Лаклэн смеется, а Конор только кивает, возвращаясь на кухню с новой целью.

– Тебе стоило бы сначала позаботиться о парнях, – ворчит Лаклэн. – У меня просто царапина.

– Позабочусь о тебе первом, – огрызаюсь я. – Так что расслабься и не дергайся. Будет немного неприятно.

Как только инструменты подготовлены, подношу бутылку к его губам и позволяю ему выпить еще глоток. После чего приступаю. Его плечо выглядит не очень, а прямо в верхней части бицепса у него рана от пули. Она все еще кровоточит, но меня это не беспокоит. Я и раньше видела такое. Лаклэн все еще пристально следит за мной, как будто он все еще не может поверить, что я действительно делаю это. Время от времени он мычит от боли, но ни разу не просит меня остановиться.

Через минуту несложных манипуляций подтверждаю, что он прав. Пули нет, это всего лишь царапина. Поэтому я решаю промыть ее и зашить.

– Где ты научилась этому, Бабочка?

– Знаешь доктора Килроя? – интересуюсь я.

Лаклэн наблюдает за мной, его глаза слипаются от усталости, но все равно горят любопытством. Подозреваю, что это единственное, что не дает ему отключиться.

– Да, я знал его.

Его тон полон уважения, и по какой-то причине это делает меня счастливой. Док Килрой помогал разбираться с последствиями драк в подполье. Он умер пару лет назад в преклонном возрасте, в каком, правда, я вряд ли когда-нибудь узнаю. Но район без него уже не тот.

– Он приходил и подлатывал моего отца и парней из его команды, – поясняю ему. – Ему надоели звонки на дом в любое время ночи, поэтому он научил меня, как это делать.

Так я говорю Лаклэну, но правда в том, что скорее всего Док Килрой видел с какими парнями был связан отец. И ему не хотелось находиться поблизости. Не могу сказать, что виню его.

После того, как Лаклэн зашит и перевязан, я беру инструменты и направляюсь осматривать других парней. Но он останавливает меня, хватая за руку и проводя большим пальцем по моим костяшкам.

– Спасибо, Бабочка.

– Большое дело, – прочищаю горло. – Вам всем, скорее всего, нужно будет пропить курс антибиотиков.

– Ронан уже работает над этим, – говорит он. – Теперь, если не возражаешь, позаботься о моих парнях.

– Я позабочусь об этом, – уверяю его. – Ты отдохни немного.

Он кивает, и я высвобождаюсь из его захвата, но когда латаю его людей, следит за мной, не отрываясь. На этот раз в глубине его серых глаз плещется не подозрение, а что-то еще. Что-то, что заставляет порхать бабочек в моем животе, а мое сердце стучать еще быстрее.

Когда со всеми покончено, отправлюсь на кухню посмотреть, что наготовил Конор. На тарелке стоит стопка бутербродов с арахисовым маслом и желе, а он храпит, как ребенок, прислонившись к холодильнику.

Я хватаю бутерброды и разрезаю на два треугольника по привычке. При этом острая боль пронзает мою грудь, когда в памяти всплывает воспоминание о том, почему я так делаю. Мы с Талией всегда так делились сэндвичами. Она настаивала, что когда их режешь по диагонали, а не по вертикали, они получаются намного вкуснее. Конечно, она была права.

Я закрываю глаза, чтобы взять себя в руки прежде, чем взять тарелку и обойти их всех. Ребята берут их с нетерпением и уже уминают, в то время как я беру последний с тарелки и направляюсь с ним к Лаклэну. Я останавливаюсь на полпути и с немым вопросом подаю ему сэндвич.

– Иди ко мне, – говорит он.

Я подхожу на шаг ближе, а он берет тарелку из моих рук и ставит ее на стол рядом с собой. Затем он протягивает руку и хватает меня за талию, усаживая меня на колени. Я чувствую запах виски, которым пропитано его дыхание, а также шлейф его аромата. Непонятно, как он до сих пор может так пахнуть хорошо, когда только недавно истекал кровью и побывал в перестрелке.

– Нам нужно поговорить о сегодняшнем вечере? – спрашивает он.

Несмотря на полупьяное состояние, у него достаточно ясная голова, чтобы завести со мной этот разговор. Выражение его лица серьезное, оценивающее, и я не сомневаюсь, что он вспомнит каждое мое слово завтра.

Я смотрю на свои туфли и стаскиваю их, шевеля пальцами ног, когда обдумываю ответ. Логика подсказывает мне, что я могу сказать только одно. Я знаю, на что способен Лаклэн. Знала еще до того, как ввязалась во все это. Ни я, ни мои слова не могу ничего изменить. Поэтому для своей же собственной безопасности и для укрепления доверия я говорю ему единственное, что могу сейчас сказать.

– Понятия не имею, о чем ты говоришь, Кроу. А что произошло сегодня вечером?

Он хватает меня за подбородок и одаряет пьяной, кривоватой ухмылкой.

– Ты умная девочка, Мак. Мне это в тебе и нравится.

– Да, не могу сказать, что удивлена, – бормочу я. – У большинства телок, которых ты трахаешь, вряд ли найдутся извилины, чтобы сложить вместе два и два. Ты любишь все доводить до конца, я права?

Его лицо мрачнеет, а рука, которая сейчас обернулась вокруг моей талии, сжимает меня чуть крепче.

– Ты знаешь, это все меняет, Бабочка.

Я отворачиваюсь, зная, что он прав. Я видела сегодня что-то, чего не должна была видеть. Что-то, что делает Лаклэна уязвимым. А с синдикатами организованной преступности в этом может быть целая философия.

Философия заключается в том, что уязвимость рано или поздно исчезает.

– Что ты хочешь, чтобы я сказала, Лак?

– Мне нужно знать, что я могу доверять тебе, милая. Вот и все.

В его голосе что-то изменилось. Тон стал более резким. Он не хочет причинить мне боль. Я смотрю в его глаза и превращаюсь в камень. Ложь не должна быть проблемой для меня. Я здесь ради Талии. Это единственная причина.

Но все гораздо сложнее, чем казалось поначалу. Я слишком увязаю во всем этом. Лаклэн для меня никто. Не имеет значения, если я предам его доверие. Он ничего не значит для меня, и он сделает то же самое со мной в одно мгновение, если того потребуется. Так почему я не могу просто солгать и сказать ему, что да, он может доверять мне?

Вместо этого я меняю тему.

– Они хотели, чтобы я пошла с ними сегодня.

Лаклэн смотрит на меня и качает головой, как будто это было невозможно.

– Этого никогда не случится, Мак.

– Но они ведь занимаются трафиком девушек? – продолжаю дожимать его. – Что бы они сделали со мной?

Его рука двигается вверх по моей спине, описывая мягкие, успокаивающие круги на ткани моего платья. Жест утешения. Он думает, что я спрашиваю, потому что мне страшно. Позволю ему так думать. Но некой части внутри меня интересно, происходило ли нечто подобное с Таль.