Вдали раздались быстрые шаги — очевидно, кто-то звонил, — и Даша бежала открывать. Я вскочила с кресла — вдруг увидят, что я плакала! — подбежала к двери в прихожую и повернула выключатель. В кабинете стало темно. Даша вбежала в прихожую. Я притаилась за портьерой.

Даша зажгла в прихожей электричество и открыла дверь. Спрятавшись в темноте за портьерой, я выглядывала в прихожую. Это, наверное, доктор. Мне не хочется встречаться с ним.

— Владимир дома? — спросил незнакомый голос, и в прихожую вошли два человека, с виду рабочие.

— Нету, — сказала Даша. — А вам что угодно?

— Владимира и угодно, — сказал один из пришедших, коренастый человек с густыми черными бровями и глубоким шрамом поперек лба.

— А нельзя ли узнать, куда он ушел?

— Я не знаю, — сказала Даша.

— Так, — протянул человек со шрамом. — А нельзя ли узнать? Нам он очень нужен.

— Н-не знаю, — сказала Даша нерешительно. Она, видимо, боялась оставить пришедших одних в прихожей. — Может, они няне говорили…

— А нельзя ли попросить сюда няню? Скажите, — по очень важному делу.

Даша растерянно смотрела на него.

— Барышня, — сказал другой человек, — вы не бойтесь, мы тут ничего не тронем. Попросите, пожалуйста, няню. Мы — товарищи Владимира. Будьте добры!

Он, очевидно, внушил Даше доверие.

— Ну, хорошо, — сказала она и ушла.

— Нда-а! — неопределенно протянул второй, стоявший ко мне спиной, внимательно оглядывая прихожую.

Человек со шрамом толкнул его локтем.

— Видал? Что я говорил?

— Слушай, Шаров, — отвечал тот, — это же решительно ничего не доказывает, что его дома нет. Чудак ты, право!

— А вот посмотрим, кто чудак-то! — Он внимательно оглядел прихожую, заглянул в ярко освещенную залу. — Не-ет, брат… В таких хоромах революционеры не живут…

— Дурачина ты, Шаров! — сказал его товарищ и пожал плечами. — Да ведь эти-то хоромы какую службу сослужили! Говорят и литература и оружие у него хранились. Ведь полиции-то было невдомек — в генеральский дом идти искать!

— Ладно, рассказывай, — перебил его Шаров. — Это он вам всем очки втирал, а меня, брат, не проведешь. У меня нюх такой. Я буржуя за сто верст нюхом чую.

— Говорю тебе…

— А я тебе говорю, — гневно зашептал Шаров, — он предатель. (У меня так и ухнуло куда-то сердце, на мгновение потемнело в глазах. Я крепче вцепилась руками в портьеру, чтобы не упасть).

— Не верю я ему ни на грош, — шептал Шаров. — Подумаешь, — большевик!

— Ну, вот увидишь?

— И увижу. Его взвод на углу Машкова переулка и Конюшенной стоит. Почему его там нет? Словом, сейчас узнаем. Ты мне только не мешай! Я мигом все выведаю. Я, брат, хитрый! Меня никто не перехитрит.

— Ну-ну, — поощрил его товарищ немного насмешливо.

— И так и знай, — быстро заговорил Шаров, еще понизив голос, — если моя правда, — отыщу и убью его сегодня же, как собаку!

— Обалдел! Не разобравши, в чем дело!

— Разберем! Да никак нянька идет! Ишь ты, квартира на цельную версту…

Они замолчали. Я стояла, крепко вцепившись руками в портьеру, и едва дышала.

Няня вошла и подозрительным взглядом окинула пришедших.

— Ну, чего там? — спросила она недружелюбно.

— Здравствуйте, нянюшка, — очень вежливо сказал Шаров.

— Здравствуйте. Чего надо-то? На что вам Владимир Дмитриевич понадобился?

— Видите ли, нянюшка, мы предупредить его пришли. Очень он хороший барин…

— Ну, так что же? Говори толком, — сказала няня сурово.

— Мы знаем, — Владимир Дмитриевич всегда за порядок. А нынче большевики такого непорядку на улицах наделали, разбойники!

— Ох, уж и не говорите, — голос няни сразу смягчился. — А вы… из каких же будете?

— А мы, нянюшка, с Владимиром Дмитриевичем заодно. Мы этих самых большевиков живо… извините, нянюшка, за это выражение, — под зад коленкой! Будут знать!

