Сабина, намертво приклеив к лицу улыбку, прилагала неимоверные усилия к тому, чтобы не сделать достоянием общественности переживания, снедавшие ее изнутри, когда к их столу подошла Даша, славившаяся отсутствием чувства такта и хроническим пренебрежением правилами хорошего тона. Она с ходу плюхнулась на свободный стул рядом с Сабиной и, сняв туфли, швырнула их в проход между столами.

– Уф, я уже с ног валюсь, а еще в клуб ехать! Вы едете? – она обвела присутствующих беглым взглядом и, не дожидаясь ответа, продолжила стрекотать обо всем, что только приходило ей в голову: – Крутая свадьба получилась, только с тостами перебор: я пару раз чуть не заснула и под стол не рухнула. – Она заливисто рассмеялась и пихнула локтем сидевшую рядом Сабину: – Аидка сказала, что сетку для волос ты ей в Париже заказывала. А они только свадебные бывают?

– Не знаю. – Меньше всего Сабине хотелось сейчас любезничать с Дашей, но элементарная вежливость не позволяла игнорировать собеседника.

– Аидка сегодня просто красавица, и платье шикарное. И мама у нее молодец, классно выглядит. Не знаешь, сколько ей лет?

– Не помню, что-то около пятидесяти. – Было бы здорово, если бы Даша все-таки оставила ее в покое, но та, видно, была настроена на содержательный диалог.

– Я, кстати, родителей Армана первый раз сегодня увидела – такие важные оба. Ты с ними общаешься?

Сабине страстно хотелось придушить эту назойливую особу, но вместо этого она как можно более небрежно ответила:

– Нет, не общаюсь. – И отвернулась в другую сторону.

Обсуждать эту тему с Дашей было невыносимо, и она решила уйти, закончив тем самым разговор, но девушка тараторила, не замечая ее реакции:

– Блин, вы же давно встречаетесь. Почему он тебя с ними не познакомил? Хотя я бы на твоем месте не температурила – у него мама такая высокомерная! Или мне показалось? А Арман, по-моему, классический маменькин сынок. Представляешь, я ее сегодня увидела с сигаретой и обалдела, говорю: «Арман, а твоя мама курит?» И знаешь, что он мне сказал?

– Понятия не имею. – Сабина уже стояла в проходе, норовя сбежать от надоедливой девицы, но теперь никакая сила на свете не сдвинула бы ее с места: она должна была услышать продолжение.

– Что, типа, она курит иногда, как все светские женщины. Прикинь, светская женщина! Умрешь! – Даша снова расхохоталась, а Сабине, напротив, стало совсем не смешно.

С одной стороны, в этой фразе, сказанной Арманом, не было ничего особенного, с другой – в ней недвусмысленно читалось его отношение к матери и, очевидно, ко всей своей семье, что наводило на крайне неприятную мысль о том, что, будучи столь высокого мнения о родителях, он, вероятно, считал Сабину недостойной чести не то чтобы войти в его семью, но даже быть представленной этой великосветской паре. Иначе чем еще объяснить его нежелание знакомить ее с ними? А вдруг он на самом деле думает, что она просто не заслуживает их внимания? Похолодев от новой догадки, она до боли в пальцах сжала спинку стула: «Неужели это все-таки правда?!»

Даша все еще плела какую-то чушь, но Сабина ее не слышала: в очередной раз за этот вечер, ставший для нее настоящим испытанием, она задумалась обо всех вновь открывшихся обстоятельствах, связанных с Арманом и его родителями, и с каждой минутой выражение ее лица делалось все мрачнее и мрачнее. А что, если ее бредовые на первый взгляд предположения не так уж и абсурдны? Ведь если не только она, но и другие люди подмечали что-то неладное в их взаимоотношениях (пусть даже не у всех, как у Даши, хватало наглости об этом говорить), то это, по всей видимости, означало, что проблема была реальной, а не надуманной, и от такого вывода было невесело. Будь это только ее домыслы, она охотно рано или поздно списала бы их на свое разыгравшееся воображение, ведь в глубине души она понимала, что достойна лучшего обращения, но тот факт, что даже Даша, не отличавшаяся выдающимся умом и прозорливостью, видела пробел в таком важном вопросе, как ее коммуникация с родителями своего молодого человека, вновь заставил Сабину сомневаться в своей значимости в жизни Армана и серьезности его намерений по отношению к ней.

