.

Все попытки известных ему заклинаний призыва оказались провальными. Ничего не выходило. Он был в отчаянии.

Малфой почти воет от того, что все остановилось на одной точке, когда он почти у цели. Он столько прошел, чтобы вот так обломаться. Хоть в голову каждому лезь, чтобы найти разгадку!