– И что же вы там делаете такое особенное? – Вернер отхлебнул пива, бросил в рот горсть солёных орешков
– Секрет.
– У меня допуски.
– Да хрен с ними с допусками. Нашего уровня ты всё равно не получишь. Ты и сам должен быть в теме. У тебя ведь свой научный центр.
– Мой центр направлен на защиту, а вы работаете над боевыми агентами. У нас разные цели.
– Брось! Цели у всех одни. Сделать что-то, чтоб выкосило китайцев, русских и иранцев, а нас не тронуло.
– И как прогресс?
– Прогресс есть. Работаем над синтетикой10. Рекомбинируем, тестим, но для прорыва не хватает отработанной технологии манипуляции активными белками. Мы вроде как уже нашли дверь, за которой огромный успех, даже заглянули в замочную скважину, чтобы его оценить, а вот открыть не можем. Ключа нет. Биохимики запаздывают. Думаю, через год-два будет прорыв.
– Заразите вы нахрен всех своей дрянью, – покачал головой полковник.
– Извини, старик. Такая работа. Мы с тобой всегда были по разные стороны баррикад. Я атакую, ты защищаешь, – развёл руками Хендерс и внимательно посмотрел на коллегу. – Ты просто поболтать приехал?
– Считай, что это было вступление, – улыбнулся Вернер. – Нам главный федеральный эпидемиолог модельку одну подкинул. Грустная такая моделька.
– Ротфилд что ли? Он нас уже достал проверками. Все боится, что какая-нибудь химера вырвется из лабораторий наружу.
– Думаю, его опасения вполне оправданы.
– Да? Старик! У нас лаборатория 4-го максимального уровня биозащиты. Замкнутый цикл. Система шлюзового допуска к патогенам с десятком дезинфицирующих процедур. Персонал работает посменно. Две недели закрыты на объекте. Две недели отдых с семьёй. После каждой смены двухдневный карантин под строгим меднадзором. Я уже не говорю про изоляцию рабочих мест и средства личной защиты. Через такую систему не то что вирус, молекула кислорода не просочится. А твой эпидемиолог просто параноик. Что он удумал на этот раз?
– Говорит, что мы совершенно не подготовлены к серьёзной эпидемии.
– Правильно говорит, – приятель подождал, пока официант поставит перед ним огромную тарелку с пластом свиных рёбрышек барбекю и внушительной горкой жареного картофеля. – М-м-м… Родная еда. Там, на Кавказе, тоже всё вкусно, но не то. Как будто у арабов. А тут! – он отрезал ребро, взял его руками и, с восхищением вдохнув аромат, откусил. – Так вот. Ротфилд хоть и зануда, но абсолютно прав. Пентагон об этом ещё в 17-м году писал, и ЦРУ в каждом своём годовом докладе по угрозам отмечает эпидемию как опасность первого уровня. Тебе ли не знать, в каком виде у нас медицина. Ты прикинь в уме. На страну в 360 миллионов всего 750 тысяч больничных коек. Это чуть больше чем по две койки на тысячу. Кстати, полвека назад этот показатель был в 5 раз больше. А аппаратов искусственной вентиляции лёгких всего 65 тысяч. Ты помнишь процент летальности в 2002 во время атипичной пневмонии, вызванной SARS? Почти 10%. Причём все пациенты прошли через искусственную вентиляцию лёгких и реанимацию. Так представь, что похожая по вирулентности хрень накрыла США сейчас, и посчитай, сколько мы сможем спасти, а сколько будем вынуждены оставить умирать по домам. И это в том случае, если будем оказывать помощь всем. Но у нас в основном страховая медицина. Бизнес, цель которого не лечение людей, во всяком случае не всех, а генерирование прибыли. Богатых-то мы вытянем. А вот 60 миллионов самых бедных американцев не имеют страхового покрытия, значит помощь им под вопросом. А теперь посчитай. Если эпидемия накроет 10% американцев, из них 10% понадобится реанимация с ИВЛ, то нам нужно 3 миллиона 600 тысяч реанимационных коек. Даже если военные и МВБ развернут временные лагеря и вскроют резервы, вы сможете обслужить от силы 800 тысяч сложных пациентов при условии, что лёгкие будут болеть дома. Это только по койкам. Я не говорю про аппараты ИВЛ, которых, считай, вообще нет. 60–70 тысяч на 3,6 миллиона нуждающихся – это ничто. А лекарства? А средства индивидуальной защиты? Маски, костюмы, антисептики? Тут я не знаю цифр, но смею предположить, что с ними у нас так же, как и с остальным – полная задница. А ещё представь панику населения, когда выяснится, что помощи от государства ждать не приходится. Карантин, погромы, перекрёстное заражение, экономика стоит. Полиция, экстренные и медслужбы выкошены вирусом. Хаос! Так что Ротфилд прав. Мы не готовы к полномасштабной эпидемии.
