В этом решении было мужество, которого сам он в эту минуту, исполненный сознания своей постыдной трусости, оценить не мог. Он плыл вперед против течения, которое било ему в лицо, точно ветер, он боролся с ним устало, без воодушевления, однако ж заметно продвигался вперед, равнодушно отмечая свое продвижение по приближающимся силуэтам деревьев. Один раз у него мелькнула надежда: он услышал неподалеку, ближе к центру лагуны, тяжелый всплеск крупной рыбы, скорее всего акулы, и помедлил немного, приняв стоячее положение. "Не это ли желанный палач?" - подумал он. Но всплеск не повторился, снова наступила тишина.

И Геррик снова двинулся к берегу, проклиная свой характер. Да, конечно, он подождал бы акулу... если бы только знал наверняка, что она приближается к нему,

Он горько улыбнулся. Он готов был плюнуть себе в лицо, если бы мог...

Около трех часов утра судьба, направление течения и правая рука Геррика, которая от рождения была сильнее левой, порешили между собой так, чтобы он вышел на берег как раз напротив дома Этуотера. Он сел на песок и без малейшего проблеска надежды в душе принялся размышлять о том, как жить дальше. Убогий скафандр самомнения был самым жалким образом прорван! До сих пор он обманывал и поддерживал себя в своих злоключениях мыслью о возможности самоубийства, о том, что у него всегда есть в запасе такой выход; теперь оказалось, что это всего лишь обман, небылица, легенда. Теперь он предвидел, что ему всю остальную жизнь неумолимо предстоит быть распятым и пригвожденным к кресту железными стрелами собственной трусости. Он не плакал, не тешил больше себя притчами. Его отвращение к себе было настолько полным, что у него даже исчезла потребность в аллегориях, которые он раньше придумывал в свое извинение. Геррик чувствовал себя, как человек, которого сбросили с высоты и который переломал себе кости. Он лежал на песке и признавался себе во всем и даже не делал попытки подняться.

Заря забрезжила на другом конце атолла, небо посветлело, облака окрасились в роскошные тона, ночные тени исчезли. И Геррик вдруг увидел, что'лагуна и деревья снова оделись в свои дневные наряды, увидел, что на "Фараллоне" Дэвис гасит фонарь, а над камбузом подымается дымок.

Несомненно, Дэвис заметил и узнал фигуру на берегу, но, впрочем, не сразу: он долго всматривался из-под руки, а потом ушел в каюту и вернулся с подзорной трубой. Труба была очень сильной, Геррик сам часто пользовался его. Поэтому стыдливым жестом он непроизвольно закрыл лицо руками.

- Так что же привело сюда мистера Геррика - Хэя или мистера Хэя - Геррика? - раздался голос Этуотера.- Вид со спины необычайно хорош, я бы не менял этого положения. Мы отлично поладим, сохранив наши позиции, а вот если вы обернетесь... Знаете, мне кажется, это создаст некоторую неловкость.

Геррик медленно поднялся, сердце его тяжело стучало, он еле стоял на ногах от страшного возбуждения, но полностью владел собой. Он медленно повернулся и увидел Этуотера и мушку направленной на него винтовки. "Почему я не сдался ему вчера вечером?" - подумал он.

- Почему же вы не стреляете? - сказал Геррик, и голос его дрогнул.

Этуотер неторопливо сунул винтовку под мышку, а потом - руки в карманы.

- Что вас привело сюда? - повторил он.

- Не знаю,- ответил Геррик. И вслед за этим вскрикнул: Помогите мне, сделайте со мной что-нибудь!

- У вас есть оружие? - спросил Этуотер.- Я спрашиваю просто так, для соблюдения формы.

- Оружие? Нет! -ответил Геррик.- Ах да, есть!

И он швырнул на песок револьвер, с которого капала вода.

- Вы промокли,- сказал Этуотер.

- Да, я промок,- ответил Геррик.- Можете вы со мной чтонибудь сделать?

Этуотер пристально вгляделся в его лицо.

- Это в значительной степени зависит от того, что вы собой представляете,- сказал он.

- Что? Я трус!

- Это вряд ли исправимо,- возразил Этуотер.- И все же, мне кажется, характеристику нельзя назвать исчерпывающей.

