- Городовой!.. - усмехнулся Иртышов весело.
- А министров я, конечно, не видел, - приготовился уже потухнуть, но еще сиял Павел Кузьмич.
- Нет, отчего же, - пусть городовой, - поощрил Иртышов. - Кому городовой жить помешал, кому министр, лишь бы ясно было, что помешали. И мы их взорвем, - это неизбежно, как за зимой весна!
- Неужели?..
Павел Кузьмич, следя за жестами Иртышова, опять потерял твердый установ своего правильно видящего глаза, и теперь, ворочая головой, его направлял снова на серые глаза гостя, а направив, добавил тихо:
- А скоро?
- Время работает на нас, а не на них, - таинственно ответил Иртышов и протянул ему свой пустой стакан, сказавши: - Только покрепче нельзя ли!
В это время толстая хозяйка, не постучавши, распахнула дверь и обратилась к жильцу недовольно:
- Там какой-то мальчишка пришел...
И только успела сказать это и посмотреть не на Павла Кузьмича, а на его гостя, как в комнату, отстранив ее грузный локоть, протиснулся в шапке с наушниками и в кургузом пальтишке, лет четырнадцати на лицо, но довольно длинный мальчик, при одном взгляде на которого вскочил в совершенном испуге Иртышов, крикнул:
- Сенька! - и хотел даже выскочить в дверь, но ее плотно заняла во весь просвет хозяйка.
Мальчик быстро развязал шапку и снял ее и оказался таким же рыжим, как Иртышов, но так как Павел Кузьмич уже стянул губы в настороженный присосок и паправил на него по-школьному строгий глаз, то он поклонился ему очень вежливо и проговорил, в сторону Иртышова мотнув шапкой:
- Извиняюсь за беспокойство!.. Это мой папашка родный... Искал-искал, насилу нашел!
Ничего извиняющего не появилось в лице Павла Кузьмича, напротив, явное высокомерие и строгость.
- Сенька... Ты как же это?.. Из Москвы? - бормотал между тем Иртышов, ухватясь за спинку стула.
Он стоял в углу около этажерки и бросал беспокойный взгляд на толстуху: когда же она уйдет.
Но та была сама очень изумлена: как же могла она уйти?.. Она была женщина с мягким сердцем, как все почти толстухи, и ей уже безотчетно жаль было мальчика: промок под мозглым туманом и есть хочет, конечно, - такой худой!
- Хватился!.. Из Москвы!.. - отвечал отцу мальчик. - Из Москвы я уж месяца полтора будет...
И тут же к Павлу Кузьмичу очень вежливо:
- Присесть позволите?
- Присядьте! - нашел, наконец, голос - но очень строгий - Павел Кузьмич и, чтобы чем-нибудь заняться еще, начал наливать ему чай, цедя сквозь ситечко.
Должно быть, в то же время успел он сделать какой-нибудь знак своей хозяйке, потому что, вздохнувши шумно, ушла она и дверь притворила.
К этой двери тут же подскочил было Иртышов и даже тронул было за ручку, но горестно, совсем обреченно обернулся, закрутил кончик бороды на указательный палец левой руки (знак большого волнения при неизбежности) и сел к столу, но не закидывая ногу за ногу, а съежившись и постаревши сразу.
Зато очень ясно глядел желтыми глазами - не отцовскими, но с похожим выражением - Сенька.
При лампе ли, или так показалось бы и днем, лицо у него было вялое, дряблое, без кровинки, с длинным носом и с косицами красными, опущенными на лоб; губы же у него были коротки, может быть и во сне не закрывали зубов, а теперь эти зубы, все сплошь открытые, очень заняли Павла Кузьмича: так они были разнообразны, точно нарочно насовал он себе желтых прокуренных костяшек в рот как попало, вкривь и вкось, маленьких и больших, широких и острых - и чем-то прилепил их к деснам...
- Да... вот как оказалось... Сын... Семен...
Сконфуженно и исподлобья поднял глаза Иртышов, нащупывая ими некосящий глаз учителя.
Павел Кузьмич отозвался на это, болтая в своем чаю ложечкой:
- А я думал, вы холостой...
И тут же Сеньке строго:
- Вы где-нибудь учитесь?
- Выключили, - ухмыльнулся Сенька; взялся было за стакан, погрел об него пальцы рук и поставил.
Все пощипывая бороду, повторил зачем-то Иртышов очень глухо:
- Выключили... да... Меня не было тогда, - я в ссылке был... Конечно, за мальчишкой некому было присмотреть...
