Сам того не замечая, он наглядно показывал своему восприимчивому ученику не только, как надо работать, но и как работать нельзя. Беда заключалась еще и в том, что с Тарлановым невозможно было спорить. Во-первых, потому что благодаря темпераменту и острому уму, он мог с успехом защищать любую, заведомо ошибочную точку зрения. А во-вторых, Тарланов был вполне искренне убежден, что у себя в отделе его критиковать некому. "У кого наибольший процент раскрытых дел? У капитана Тарланова. Чего же еще?"

Теймур присутствовал при всех допросах. Его особенно интересовало, что принесет очная ставка Асадова с шофером Атамоглановым. Подследственных содержали раздельно, один не знал о поимке другого. Но стоило следователю Самедову свести их вместе, Асадов, подсказывая своему напарнику, как надо держаться, сразу же выпалил:

- Вспомнил, наченник, твоя взяла, мы вдвоем того "сазана" обтяпали.

Самедов в сердцах ругнулся сквозь зубы. Но дальше копаться не стал. И вскоре следствие было прекращено. Не мог Теймур в душе примириться с этим. Ведь обвинив только двух, Тарланов и Самедов тем самым избавляли от наказания остальных преступников. Теймур даже пробовал обращаться к университетским преподавателям, но их ответы носили слишком общий, отвлеченный характер.

А дома его встречали печальные глаза матери.

- Ты уж прости меня, сынок, но что за работу ты выбрал? Тебе покоя нет и людям горе.

- Не мы людям приносим горе, - мягко возражал Теймур, но постепенно голос его твердел. В такие минуты он еле удерживался, чтобы не рассказать матери о первой ночи своего возвращения.

- Да я ведь чего боюсь, сынок? Проклятий боюсь: разве матери арестантов не проклинают тебя? Врагов ты себе наживаешь. Поймал ты одного бандита, а его родня мстить тебе будет. Вдруг с тобой что-нибудь случится? Легко ли мне, матери? Целыми днями пропадаешь, а мне покоя нет. И ночью уснуть не могу. На войне был, пришел, слава богу, с нее, а теперь опять... Я каждый день тебя на эту работу, как в бой, провожаю.

"Вот в этом ты, пожалуй, права", - подумал Теймур, целуя мать в опухшие глаза. - "У нас каждый день - бой!".

В последнее время, присматриваясь к родному кварталу, он уже не находил его таким же привлекательным, как в детстве. Кривые переулки, горбатые заборы, глухие двери. Дома, домики, домишки, одноэтажные, настороженные, недружелюбные. Они словно перессорились между собой и поотворачивались в разные стороны. Каждый "украшенный" колючей проволокой забор, каждое зарешеченное оконце, будто кричит: "Это - мое", "Тебя не касается!" "Меня не тронь - и я не трону". Дали бы волю, Теймур переломал бы все ограды и решетки. Но... если б преступления зарождались лишь здесь, в лабиринте узких улочек, это было бы понятно. Так ведь и внизу, в городе прекрасном, светлом, на широких, продуваемых морским ветром улицах, тоже немало тех, чьими делами ему приходится заниматься каждый день.

Почему?... Почему это так?

Теймур искал ответа на улицах, в учебниках, читал Горького, Достоевского, Драйзера, сравнивал, сопоставлял. Он с горечью признавался себе, что до сих пор его познания в художественной литературе почти не выходили за рамки школьной программы.

Почему Ляман тогда с недоверием спросила "Вам понятно?" Из-за внешности что ли?

Конечно, Теймур выглядел рядом с ней грубоватым. Но что в этом удивительного? Он знал ледяную оконную грязь, голод, нож хирурга. Долгие месяцы он приучал себя к мысли о смерти. Она стала будничной, каждую минуту подстерегала его в боях и только чудом промахнулась в тылу. Как все это не вязалось с образом Ляман! Когда Теймур кидался из боя в бой, Ляман слушала ласковые голоса родных и звуки мелодичного тара. Разумеется, винить ее за это было глупо. Но разница между ними была и большая. Ляман не подчеркивала своего превосходства, только спросила: "Вам понятно?", скользнув по его лицу спокойным взглядом.