Однако сегодня она так вымоталась из-за своих подозрений, из-за странностей и, мягко говоря, шероховатостей в поступках Армана и его семьи, что подробно анализировать эту ситуацию была не в состоянии. Им еще предстояло ехать в клуб, и потому она снова, из последних сил, натянула на лицо вымученную улыбку и настроилась нести свою ношу до конца.

Клуб был заполнен до отказа, в воздухе по обыкновению витали алкогольные пары и дым сигарет, бит нещадно рвал барабанные перепонки, отдаваясь где-то в районе солнечного сплетения, а мерцающий свет слепил глаза, но сейчас это было именно то, что нужно. Сабина танцевала, никого не замечая вокруг и не слыша ничего, кроме музыки и бешеных толчков своего сердца. Она танцевала второй час подряд и не чувствовала усталости. Она вообще ничего не чувствовала – ни боли, ни обиды, ни разочарования. Танец и музыка были для нее лучшими анестетиками, а более подходящий момент для их применения сложно себе и представить. Голова была на удивление легкой и пустой: мысли испарились, эмоции угасли, и посреди окружающего хаоса девушка была этаким островком с трудом завоеванного спокойствия. Завтра, когда праздник закончится и она останется один на один со своей бедой, она будет думать об Армане, о его отъезде и его родителях, но сейчас ей хотелось одного – танцевать. Танцевать, чтобы отвлечься, расслабиться и обо всем забыть.

Время от времени подруги выходили на танцпол, чтобы составить ей компанию, но, быстро выбившись из сил, возвращались за огромный, длиной в ползала, стол, который заняла их ватага. Ребята пили виски и курили кальян, девчонки баловались коктейлями, Аида и Тимур беспрерывно целовались, а друзья возмущенно требовали, чтобы они прекратили это безобразие, и энергично поднимали бокалы за их счастливую совместную жизнь и многочисленное потомство.

Здесь была только молодежь, и торжество продолжалось в демократичном формате. Все были рады тому, что утомительные мероприятия под бдительным надзором старшего поколения остались позади и можно скинуть маски благопристойности и оторваться на полную катушку, не опасаясь упрекающих взглядов и неодобрительного шепота поборников чужой нравственности.

Арман, продержавшись возле Сабины не больше получаса и выдохнувшись окончательно, предпочел вернуться за стол к ребятам, которые старались в кратчайшие сроки наверстать упущенное и налегали на спиртное. Зная, что он устал не меньше, чем она, и толком ничего не ел с самого утра, поначалу Сабина тревожилась за благополучное завершение этого вечера, но потом решила, что все равно ничего поделать с этим не может: как и многие мужчины, Арман терпеть не мог, когда его просили не злоупотреблять алкоголем. Поэтому она не стала даже начинать разговор на эту тему – в конце концов, он уже большой мальчик, а следить за его поведением у нее нет никаких полномочий, пусть это делает его любимая мамочка. И, не испытывая желания переживать еще и за количество выпитого Арманом, она продолжала танцевать, залечивая этим своеобразным способом душевные раны, нанесенные ей возлюбленным и его семейством.

Как водится, она привлекала к себе повышенное внимание, но ей сегодня было не до него. Ей было наплевать на все, что происходит вокруг: она растворялась в музыке, в некоем подобии нирваны, где ей было спокойно и хорошо. В какой-то момент получилось так, что вся их компания, обессиленная, сидела за столом и на танцполе Сабина осталась одна – и тут же несколько парней, которые битый час вились неподалеку, но не отваживались приблизиться, потому что с нею рядом все время кто-то был, надумали действовать. В мгновение ока она оказалась в кольце незнакомых мужчин, во взглядах которых, помимо восхищения, читались и не самые безобидные помыслы. Пару минут она, увлеченная танцем, ничего не замечала, а потом вдруг почувствовала неладное. Оглянувшись и осознав, в какой ситуации находится, она попыталась выбраться из толпы пожиравших ее глазами молодчиков, и в ту же секунду ее так сильно схватили за руку и так резко выдернули с танцпола, что она чуть не упала. От неожиданности и испуга, что это какой-нибудь особенно ретивый ухажер, она едва не закричала, но, обернувшись, увидела перед собой разъяренное лицо Армана и его остервенелые, налитые кровью глаза.