Кэролайн подняла взгляд от книги и посмотрела на Натана. Оба они были худыми и длинноногими, оба темные блондины, оба загорелые, с глазами, прищуренными от солнца. У Натана были золотистые очки под цвет его волос. Выражение его лица было серьезным и внимательным.
Во время Паузы именно Кэролайн больше всего тосковала по нашим родителям. Она часто молча плакала за кухонным столом, когда мы завтракали, или потом в гостиной, когда мы играли в «Монополию», даже если выигрывала. По ночам ее мучили кошмары. Они то снились ей, то переставали, то появлялись снова без всякой явной системы или причин. Она просыпалась, крича и плача, и никто из нас не мог утешить ее, даже Рене.
Теперь же она холодно поглядела на Натана и пожала плечами.
– Братья Харди ничего, – ответила она. – Но Нэнси храбрее.
Натан в размышлении наклонил голову набок. Своими длинными осторожными пальцами он перебирал край нашей подстилки и кучку теплых мелких камешков, которые я собрала и разложила на листьях.
– Хочешь поплавать? – вдруг спросил он.
Быстро, как плотвичка, парнишка вскочил, скользнул мимо нас, пробежал вдоль края пруда с одной стороны до другой, вбегая и выбегая из воды, промчался по запруде (хотя она была скользкой, и Анжела закричала на него, чтоб он убрался оттуда), взобрался на дерево и соскочил с него. Наконец, он вернулся к Кэролайн. Он встряхнул мокрой головой, и она сердито захлопнула книгу, отошла и села на песке. Но она обернулась на него, и я заметила в ее взгляде явный интерес к этому бледному быстрому мальчику.
Довольно скоро мы знали о Натане все. Его мать звали Дженет, отца – Сайрус, а пятеро братьев и сестер стали для нас единым целым: ДугласТерриМэддиЭмилиДжен. Мы звали их Козлы, потому что их фамилия была Даффи, что напоминало нам козла Билли Граффа из сказки, а кроме того, потому, что в них, с их длинными любопытными лицами и лохматыми головами, было что-то козлиное. Все они были упрямыми, упертыми, вечно спорящими с другими о чем угодно, будь то готовка яичницы, извержения вулканов или песни Майкла Джексона.
На следующий день после знакомства с Натаном Даффи появился Эйс МакАллистер. Он влетел на пруд с тропы, с ног до головы одетый в камуфляж, с духовым пистолетом в руках.
– Пиф-паф! – заорал он, спугнув нас, играющих и читающих книги.
– Это Эйс, – без малейшего удивления объяснил Натан, пока Эйс делал вид, что снова и снова стреляет в него.
Эйс был невысоким и толстым, с тяжелыми руками и ногами и широким лицом. Копна темных, блестящих волос спадала ему на глаза. Они с Натаном не были друзьями, но жили по соседству, и разница в их возрасте составляла лишь год, так что матери с самого детства сводили их вместе на детских площадках и празднованиях дней рождений.
– Анжела, я в тебя попал! – завопил Эйс, обращая внимание на няню.
Анжела, не подымая взгляд от журнала, махнула на него рукой. Когда-то она была и его няней и тоже водила его летом на пруд, но потом ушла работать в семью Даффи. А родители Эйса теперь оставляли его одного, выдавая ему десятидолларовую бумажку, ключ от дома и приказ держаться подальше от неприятностей.
Спустя несколько дней стало ясно, что Эйс был самым диким из нас. Он прыгал в пруд с плотины и так орал, что даже Терри, старший брат Натана, просил его заткнуться. Натан был в шестом классе, Эйс – в пятом, но в частной школе в Гринвиче, которая называлась Академия Пьерпонт. Мы все ходили в обычную школу, и идея Пьерпонта с формой и полями для лакросса показалась мне ужасно взрослой и интеллигентной, но Эйс ходил туда только потому, что у его родителей были деньги, и они не знали, что еще с ним делать. Он хвастался, что его выгнали из шикарной школы-интерната в Нью-Гэмпшире, не взяли в обычную школу, и Академия Пьерпонт была единственным местом, куда его приняли. Он болтал о победах в драках, выпитом пиве, выкуренных сигаретах. Мы сомневались в правдивости этих историй, но все равно слушали. Он часто приносил на пруд свой пистолет или коробку с пистонами, о которой говорил, что украл ее. Он ловил лягушек и сверчков, а как-то поймал небольшого зеленого ужа, и сажал их в коробки из-под обуви. Я подозревала, что ему хотелось мучить этих животных, но при нас он не смел этого делать.