- Не все ли равно? - воскликнул Геррик.- Вот я здесь. Я черепки посуды, разбитой вдребезги, я - лопнувший барабан, жизнь ушла из меня, я больше в себя не верю, я испытываю безнадежное отвращение к себе. Почему я пришел к вам? Не знаю. Вы жестокий, бессердечный, неприятный человек. Я ненавижу вас или, может быть, думаю, что ненавижу. Но вы честный, порядочный человек. Я отдаю себя, растерянного, в ваши руки. Что мне делать? Если я ни на что негоден, явите милосердие, всадите в меня пулю, считайте, что перед вами пес со сломанной лапой.

- На вашем месте я подобрал бы револьвер, пошел в дом и переоделся в сухое,- сказал Этуотер.

- Вы в самом деле так считаете? - спросил Геррик.- Вы знаете, ведь они... мы... они... Впрочем, вам известно все.

- Мне известно вполне достаточно,- заключил Этуотер.Пойдемте в дом.

И капитан увидел с "Фараллоны", как двое скрылись под сенью пальмовой рощи.

ГЛАВА 11. ДАВИД И ГОЛИАФ

Хыоиш сидел лицом к надстройке, согнув колени и съежившись, чтобы уберечься от слепящего солнца. В легкой тропической одежде он казался жалким костлявым цыпленком; Дэвис примостился на перилах, обхватил столб рукой и сумрачно рассматривал Хьюиша, размышляя, каким советником окажется это ничтожество. Ибо теперь, когда Геррик покинул его и перешел на сторону врага, один Хьюиш во всем мире остался его единственным помощником и оракулом.

С замирающим сердцем оценивал он создавшееся положение: судно их краденое; припасов - неважно из-за чего: из-за первоначальной ли беспечности или из-за расточительности во время путешествия могло хватить единственно на то, чтобы добраться обратно до Папеэте, а там их ждала кара в лице жандарма, судьи в диковинной шляпе и ужасов далекой Ну-меи. Там надеяться было не на что. Здесь же, на острове, они разбудили дракона: Этуотер со своими людьми и винчестерами охраняет дом,- пусть-ка осмелится кто-нибудь приблизиться к нему! Что же делать? Остается только бездействовать, шагать по палубе и ждать, когда придет "Тринити Холл" и их закуют в кандалы или когда выйдет вся пища и начнутся муки голода.

К прибытию "Тринити Холл" Дэвис был готов: он забаррикадирует надстройку и умрет, защищаясь, как крыса в щели. Но что касается голода... Неужто таков будет кошмарный конец путешествия, в которое он пустился всего две недели назад с самыми радужными ожиданиями? Судно будет гнить на якоре, а команда бродить и подыхать в шпигатах. Нет, любой риск лучше этой гнусной неизбежности; уж лучше действительно сняться с якоря, пуститься куда глаза глядят, и пусть даже достаться людоедам на самом безвестном из островов Туамото.

Дэвис быстро обвел взглядом море и небо в надежде увидеть признаки ветра, но источники пассатов, должно быть, иссякли. Там, где вчера и много недель назад по ревущей синей небесной реке ветер гнал облака, сейчас царила тишина. На выстроившихся по обе стороны от капитана рядах золотых, зеленых и серебристых пальм не шевелились даже самые легкие листы. Они склонялись к своему неподвижному отражению в лагуне, словно вырезанные из металла, а вокруг длинной шеренги пальм уже начинал колыхаться жар. Ни сегодня, ни завтра на избавление надеяться нечего. А запасы тем временем убывают...

И тут из глубины души Дэвиса или, вернее, из глубины воспоминаний детства поднялась и нахлынула на него волна суеверия. В наступившей полосе невезения есть что-то сверхъестественное. Обычно во всякой игре больше разнообразия. А тут словно дьявол вмешивается. Дьявол? Он опять услышал чистый звук колокольчика, растворившийся в ночной тишине. А что, если это бог?..

Он заставил себя отвлечься от этих мыслей. Этуотер - вот его ближайшая цель. У Этуотера есть провизия, есть жемчуг, а это означает спасение в настоящем и богатство в будущем. Они еще схватятся с Этуотером, и тот должен погибнуть. Лицо капитана запылало, глаза застлала пелена, когда он вспомнил, какую жалкую, бессильную фигуру представлял он собой накануне вечером, какие презрительные слова он вынужден был сносить молча. Гнев, стыд, жажда жизни - все указывало ему один путь. Оставалось только придумать способ, как подобраться к Этуотеру. Хватит ли у него сил? Можно ли ждать помощи от этого ублюдка, этого мешка с костями, сидящего на палубе?