Няня добродушно улыбнулась.

— Дай бог, дай бог! Совсем народ с ума посходил, прости, господи!

— Верно, нянюшка, сказали, — засмеялся и Шаров. — Ну, мы-то их взгреем живо! Будут знать, как к Зимнему дворцу лазить! Так вот мы насчет этого и пришли к Владимиру Дмитриевичу, чтоб он…

Няня не дала ему договорить.

— А он туда и пошел! — сказала она радостно. — В Зимний дворец и пошел! Там уж, там! Большевиков окаянных гнать, за царя грудью становиться. Там Володенька наш, там!

«Нет! Нет! Неправда», — хотела я крикнуть, хотела выскочить из своей засады, но какое-то оцепенение — оцепенение ужаса охватило меня. Я стояла, точно скованная параличом, с судорожно сжатым горлом, и не могла ни шевельнуться, ни крикнуть…

— Владимир Дмитриевич так и сказал? — спросил Шаров, и я видела, как он толкнул товарища локтем.

— Так и сказал, — подтвердила няня.

— Вам сказал? — спросил товарищ Шарова.

— Нет, не мне. Доктору. Доктору сказал. «Иду, — говорит, — в Зимний дворец. Прогоним большевиков, в тюрьмы их посадим, и будет у нас снова царь». Слава тебе, господи! Натерпелись уж без царя-то!

— Ну, спасибо, нянюшка! — Шаров низко поклонился. — Порадовали вы нас! До свиданьица!

— До свиданья, родимые, — приветливо сказала няня. — Стойте-ко! Может, вы там Володеньку-то нашего увидите?

— Увидим, нянюшка, — убежденно сказал Шаров, — обязательно увидим! Как пить дать!

— Скажите ему, — немного легче бабушке-то. Сейчас снова започивали. А все-таки тяжко им…

— Ладно! — сказал Шаров. — Все передадим. Будьте покойны, нянюшка.

— Спасибо, родимый! — Няня ласково кивнула головой. — Ох, и времечко, прости, господи!

Они вышли. Няня заперла за ними дверь.

Еще несколько мгновений стояла я в том же оцепенении. Няня зашаркала туфлями к залу. И вдруг, словно очнувшись, рванулась я из своей засады:

— Няня, что ты наделала! Что ты наделала!

Няня перепугалась, схватила меня за плечи.

— Что с тобой, дитятко?! Ой, Иринушка! Что случилось с дитей? Прости, господи!

— Няня, няня, что ты наделала!

Через зал стремительно бежала к нам Даша.

— Няня, няня! Идите скорей! Генеральша проснулась, что-то стонут!

— Ох, прости, господи! — няня бросилась было из прихожей, но сразу спохватилась и снова обернулась ко мне: — Иринушка, да что с тобой?..

Но я уж поняла, что мне нужно делать. Огромным усилием воли заставила я себя улыбнуться и сказала:

— Нет, ничего, няня… Это я так! Иди к бабушке.

— Скорей, няня! — торопила Даша.

Она бережно подхватила няню за плечи, уронив с них платок, и обе почти бегом побежали через зал.

Я смотрела им вслед. Нянин большой платок лежал на полу.

Догнать его! Он же убьет Володю, этот страшный человек со шрамом! Ах, няня, что ты наделала! Что ты наделала! Догнать, вернуть, объяснить, что это ошибка… Не предатель Володя, нет! Да, догнать, догнать!

Я сорвала с вешалки пальто, сунула в рукава руки, открыла шляпную картонку. Там лежал новый голубой капор. Я швырнула его обратно, схватила с полу нянин платок и, на ходу набросив его на голову, кинулась к выходной двери.

Я выскочила на лестницу и осторожно захлопнула за собой дверь. Снизу топали тяжелые шаги — кто-то поднимался по лестнице. Я неслышно бросилась наверх, за поворот, прижалась к стене, прислушалась. Человек остановился у нашей двери и позвонил.

Я подкралась к перилам, заглянула вниз. Это был доктор.

Щелкнул замок. Я отскочила от перил и замерла.

— Ну как? — услышала я голос доктора. И дверь захлопнулась.

Я опрометью бросилась вниз. Швейцара — нашего толстого Степана — у двери не было. Слава богу!

Я рванула дверь. Тяжелая дверь не поддавалась. Ведь мне никогда не приходилось самой ее открывать, — всегда открывал швейцар.