И вдруг с большой тоской:
- Как же ты меня здесь нашел?.. Я ведь никому не сказал, что сюда пойду!.. Сам на ходу только этот адрес вспомнил!..
- Да я не спрашивал... Думаешь, спрашивал?.. Нико-го!.. На улице тебя встрел...
- Где встрел?
- Встрел, а потом пошел следом.
- А-а... А сюда как попал, - в город?
- Ну, это уж я в Крым отогреваться приехал, - захолодел. - И опять взял в руки стакан погреть пальцы.
- Как это так "приехал отогреваться"?
- Как наш брат ездит вообще, так и я. Зайчиком, конечно, а то как же еще?
- Значит, в полицию тебя уж приводили? - ожил было Иртышов и даже потянулся к нему длинной рукой, привставши.
Но Сенька только метнул в его сторону снисходительный желтый взгляд с ухмылкой.
- В полицию... Скажет тоже!.. Чудило-мученик!..
Очень встревоженно начал вглядываться Павел Кузьмич и в Иртышова и в Сеньку.
Шел уже седьмой час, когда он начинал обыкновенно править тетради, и если один Иртышов, как он думал, особенно помешать ему не мог, то теперь ему уж ясно было: помешают.
- Вы, собственно, куда же теперь, после чаю? - начал он, дернув головою, чтобы установить на Сеньке глаз.
- Как это куда? - с ухмылкой удивился Сенька, кстати хлебнув из стакана. - К нему... к папаше...
- Ну да... конечно, к папаше... Я только вот хотел выяснить...
Поглядел еще раз на часы, на две стопки тетрадок и докончил:
- У папаши вашего сейчас ведь тоже нет квартиры!
- Ты давно у нас тут?.. Где ночуешь? - опять усиленно задергал бороду Иртышов.
- А где ты ночуешь, там и я буду ночевать, - ухмыльнулся Сенька и допил, не отрываясь, горячий чай.
Павел Кузьмич нахмуренно отвернулся к окнам, а Иртышов встал, и сразу стало заметно, как он взволнован.
- Сенька!.. Брось штуки свои!.. Брось!.. Понял?
- Мм... конечно, я и в гостинице "Бристоль" ночевать могу, была бы мелочь!
- Не накрал! - крикнул Иртышов запальчиво.
- Не пофартило, - задумчиво вытянул Сенька и даже нос свой сделал опечаленным.
Павел Кузьмич повернулся от окон и удивленно упер скошенный глаз именно почему-то в этот опечаленный нос с горбинкой, а Сенька взял с тарелки ломтик булки и заработал беспечно своими разнообразными костяшками, отчетливо и с немалой скоростью.
- Вы уж меня извините, Павел Кузьмич: я с ним поговорить должен, сделал просящее лицо Иртышов.
- Я... пожалуй, могу выйти на время, - привстал Павел Кузьмич.
Однако Сенька вдруг перестал жевать.
- Говори при них, не робей! - остановил он отца и тут же весело Павлу Кузьмичу: - С чего эти секреты, не понимаю!.. Раз сынишка отца нашел, значит, ему надобность!.. Милые родители, денег не дадите ли!.. (Он подмигнул Павлу Кузьмичу.) Ну вот, попался, - значит, лезь в кошелек... Правда?
- Сенька!
- Конечно, я, может, давно уж не Сенька, все-таки крещеного имени не забыл.
- Как же ты сюда именно?.. Зачем?..
- Доктора послали на теплый воздух... "Зачем"!.. Болезнь у меня. Слышишь, сиплю как?.. Скоро сдохну!
Тем временем Иртышов сделал умоляющее лицо вполоборота к Павлу Кузьмичу, и учитель его понял, и встал, и даже двинулся к двери, но Сенька тоже поднялся, заскочил к двери сам с большой быстротою и расставил перед ним руки:
- Вот беспокойства какого я вам наделал!.. Ну разве ж я знал?.. Да он без вас застрелить меня может и вас засыпать... Он ведь бешеный!
Павел Кузьмич задергал головою, стараясь направить глаз на карманы Иртышова. Он сопел. Ему стало совсем не по себе.
- Да ты ж, змееныш окаянный, - чего ж тебе от меня надо, скажи!.. стараясь не кричать, выжал из себя Иртышов.
А Сенька спокойно:
- Рублей двадцать дашь, - хватит!.. Пока хватит, - и уйду.
И опять к Павлу Кузьмичу:
- Только при вас чтобы дал, а то обманет!.. Он без свидетелей меня сколько раз надувал!..