– Ну это я и сам знал, – Вернер отрезал кусочек от своего стейка и отправил в рот. – К серьёзной эпидемии не готова ни одна страна в мире. Мой вопрос к тебе как к спецу по боевым биоагентам: какова вероятность, что супервирус появится в ближайшее время?
– Ты узко копаешь, приятель. Не только супервирус. Есть ещё резистентные к антибиотикам бактерии. И очень агрессивные грибки, лекарств для которых тоже не существует. Любой их этих агентов при благоприятном стечении обстоятельств может вызвать катастрофу. Климат сейчас теплеет. Природные зоны смещаются на север. К нам с юга лезет столько всякой хрени, ты даже представить себе не можешь. И каждый вид несёт свой набор микроорганизмов. Риск того, что какой-нибудь зооноз11 пробьётся в человеческую популяцию, не имеющую к нему иммунитета, очень велик. Особенно в странах с неразвитой медициной в Юго-Восточной Азии, Африке или Южной Америке. А оттуда один рейс в Штаты и всё – катастрофа.
– Как бы ты действовал?
– Не знаю, – Хендерс надолго приложился к пиву и, промокнув губы салфеткой, продолжил: – Самый простой вариант – молиться. Более сложный – мониторить вирусную ситуацию в мире в надежде на дальних подступах обнаружить патоген на ранней стадии входа в популяцию и сразу принять жёсткие превентивные меры. Диагностика, вакцины, препараты, социальные ограничения.
– Насколько плотно ты работаешь с вирусами? Из тех, что имеют наибольший эпидемиологический потенциал вроде гриппа и коронавирусов, – поинтересовался полковник.
– Совсем не работаю. Мы под временным мораторием Конгресса. Госструктурам нельзя модифицировать вирусы, уже гуляющие по нашей популяции. А изобретать компьютерные модельки и играться на экране с геномом без лабораторных работ – дело совершенно бесполезное. Мы не знаем, как и откуда придёт мутация, которая превратит зоонозный вирус в убийцу. Может, из джунглей, а может, из лаборатории. Прогнозы не наш профиль. Мы работаем с синтетикой, ну и с экзотикой вроде Эболы, Дэнге или Западного Нила. В последнее время занялись грибками. Тут вообще поле непаханое.
– Подожди с грибками, – остановил приятеля Вернер. – Вы госпрограмма. Вам нельзя трогать человеческие вирусы. Но частники у вас ведь есть.
– Вот ты въедливый стал. Ладно. Дам тебе наводку, – Хендерс с видом опытного шпиона оглянулся по сторонам. – Есть у нас одна конторка. Называется Ясон. Вроде герой такой греческий был. Руководит ей бывший босс научно-технического отдела ЦРУ. Вирусами занимаются именно они. Причём если обычно на такие исследования выделяются гранты на уровне 10–20 миллионов, то у них бюджет аж под 800.
– Может, банальный распил? Генералов и цэрэушников откатами кормят.
– Может и распил. Но даже если предположить, что они воруют половину, то 400 миллионов у них остаётся. А это, старик, охрененные деньги для микробиологии. У нас бюджет в 5 раз меньше. А мы, между прочим, ведущий центр по биооружию в Министерстве обороны.
– Тут ты прав. Хотелось бы больше деталей.
– Нет у меня больше деталей. Ясон работает напрямую с Пентагоном. Все согласования там. На наш полигон приезжают только для испытаний. На это время все работы прекращаются и персонал отправляют в отпуск. Оплачиваемый, заметь. Прошлый раз были у нас в феврале. Испытания проводились в павильоне имитации городских условий на 80 добровольцах. Мужчины и женщины разного возраста и расовой принадлежности. Ну как добровольцах… Заключённых, которым пообещали скостить сроки. Результатов не знаю. Знаю, что наш крематорий, где мы сжигаем заражённых подопытных животных, в конце их испытаний работал почти сутки. После приехала спецбригада и два дня всё дезинфицировала.