Когда Эйс узнал, что Джо играет в бейсбол, то начал относиться к нему с большим интересом и большей агрессивностью. Он стал говорить что-то типа: «О, смотрите, сам Джо Ди Маааааджо», и это протяжное аааа звучало, как карканье. Но тут были и легкая зависть, и уважение. Джо был на год младше, чем Эйс, но выше и сильнее и со спортивным спокойствием.
Джо относился к Эйсу с настороженностью. Они общались дружески, но, как мне тогда казалось, не могли подружиться по-настоящему. Эйс был нежеланной, но неизбежной летней нагрузкой, и мы принимали его, как принимали жару и комаров, – с легким раздражением.
Мы вшестером – мы с Джо, Натан и Эйс, Кэролайн и Рене – образовали своего рода шайку. Мы не всегда, не каждый день были вместе, но часто плавали в пруду, играли на траве в «Двадцать вопросов» или смотрели телевизор дома у Натана, а Козлы шатались вокруг, хлопали дверьми или громко и возбужденно болтали по телефону. Ранними вечерами, когда солнце начинало садиться, мы могли пойти в парк играть в бейсбол. Мы всегда делали для Джо какие-то ограничения – «Только левой!», «Закрой глаза!» – потому что иначе все игры были кратки и унизительны. Иногда нам хотелось посмотреть, на что способен Джо, и мы заставляли его выполнять какие-то выдуманные усложненные вещи. Он делал все это играючи, смеясь и всегда исполняя все наши указания. Иногда мы сидели на трибуне и смотрели, как Эйс подает мяч за мячом, а Джо отбивает их высоко и далеко, не спуская с лица ленивой, мечтательной улыбки. Он казался совершенно расслабленным, как будто такие удары по мячу не требовали от него ни малейшего усилия.
– Твой брат будет знаменитым, – как-то сказал мне Натан в своей серьезной, выдержанной манере. – Он уже почти суперзвезда.
Не помню, что я ответила. Возможно, сказала: «Ну конечно», а может, просто пожала плечами. Это казалось настолько очевидным, что не требовало ответа. Джо был суперзвездой. Знал ли он уже тогда, чего от него ожидают? На поле его лицо всегда было мечтательным, а движения естественными, но кто знает, чего ему стоило так играть. Изображать для нас это зрелище.
* * *
В последнюю неделю лета 1983 года Джо с Эйсом поссорились. Это произошло из-за меня, вернее, из-за того, что со мной случилось. Причиной стал, вот уж казалось бы, мой кролик Селеста.
– Вы же живете в том сером доме, да? – как-то спросил меня Эйс.
Мы весь день провели на пруду, и моя кожа уже чесалась от плавания, солнца и снова плавания. Мне было немного скучно, очень хотелось есть, и я думала, что же Рене приготовит на ужин, и успеет ли книга, которую я случайно уронила в воду, высохнуть до вечера, чтобы я смогла ее дочитать. Мне было шесть лет, я была пухлой, розовощекой и вечно с книжкой в руках. Недавно я начала составлять списки слов в черно-белой тетрадке для сочинений, которую Рене брала в школу. Это были не стихи, а просто перечень моих чувств и открытий, вещей, которые я видела, событий, в которых участвовала.
Зеленое, золотое, рыба, вода, солнце, трава, сестры, брат, плавать, свободно, тепло, мягко.
Эйс смотрел на меня с возрастающим интересом.
– В сером доме? – уточнил он.
Я подняла взгляд от своей тетрадки и кивнула.
– И у тебя был ручной кролик?
Я опустила карандаш и закрыла тетрадь.
– Она убежала, – объяснила я, – к своим братьям и сестрам.
Эйс громко заржал. Для пущего эффекта он повалился на спину и схватился руками за живот.
– Убежала, – повторил он. – Да никуда она не убегала. Это я ее забрал.
– Но зачем? – спросила я. Я еще не сердилась, а просто недоумевала.
– Это был такой клевый кролик. Такой. Клевый. – И Эйс облизнул губы с чмокающим звуком.