И Теймур восстал - но не против Ляман, нет, против своей ограниченности. Ведь мир состоит не только из преступников и тех, что за ними гоняется. Возможно, если бы он знал, что такое символизм, их знакомство с Ляман не оборвалось бы так быстро. Перед глазами вставало ее лицо с капельками дождя на ресницах. "Не ищите встреч со мною". "Ну, и не надо, хмурился Теймур, - и не буду".

* * *

Ватага подростков облепила трамвай. Двое сорванцов весело подпрыгивали на заднем буфере. Кондуктор безуспешно доказывала им что-то через стекло. И вдруг милицейский свисток. Ребята сразу же бросились врассыпную. Грузный, немолодой уже милиционер и не рассчитывал поймать всех, он погнался за одним, спина которого мелькала среди прохожих. Как всегда в таких случаях, посыпались насмешливые реплики, но нашлись и добровольные помощники. Они-то и передали нарушителя в руки запыхавшегося постового. Мальчишка выглядел на редкость опрятно - таких обычно дразнят маменькиными сынками. Только одетая задом наперед кепка выдавала отчаянный нрав ее владельца. Милиционер ухватил его за рукав. "Пойдем в отделение". Мальчишка вырывался, заученно хныкал до самого отделения; "Дядя, отпустите, я больше не буду". Теймур невольно улыбнулся, но вдруг заметил, как мальчишка бросил что-то в кусты у входа.

- Стой!

В рыхлую осеннюю землю до половины лезвия вонзилась небольшая финка с рукояткой из цветного плексигласа.

Парнишку сдали в детскую комнату; Теймур поблагодарил постового и поручил дежурной вызвать родителей.

Через час раздался телефонный звонок.

- Вы просили...

- Да-да, - вспомнил Теймур. - Кто пришел, отец или мать?

- Сестра, товарищ Джангиров.

- Зовите.

В комнату вошла девушка... Теймур чувствовал, что его лицо расплывается в глупой улыбке, но ничего не мог с собой поделать. За спиной Ляман шмыгал носом и размазывал слезы по лицу виновник встречи.

Теймур первым нарушил молчание.

- Здравствуйте, Ляман, - он растерянно потер лоб, спохватился. Садитесь, пожалуйста.

Ляман не ответила на приветствие, не обратила внимания на стул. Забыв о присутствии младшего брата, она сразу же выложила все, что было у нее на душе.

- За всю жизнь я всего один раз была в милиции, и то когда получала паспорт. Зачем вы меня вызвали сюда? Я же просила вас оставить меня в покое! Если уж на то пошло, могли бы подкараулить меня у дверей училища, или задержать на улице. У вас это великолепно получается! Но чем виноват Нариман? При чем тут ребенок?

Теймур слушал ее, не перебивая, и только, когда она остановилась перевести дух, жестко произнес:

- Так называемый "ребенок", виноват меньше, чем ваши родители и вы, гражданка Ашраф-заде.

Подчеркнутая официальность тона отрезвила Ляман.

- Я же и виновата?

- Да, вы. Ведь вы отлично можете воздействовать на людей даже гораздо старше вас...

- На кого? - не поняла девушка.

- Ну, хотя бы на вашего завуча. Лучше бы вы так же энергично взялись за собственного брата. Смотрите, что он носит в кармане.

Теймур положил на стол финку.

- Это не моя... - шмыгнул носом Нариман.

- А чья же?

Мальчишка молчал, опустив голову, грыз ногти. Ляман нервно отвела его руку.

- Не кусай ногти... Сколько раз говорили - Арестун тебе не компания! Это его нож?

- Вы знаете того мальчика? - насторожился Теймур,

- А как же! У них вся порода такая... - Ляман вдруг запнулась.

- Кто его родители?

- Откуда мне знать!?

Теймур повернулся к ее брату.

- Как фамилия Арестуна?

- Намазов, - нехотя ответил мальчик.

- Вы знаете, где работает Намазов? - обратился Теймур к девушке.

Ляман смутилась.

- Не знаю. У нас никто не интересуется, чем живут соседи. И вообще... Я сюда пришла не для того, чтобы разводить сплетни.

Теймур невесело усмехнулся.

- Насколько я помню, до нашей первой встречи вы были на комсомольском собрании. И вы, комсомолка, хотите остаться в стороне, зная, что ваш сосед Намазов занимается темными делами...