– Я вот что скажу, шеф… Ты бы так далеко не заглядывал в это самое… будущее. Из парка мы еще не это. – Реджо зевнул.

– Да-да, кровь и нафталин. Один к одному. Смешать, но не взбалтывать…

Тут по крыше проскрежетали маленькие коготки, и на капот спрыгнул старый знакомый – беличий вожак. Без всяких вступлений он метнулся, как грязная молния, в лицо Реджо и угодил прямо в разверстый зеванием зев. Испуганный шофер попытался заорать, но живой и очень подвижный кляп заглушил все его потуги. Тем временем фары осветили черную реку шоссе. Необходимо было совершить умопомрачительно крутой поворот, чтобы вернуться на маршрут до Лупри. Шофер был вынужден сосредоточиться на дороге, отдав свою ротовую полость врагу на поругание. Однако попыток издать вопль он не оставил.

– Что? Да что ты мелешь? Ничего ведь не понятно! Тебя в детстве не учили, что невежливо говорить с набитым ртом? – раздраженно отчитал его Йозефик, продолжал рассматривать в зеркале руины, в которые обратилось его любимое текстильное изделие. Наконец он снизошел и обернулся к Реджо, изо рта которого торчал противоположный конец беличьего пищевого тракта и яростно хлеставший по щекам хвост.

Может, спинной мозг сработал быстро. Может, у людей в генетической памяти с тех времен, когда они бегали с дубиной и голым задом, хранится какая-то экстренная инструкция. Йозефик схватил пушистый беличий отросток и выдернул изо рта водителя. Но предводитель белок не был бы предводителем белок, если бы покидал каждое занятое им дупло по первому требованию законного владельца или его товарищей. Оральный оккупант среагировал резко и жестко. Он вцепился лапками в нижние веки Реджо, а зубами – в хрящ между ноздрями. Йозефик тянул его все сильнее и черты водителя менялись все существеннее, вполне возможно даже необратимо. В конце концов усилия, прикладываемые Йозефиком, превзошли ресурсы организма белки. Раздалось два звука, будто хирург оправил резиновые перчатки. Единственной точкой контакта остался прокомпостированный нос.

– Уеи эу шамку шааки! Аа иык икуила! Ука! – взвыл Реджо под хруст носового хряща.

– У него хвост такой пушистый! Мне щекотно!

Несмотря на все невзгоды, водитель не отвлекался от дороги и вовремя вписался в поворот. Грузовик взвизгнул шинами и встал на колеса правого борта. Йозефик оказался почти висящим на носу Реджо. Белку такая посредническая роль мало радовала, и пушистая тварь, не имея возможности отбросить хвост (камушек в огород матери-природы), разжала зубы.

Виртонхлейновская голова пребольно стукнулась о дверцу, но самообладание (а точнее – одержимость инстинктом) из нее не расплескалось. Йозефик одной рукой умудрился открыть чемодан и швырнул в него коварного преступника. Хлопнувшая крышка прозвучала пожизненным приговором для грызуна. И для всех наличных средств, имеющихся в распоряжении молодого человека. Он даже не задумался, на какие финансовые жертвы сейчас пошел ради спасения своей умеренно изодранной шкуры.

Израненный шофер выровнял грузовик, и тот грузно опустился на все колеса, еще раз встряхнув содержимое кузова. Впереди лежало скучное прямое шоссе. Настоящее техногенное благословение. Оба так морально истощились, что не имели никакого желания обсуждать произошедшее.

Дубовые джунгли остались позади. На самой границе парка стоял памятник дорожным рабочим, проложившим это шоссе. Щербатая бетонная стела с вечным огнем перед ней. Маленькие тени с кисточками на ушах сидели вокруг огня и ждали, когда дожарится медвежья туша.

В прежнем, без труда сохраняемом молчании они въехали в предместья Лупри. Старые домики, окруженные яблоневыми садами, походили на грибы, только-только пробивающиеся из-под мха, да еще и присыпанные листвой. Их старые усталые стены вжимались в землю, будто камни, из которых они были сложены, хотели вернуться на историческую родину. Черепичные крыши терялись в кронах яблонь. Настоящая сельская идиллия.

«Жаль, яблони не в цвету. Когда они вообще цветут? Это вообще яблони? Не мой предмет», – думал Йозефик, когда ему удавалось открыть веки.

