"Я едва знаком с епископом; я говорил с ним всего лишь раз", воскликнул Дж. П. Хаддл с извиняющимся видом того, кто слишком поздно понял неосмотрительность разговоров со странными епископами. Мисс Хаддл первой собралась с силами; удары грома она не любила столь же страстно, как и ее брат, однако женский инстинкт говорил ей, что этот удар грома необходимо перенести стоически.

"Мы можем подать холодную утку с керри", сказала она. Этот день не предназначался для керри, однако маленький оранжевый конверт с телеграммой включал в себя некоторые отклонения от правил и обычаев. Брат ничего не сказал, поблагодарив ее взглядом за храбрость.

"Вас хочет видеть молодой джентльмен", объявила горничная.

"Секретарь!", в унисон пробормотали Хаддлы; они мгновенно приняли застылую манеру держаться, которая провозглашала, что хотя все чужие по определения виновны, они хотели бы услышать, что же чужие могут сказать в свою защиту. Молодой джентльмен, вошедший в комнату с элегантной надменностью, совершенно не соответствовал представлению Хаддла о секретаре епископа; он и не предполагал, что епископство в состоянии позволить себе столь дорогую обивку на вещах, когда так много других претендуют на его ресурсы. Лицо было слегка знакомым; если бы он уделил больше внимания попутчику, сидевшему напротив в железнодорожном вагоне двумя днями ранее, то в нынешнем визитере смог распознать бы Кловиса.

"Вы - секретарь епископа?", спросил Хаддл, бессознательно становясь почтительным.

"Его конфиденциальный секретарь", ответил Кловис. "Можете звать меня Станислаус; фамилия не имеет значения. Епископ и полковник Альберти могут быть здесь к ленчу. Я буду здесь в любом случае."

Это звучало весьма похоже на программу королевского визита.

"Епископ проверяет конфирмационный класс по соседству, не так ли?", спросила мисс Хаддл.

"Для прикрытия", прозвучал темный ответ, за которым последовала просьба принести крупномасштабную карту местности.

Кловис все еще был погружен в глубокое изучение карты, когда пришла другая телеграмма. Она была адресована "Князю Станислаусу, дом Хаддлов, Уоррен, и т.д.". Кловис взглянул на содержание и объявил: "Епископ и Альберти прибудут лишь после полудня." Затем он вернулся к изучению карты.

Ленч оказался не праздничным. Секретарь княжеского достоинства ел и пил с прекрасным аппетитом, но весьма расхолаживал в беседе. Под конец он вдруг расцвел сияющей улыбкой, поблагодарил хозяйку за очаровательный банкет и поцеловал ей руку с почтительным восхищением. Мисс Хаддл не смогла решить, имела ли эта акция привкус изысканности Луи XIV или представляла римское отношение к сабинянкам. Этот день не был предназначен для ее головной боли, однако она чувствовала, что обстоятельства ее извиняют, и удалилась в свою комнату, чтобы вынести как можно больше головной боли до появления епископа. Кловис, спросив дорогу до ближайшего телеграфного отделения, исчез по дорожке для экипажей. Мистер Хаддл встретил его через два часа в холле и спросил, когда же прибудет епископ.

"Он в библиотеке с Альберти", был ответ.

"Но почему мне не сообщили? Я и не знал, что он приехал!", воскликнул Хаддл.

"Никто не знает, что он здесь", сказал Кловис, "и чем тише мы станем держаться, тем лучше. И ни в коем случае не беспокойте его в библиотеке. Таков его приказ."

"Но при чем здесь вся эта таинственность? И кто такой Альберти? И разве епископ не хочет чаю?"

"Епископ хочет не чаю, а крови."

"Крови!", задохнулся Хаддл, который нашел, что этот удар грома не лучше предыдущего.

"Сегодняшняя ночь станет великой ночью в истории христианства", сказал Кловис. "Мы хотим истребить всех евреев в окрестности."

"Истребить евреев!", негодующе сказал Хаддл. "Вы хотите сказать, что против них поднялось всеобщее восстание?"

"Нет, это собственная идея епископа. Он прибыл сюда, чтобы организовать все до мелочей."

"Однако, епископ - такой терпимый, гуманный человек."

"Именно это усилит эффект его акции. Сенсация будет громадной."

Этому Хаддл, наконец, смог поверить.

"Он будет повешен!", с осуждением воскликнул он.

"Машина ждет, чтобы отвезти его на побережье, где наготове паровая яхта."

"Но в окрестности не найдется и тридцати евреев", запротестовал Хаддл, разум которого под повторяющимися потрясениями дня работал с надежностью телеграфного провода при толчках землетрясения.

"В нашем списке их двадцать шесть", сказал Кловис, справившись в своих заметках. "Мы сможем управиться с ними со всей основательностью."

"Вы хотите мне сказать, что замышляете против такого человека, как сэр Леон Бирбери?", заикался Хаддл. "Он один из самых уважаемых людей графства."

"Он тоже в нашем списке", беззаботно сказал Кловис, "кроме того, мы нашли людей, которым можем доверить нашу работу, теперь нам не надо рассчитывать только на местную помощь. А для вспомогательной службы мы привлекли несколько бой-скаутов."

"Бой-скаутов!"

"Да, когда они поймут, что здесь пахнет настоящим убийством, они буду еще энергичнее, чем мужчины."

"Это станет пятном на двадцатом веке!"

"А ваш дом прославится. Вы понимаете, что половина газет страны и Соединенных Штатов напечатают его снимки? Кстати, я послал некоторые ваши с сестрой фотографии, которые нашел в библиотеке, в "Матэн" и в "Ди Вохе"; надеюсь, вы не возражаете? И набросок лестницы: большинство убийств, вероятно, произойдет именно здесь."

В голове Дж. П. Хаддла наплыв эмоций был столь велик, что он потерял дар речи, но все же ему удалось выдохнуть: "В нашем доме нет никаких евреев..."

"В настоящее время, нет", сказал Кловис.

"Я пойду в полицию!", с внезапной энергией вскричал Хаддл.

"В кустарнике", сказал Кловис, "на посту десять человек, у которых приказ стрелять в любого, кто покинет дом без моего разрешающего сигнала. Еще один вооруженный пикет находится в засаде у главных ворот. Бой-скауты следят за задними помещениями."