После отхода начался "разбор полетов" и раздача фитилей. Наш каперанг был возмущен донельзя, шипел и пыхтел трубкой, как старый паровоз, стравливающий пар. Он производил в уме какие-то расчеты, потом составлял непонятные для нас комбинации на пальцах, рассуждая вслух: "Проезд три рубля, вход три рубля, проезд обратно три рубля, остается один рубль. Скажите на милость, как можно так ужраться на один рубль? Я вас спрашиваю, как? Не могу понять, может ли человек за один рубль нажраться до скотского состояния!"

Из гостеприимного Пярну мы пришли в Ригу. Стояла чудесная летняя погода, и командование приняло решение совершить шлюпочный поход на Киш-озеро. Туда гребли на веслах, по озеру ходили под парусом. Вечером вернулись на судно. Ладони горели, плечи ломило, но настроение было отличное.

Самой тяжелой работой на парусном судне является уборка парусов, когда ты лежишь животом на рее, опираясь ногами на раскачивающиеся перты и раздирая в кровь пальцы о грубое брезентовое полотнище. Ныли ссадины и мозоли, но это была настоящая мужская работа, через которую прошли многие поколения моряков. И я рад, что на мою долю выпало такое...

Многие моряки на пути своего становления укладывали выбираемую якорную цепь в канатный ящик. Это душное, неуютное и узкое помещение, где нужно размещать цепь, растаскивая ее по всей ширине ящика с помощью металлического крюка-абгалдыря. При укладке создавалось впечатление, что цепь, угрожающе грохоча, надвигалась с космической скоростью, а время остановилось и нет конца и края этой цепи. Слух напряжен до предела, чтоб слышать сигналы боцмана о количестве выбранной цепи. Команда "Якорь в клюзе!" была концом мучений и верхом наслаждения.

...Пришли в Калининград. Днем ходили в город, который оставил гнетущее впечатление из-за массы развалин. Сходили в зоопарк, вдоволь насмеялись в комнате с кривыми зеркалами, а вечером чуть не прослезились, узнав, что "Курадимуна" вечернее увольнение запретил. Либо ему припомнились наши похождения в Пярну, либо глубоко в душу запал факт возвращения члена экипажа в одних трусах и форменной фуражке, но увольнения он нас лишил напрочь.

Оперативным путем было установлено, что в клубе элеватора, где в подавляющем большинстве работали женщины, состоятся танцы. Некоторые "львы паркета", узнав о решении "Курадимуна", приуныли и от злости грызли на ногах ногти. Когда наступила относительная темнота, они в одиночку и малыми группками сорвались в самоволку. Но наш каперанг был не пальцем делан: при его появлении в дверях клуба у элеваторных дам вытянулись лица, не говоря уж о кавалерах. Бывший матрос Черноморского флота закрыл своей коренастой фигурой дверной проем, лишив самовольщиков возможности смыться.

Апогеем дня стала самовольная отлучка самого дисциплинированного курсанта Пеэтера Пыдера, увязавшегося за компанию с ребятами. Когда при разборке группового самовольного схода на берег Пеэтер заявил, что он искал подземные ходы в Калининграде, Григорий Васильевич искренне изумился и остолбенел, словно Антон Антонович Сквозник-Дмухановский из "Ревизора" Н.В. Гоголя. Находясь в таком состоянии, он несколько раз раскурил трубку и даже забыл наказать виновных, что для него было весьма нехарактерно.

...Подходило к концу время практики. Мы сдавали зачеты по навигации и морской практике, управлению шлюпкой, такелажному делу, сигнализации Морзе и МСС (Международному своду сигналов). Удостоверение # 132, выданное на мое имя, свидетельствует о том, что с 5 мая по 7 августа 1959 года я обучался морскому делу на у/с "Вега" по специальности матрос II класса. Это мой первый морской документ.

Окончена практика, веселая курсантская братия покинула "Вегу" и разъехалась в отпуск. Я остался на судне матросом второго класса. Вместе со мной продолжили службу здесь Анатолий Бельский и Виктор Сорокин. На борт приняли мальчиков из Ленинградской школы юнг. Море любит сильных духом и знающих людей. Совместными усилиями мы обучали мальчишек такелажному делу, управлению шлюпкой, морской практике.

