– От тебя или от них? – уточняю я.

– Мы одно и то же.

– Я не куплюсь на это, – говорю ему.

Он вздыхает, и его рука возвращается к моему лицу, его пальцы поглаживают мою кожу, в то время как он, кажется, приходит к какому-то своему собственному выводу.

– Я не могу отпустить тебя, Мак, – говорит он. – Причины не важны, так что тебе лучше принять это сейчас как данность.

– Так что ты будешь со мной делать?

Какое-то мгновение он изучает меня, и могу почти поклясться, что что в глубине его серых глаз мелькает проблеск вины.

– Не знаю, – говорит он наконец. – Мы разберемся с этим позже.

Он говорит довольно расплывчато. Несмотря на интимный момент, которым мы только что разделили, ясно, что он все еще не доверяет мне. Я не виню его, но мне нужно, чтобы он немного расслабился, если я хочу продолжить начатую мной миссию. Не удивлюсь, если он точно также относится ко всем женщинам. Так, будто они могут в любой момент нанести ему удар в спину. Это должно быть утомительно.

– Так ты держишь меня при себе, потому что хочешь, или потому что должен? – интересуюсь я.

– Признаю. – Он наклоняется вперед и берет мое лицо в свои руки. – Я так хочу.

– Почему?

– Не могу сказать. – пожимает он плечами. – Ты – проблема. Темная лошадка, Мак. Но, может, мне нравится, что ты здесь.

– Пока не надоем, – вставляю я. – А потом ты возьмешь кого-нибудь из своей шайки. Ведь так? Вот как это будет.

Не знаю, зачем спрашиваю его об этом. Мне это даже не важно. Все эти вещи ничего не значат. И все-таки я хочу знать.

– Я могу держать свой член в штанах, – говорит он. – И я частенько это делаю, пока не появляется какая-нибудь маленькая зазноба вроде тебя и не дает ему выскочить из штанов.

Я хмурюсь, а он тянется и сгребает меня. Мгновение спустя я уже располагаюсь у него на коленях, а его руки плотно удерживают мою талию.

– Мак. – Он обхватывает основание моей шеи пальцами и растирает кожу, заставляя мурашки бежать вдоль моего позвоночника. – Мне ничего не нужно было бы и не хотел ничего другого, если бы ты лежала в моей постели каждую ночь.

– Ну да, конечно, – ворчу я.

– Мне нравится, что ты мной одержима. – произносит он. – Это меня заводит, милая. Потому что, черт возьми, я запал на тебя не по-детски.

На один краткий миг между нами повисает тишина, а затем он шепчет:

– Хотя и не должен был.

Я прислоняюсь к нему и закрываю глаза. Я хорошо знаю это чувство.

– Мне все еще нужно знать о тебе больше, – говорю ему.

– Тогда продолжай задавать свои вопросы. Я ведь не говорил, что тебе нужно прекратить.

– Как ты оказался в Синдикате?

– Мой отец родился в нем, и я здесь по праву рождения. Но мой дедушка был тем, кто привел меня в семью.

– Когда ты познакомишь меня с ним? – интересуюсь я.

Его руки сжимаются вокруг меня плотным кольцом, и все его тело напрягается.

– Ой, – пищу я.

– Он мертв, – отрезает он. – Не поднимай этот вопрос снова.

– Блин, ладно.

Он расслабляется, и я думаю, что время для разговоров резко подошло к концу. Но Лаклэн удивляет меня, когда несколько минут спустя поясняет:

– Он умер совсем недавно, – говорит он. – А мой отец умер, когда мне было десять. Я о нем почти ничего не знал. Только, то что обрюхатил мою мать мной, когда вернулся домой. Он отправлял ей деньги, чтобы мы держались на плаву, но вся его жизнь была здесь – в Синдикате. Мой дедушка заботился обо мне, когда я пришел сюда. И теперь Найл с парнями – моя семья. Это все, что тебе надо знать об этом.

– А как насчет твоей мамы?

– Мертва, – говорит он. – Умерла, когда мне было шестнадцать.

Утыкаюсь носом в сгиб его шеи, и впервые за долгое время чувствую близость с кем-то, кроме Талии и Скарлетт. Это то, что нас связывает. Он тоже сирота.

И, как и я, он сделал то, что должен был, чтобы выжить.

Замечаю медальон, висящий у него на груди, и мои пальцы двигаются вверх, чтобы коснуться его.

– Святой Антоний, – бормочу я.

Он не отвечает. Этот медальон что-то значит для него. Как и кулон в форме сердца, висящий на моей шее. Я не католичка, но мой отец был им, и достаточно знаю, чтобы понять, что этот святой означает.

– Ты беспокоишься о своей душе? – спрашиваю его.

– Все зависит от дня, – неопределенно отвечает он. – Порой бывает. Но сколько времени человек с моей-то работой может тратить на беспокойство о таких вещах?

Он дразнит меня, юмором отвлекая меня от заданного мной вопроса. Но под этой напускной видимостью я вижу правду. Он беспокоится о подобных вещах. Беспокоится о том, чтобы остаться человеком. Добре и зле. Своей тьме.

Говоря себе это под предлогом того, что мне надо склонить его на свою сторону, я продолжаю задавать ему вопросы.

– Так чего же хочет такой человек, как Лаклэн Кроу?

Он смотрит на меня и улыбается.

– Почему бы тебе не сказать мне это, милая.

Продолжаю выписывать круги на его ладони, решив быть честной в своих наблюдениях.

– Ты хочешь угодить Найлу. Если бы мне пришлось гадать, я бы сказала, что ты хочешь продолжать его дело. Двигаться вверх в иерархии Синдиката. В конце концов, может быть, даже стать королем над всеми?

Его пальцы обхватывают мои и сжимают. Я слишком близко подобралась к сокровенному. Его взгляд становится жестким, а в глазах снова сверкает подозрение.

– Знаешь, ты слишком наблюдательна, – говорит он. – Для тебя было бы лучше, если бы ты не лезла во все это, Бабочка.

– Возможно, – соглашаюсь я.

Просто отказываюсь обрывать разговор на такой ноте. Я хочу получить от него ответы, пока он готов мне их дать. Подозреваю, что такое с ним случается не часто.

– Так что же ты делаешь, кроме того, что управляешь клубом?

– Этого я не могу сказать тебе, Мак, – говорит он. – Даже если бы ты была моей женой, я не сказал бы тебе таких подробностей. Для твоей же безопасности.

Женой? Прочищаю горло и смотрю на его грудь, обводя пальцами линии его татуировок.

– Тогда просто скажи мне одну вещь.