Не позднее Мерлина в дом Гриффиндоров пришел Мордред. Он постучался в дверь сначала обычным образом, потом, видимо, вспомнил и простучал пароль. Зашел в дом красный от смущения, застенчиво улыбаясь, однако это нисколько не убавило его любопытства. Юноша мягко отмахнулся от горячих благодарностей, спросил про ее здоровье и состояние малышей, тоже приткнулся помогать, где мог. Ребята почему-то нашли новое лицо невероятно занятным, они вовсю старались следить за ним своими еще медленными глазками. Мордред смеялся с их мосек, а спросив разрешения у матери, с явным удовольствием призвал свою магию, показывая детям нехитрые цветные фокусы. Напоследок Пенелопа искренне перепугалась, обнаружив, что ей почти нечего дать гостю из еды. Не слушая заверений друида о том, что он не голоден, да и вообще не стоит, она заставила его остаться ненадолго и в считанные минуты испекла картофельное печенье, которое в огромных количествах всучила Мордреду. Тому оставалось только принять поклажу и смириться, ведь хозяйка дома так мило и заботливо улыбалась ему.
А в какой-то из дней в дверь постучалась фигура, замотанная в темный плащ из грубой ткани. Пен бы испугалась, если бы столько раз не чистила этот плащ в свое время. Зайдя в дом, фигура сняла капюшон, и под ним оказалась сияющая теплая улыбка ее королевы.
- Здравствуй, родная, – радостно обняла она бывшую служанку, а Пенелопа почувствовала невероятное счастье от того, что любимая подруга рядом. Благо, близнецы еще не проявляли никаких магических причуд, так что, закрывая ставни, хозяйка лишь скрывала от горожан свою венценосную подругу.
Гвиневра сняла плащ, ополоснула из ковша руки и присела на кровать к спящим детям. Она прикрыла рот ладонью в немом восторге. Пенелопа присела с другой стороны, и подруги принялись перешептываться о малышах. Королева расспрашивала обо всем: об именах, о характерах, об умениях, о капризах – она хотела знать каждую мелочь, каждую деталь, впитать ее и наслаждаться ей, словно собственным ребенком, которого все не получалось зачать. Когда ребята проснулись, Пуффендуй разрешила Гвиневре взять одного из них на руки и с грустью и сопереживанием смотрела, как нежно, аккуратно и умело смуглые руки держат ее сына, как млеет королева от теплого тельца у своей груди. Ну почему ей никак не удастся получить ребенка? Отчего она, Пенелопа, родила двоих за раз, а королеве никак небо не подарит второго малыша на смену умершему?
Пен бы очень хотела, чтобы подруга приходила к ней часто, и Гвиневра тоже страстно этого желала, но, конечно же, это было невозможно, поэтому королева лишь изредка позволяла себе ускользнуть из замка, уведомив о своем уходе лишь мужа, и понянчиться с детьми бывшей служанки.
Так что в итоге Пенелопа практически не оставалась одна и была этому безумно благодарна. Но в те редкие часы, когда в доме были только она и ее сыновья, она осмеливалась напевать им старые мамины колыбельные. Она знала, что у нее не было ни голоса, ни слуха, поэтому ни перед кем не пела. Как ни упрашивал ее муж с глазами кота, жалобно выклянчивающего подачки, Пуффендуй не пела. Но ее мальчикам сейчас не было дела до фальши в ее пении и неправильных нот, они просто любили ее голос и радовались, слыша его. Так что она пела, разглядывая каждую черточку этих крох и удивляясь, что еще совсем недавно их ножки пинали ее изнутри.
А потом, уже вечером, с наступлением темноты, возвращался с патруля Годрик. Он теперь почти всегда вспоминал, что одежду нужно не бросать на пол прямо с порога, а класть на место – все потому что падающая кольчуга производила громкий звук, который мог разбудить или напугать детей. Он переодевался, оставаясь в домашней рубахе, устало обнимал жену, целуя рыжую макушку, и тихо сообщал, как прошел день. Он оставался с сыновьями, и Пенелопа могла пойти на кухню и поесть немного в тишине и покое.
Один раз она, помыв после такого ужина посуду, вернулась было в спальню и замерла на пороге, прислушавшись. Потому что Годрик разговаривал с детьми. Он сидел на полу, склонив голову набок и поглаживая маленькие животики или позволяя крохотным ладошкам обхватить его пальцы. Пенелопа тихо прислонилась к косяку и улыбнулась этой картине. Было какое-то очарование в том, как большие, покрытые шрамами, видневшимися из-под закатанных рукавов желтой рубахи, руки бывалого воина нежно и мягко касаются малышей. А ее любимый теплый голос что-то вкрадчиво рассказывал полусонным крохам.