– Хм. Как думаете, стоит ли нам появляться в городе в таком виде? – успокоившись, Йозефик вспомнил о вежливости и посчитал неуместным обращаться к малознакомому человеку на «ты».

– Ммм… Ууу…

– Вот и я про то же. Что люди подумают? Выгляжу как пьянчуга какой-то.

Тут он был, конечно, не прав. Очень мало на свете пьянчуг, которые выглядят так, будто спали на колючей проволоке, да еще и ворочались.

– Ааа?

– Если в таком виде попадусь одному из своих преподавал, то у меня будут большие неприятности. Этим сухофруктам плевать, что сейчас лето. Весь мозг высосут. «Вы позор Университета», «куда смотрит ректорат и совет попечителей?», «какое моральное право вы имеете стоять в таком виде перед преподавателем?», «перестаньте истекать кровью в присутствии преподавателя!»… Тьфу!

– У и в опу.

– Придется, пожалуй, раскошелиться на новую рубашку. Правильно я говорю? Тьфу ты, зараза! Прицепилось.

Они пересекли черту города, о чем свидетельствовала тяжеловесная арочная конструкция над шоссе с недостаточно конкретным призывом: «Лупи». Догадливый Йозефик понял, что буква «Р» канула в неизвестном направлении вместе с финансовыми потоками, выделенными на поддержание в божеском виде памятников архитектуры. А арка относилась именно к памятникам архитектуры. Ее установили в честь победы гордых воинов Лупри над холодом, голодом и разгильдяйством.

Арка как топором отрубала живописные сельские домики от городского пейзажа. Теперь по сторонам дороги тянулись однотипные кирпичные громады. В них проживала та прослойка населения, которая скорее будет жить на улице, чем потеряет статус горожанина. Одна из загадок урбанизации. В меркантильных мечтах горожан место родового замка или хотя бы поместья заняли апартаменты в Старом городе. Лучше поближе к улице Попутных Ветров – там смог сытнее.

Город спал. Во всяком случае, спали спальные районы. Они ведь потому так и назывались. Странно, но Йозефику больше нравилось по другую сторону моста. Среди фабрик красного кирпича с тяжелым взглядом зарешеченных окон он чувствовал себя уютнее. Силуэты промышленных громадин с покатыми крышами и поджарыми трубами превращались в лунном свете в сказочные замки. Даже настоящему замку Лупри в старом городе было далеко до плодов виртонхлейновской фантазии. Но то фабрики, а сейчас со всех сторон торчали однообразные коробки. Чем-то они напоминали валяющихся в грязи свиней. Отчасти такой оптический обман обеспечивался их обитателями. От унылой безысходности, которой веяло от этих людских складов, Йозефик начал клевать носом и вскоре вклюнулся в уютный дорожный сон. Даже свист ветра в ушах не мог ему помешать.

Ему снилась всякая отрывочная белиберда, и сон возмутительным образом отказывался обрести внятную сюжетную линию или, на худой конец, постараться не скакать по жанрам и декорациям, как кукуруза по сковороде. Некоторое время он пребывал в этом благостном состоянии, пока под скрип тормозов не приложился лбом о торпеду и не проснулся.

Реджо припарковался на площади Благого Намерения, прямо перед вокзалом. Его многотонное железное чудовище, покрытое следами битвы с грызунами, почему-то вынудило попятиться понатыканные, как сардины в бочке, таксомоторы. Водитель сделал над собой усилие и усердно заговорил языком человеческим, морщась от боли:

– Вот это поездочка, да, шеф? Самый веселый рейс за последний месяц, – лучезарно улыбаясь, заявил Реджо. – И пес с ним, с этим фарфором. Неча с ним фарфорничать. Правильно я говорю?

– Так у вас каждый раз так? Белки там и все такое, – спросил ошарашенный Йозефик.

– Каждый – не каждый… Да и первый раз вижу, чтобы такая мелкая, значит, зараза такой буйной была, интересно даже. Обычно все какая покрупнее эта, как ее, сволочь лезет. Нечисть там всякая. А белку я между рейсами часто ловлю. Ну, без них-то вообще, как ее там, тоска. Правильно я говорю?

Йозефик посмотрел на окровавленную физиономию шофера с жемчужной улыбкой. Очень редкой жемчужной улыбкой. Редко встречается такой красный жемчуг. Теперь этот человек восхищал его своей жизнерадостностью и зашкаливающей безалаберностью.