В конце августа 1959 года над Балтикой пронесся страшный ураган с порывами ветра до 11 -- 12 баллов, который сметал все на своем пути. Мы стояли в поселке Локса у причала. Ветер был настолько сильным, что появилась опасность обрыва швартовых, и капитан приказал завести сизальский конец вокруг кормовой надстройки, но и это не спасло положения. "Вегу" оторвало и навалило на корму теплохода "Уральск". Возникла водотечность корпуса в результате повреждения набора судна. Чтобы не рисковать жизнью мальчишек, Борис Николаевич попросил помощи. К нам подошло судно РБ-159. Самым страшным из всего пережитого была команда: "Женщинам и детям покинуть судно!" Мы передали мальчишек в сетке на РБ.

Шторм лютовал трое суток, но 31 августа утих. Борис Николаевич тепло поблагодарил нас. Это была наша последняя встреча, вечерним автобусом мы прибыли в Таллинн, переночевали у Толика Бельского, привели в порядок форму и утром явились в училище.

У некоторых некомпетентных людей, видевших море на репродукциях картин Айвазовского или через оконное стекло кабинета, возникал вопрос: "Почему, когда окончательно был подписан смертельный приговор парусному судоходству, нужно проходить практику на "невесте ветра" -- паруснике?" К сожалению, людям, не испытавшим неповторимого чувства полета над волнами, этого не понять.

Парусная практика воспитывает силу воли, закаляет характер, вырабатывает выносливость и чувство товарищества, укрепляет человека физически и нравственно... Вот и я до сих пор помню наполненные ветром паруса, слышу свист ветра и шипение воды по бортам.

На этом можно бы закончить рассказ о парусной практике, но пройдут годы, и в средствах массовой информации появится сообщение о том, что "из-за отсутствия средств на ремонт" "Вега" продана в Финляндию. "Вега" -- наша морская гордость и слава, сотни капитанов и известных морских специалистов прошли на ней свои "морские университеты". Прославленный английский адмирал Нельсон погиб от мушкетной пули в битве у мыса Трафальгар 21 октября 1805 года, а его корабль "Виктори" до сих пор бережно хранится в Портсмуте. Увы, совершенно иная судьба уготована в родном отечестве "Веге", верой и правдой служившей людям десятки лет. Все это достойно глубокого сожаления.

Дмитрий Афанасьевич Лухманов, заканчивая книгу своих воспоминаний, в которой каждая страница овеяна волнующей романтикой моря и дальних странствий, посвятил идущие от всего сердца строчки "былым плаваниям, морскому ветру и па- русам". Привожу эти стихи прославленного моряка, отдавшего 64 года морю и беззаветно любившего парусники, как дань уважения и памяти белокрылой "Веге":

Поет пассат, как флейта, в такелаже,

Гудит, как контрабас, в надутых парусах,

И облаков янтарные плюмажи

Мелькают на луне и тают в небесах.

Чуть-чуть кренясь, скользит, как привиденье,

Красавец клипер, залитый луной,

И взрезанных пучин сварливое шипенье,

Смирясь, сливается с ночною тишиной.

Вертится лаг, считая жадно мили,

Под скрытой в тьме рукой скрипит слегка штурвал.

Чу! .. Мелодично склянки прозвонили,

И голос с бака что-то прокричал...

Но это сон... Волны веселой пену

Давным-давно не режут клипера,

И парусам давно несут на смену

Дым тысяч труб соленые ветра.

Но отчего ж, забывшись сном в каюте,

Под шум поршней и мерный стук винта,

Я вижу вновь себя среди снастей на юте

И к милым парусам несет меня мечта!

И СНОВА БУДНИ

Коряги-мореходы начали съезжаться. Отдохнувшие физически и морально, они уплетали за обе щеки последние остатки того, что им положили с собой заботливые материнские руки.

Утром личный состав был построен на плацу по "большому сбору". Начальник училища скомандовал: "Курсантам Бельскому, Рястасу и Сорокину выйти из строя! "Признаться, я почувствовал себя не совсем уютно: обычно такая процедура заканчивалась торжественным "выносом" из училища. Но А.В. Аносов объявил нам благодарность и по пять суток отпуска -- все, что мог для нас сделать "папа".