- ...представляете, вот вы вырастете, а вокруг уже будет Альбион. Настоящий, реальный, красивый-красивый. Вам не нужно будет скрывать свою магию. Вам будет наставником Мерлин, который станет придворным магом и будет обязательно носить какой-нибудь дурацкий колпак или мантию со звездами, или что там еще Артур выдумает... На праздниках будут твориться волшебные представления, а на турнирах будут состязания для магов. И никакой войны. Зато обязательно будут все-таки какие-нибудь разбойники или чудовища...поэтому я вас отведу в замок, вы станете оруженосцами, а потом самыми доблестными рыцарями Круглого Стола.
И вдруг мужчина нахмурился, помрачнев.
- Но если вы не захотите быть рыцарями – все тоже будет хорошо. Вы сможете стать кем угодно, кем захотите. Фермерами, купцами, пастухами, кузнецами...да хоть бардами. Это будет только ваш выбор. Вы женитесь на женщинах, которых полюбите, и будете жить там, где захотите, – я никогда не отниму у вас этот выбор. Обещаю. Знаете...я понятия не имею, какими должны быть хорошие отцы... Но я могу пообещать, что дам вам детство.
Один из малышей сладко зевнул, зажмурив глазки, а потом улыбнулся, глядя на своего отца. Тот невольно улыбнулся в ответ и мягко коснулся пальцем крохотного носика.
- Спи... У вас еще столько интересного впереди. И вы это ни за что не пропустите.
Он не услышал тихих шагов жены, поэтому когда Пенелопа положила ладошки ему на плечи, он вздрогнул и оглянулся на нее. Она присела, обняв его со спины и устроив подбородок у него на плече.
- Не думаю, что они сейчас озабочены поиском судьбы... – тихо сказала Пен. – Но они уже точно уверены, что у них лучший папа на свете. Ручаюсь, это по их мордочкам видно.
Муж шире растянул губы в улыбке и склонил голову, коснувшись виском ее макушки.
- цитата из песни группы Мельница – “Белая кошка”
====== Глава 80. От всего сердца.* ======
Был самый конец июня, когда Гвен очнулась.
Над ней разливалось серовато-голубое задумчивое небо без намека на солнце. Вокруг стояли громадными безмолвными стражами горы, словно долина была тюрьмой, в которую ее привели. Тяжелое платье липло к ногам, мерзнущим в удивительно холодном для лета озере.
На берегу стоял Мордред с ожиданием на лице. С ним была какая-то старуха, наверное, видевшая, как закладывались эти горы еще в начале времен. А в озере, недалеко от Гвен, стоял Артур, напряженно глядя на нее.
Она мало что понимала. Она не знала ни неба над головой, ни озера, леденящего ноги, ни гор, у которых должно было быть какое-то название. Она только чувствовала жуткую тоску внутри. Почему-то ей казалось, что все очень плохо, словно она прошла через пылающую деревню, и теперь дым снова остался в ее легких, как тогда в ноябре. Что-то произошло за пределами этих гор...что-то, что уже заставило ее выплакать все слезы и пережить самые ужасные страхи, но она не помнила, что именно.
Поэтому она только протянула руку к мужу, прося помощи. Он подошел к ней, и скоро она уже ткнулась ему в шею, почему-то жмурясь от слез. Почему она плакала? Почему ей было плохо? Гвен не знала. Она просто вцепилась в руку мужа и не отпускала, пока они не покинули эту горную долину с холодным озером. Странная старушенция, оказавшаяся колдуньей, осталась позади, к ним откуда-то вылез Мерлин, со счастливой улыбкой встретивший ее, словно она отсутствовала долгое время. Они все сели на лошадей и поехали домой.
И только в пути к ней начали возвращаться воспоминания...
Она взглянула на Мордреда, и почему-то его латы напомнили ей, как в мае они с Элианом поехали к могиле отца. Вокруг тогда расстилались зеленеющие холмы, и светило яркое солнце. Грусть в объятьях брата стала не разрывающей душу тоской, а только светлой печалью. Она тогда представила, что бы сказал отец, увидев своих детей вместе, не ссорящихся и живущих в полном удовлетворении своими жизнями. А от могилы старого кузнеца их провожал эскорт рыцарей. Гвен хмурилась, до мелочей вспоминая каждый миг.
