-Погоди, я сам. И не с этого аппарата.

  Он открыл ободранную тумбочку, выгреб из ящика всякий хлам, а с ним и небольшой телефон старого образца. Пояснил, что в нем стоит дежурная, не засвеченная сим-карта. "Раскладушка" каких теперь нигде не сыщешь, умещалась на его мозолистой ладони. Слава всегда удивлялся этому факту, ведь Николай Карлович никогда не занимался тяжелым физическим трудом. После армии, по его словам, пошел в школу милиции, заочно закончил юрфак и стал обычным опером в районном ОВД "Нижегородский", где и прослужил много лет. Служил, кажется, в войсках ПВО где-то под Москвой, в глухих лесах. Наверное, ручищи по наследству ему достались, решил для себя Слава. Хотя, Коля утверждал, что его предки были австрийцами, приехали в Москву при Алексее Михайловиче и поселились в Немецкой слободе на Яузе. "Все мои родичи по отцовской линии звались Карлами",- хвастался Мигренёв. "А почему же вы подкачали?"- осторожно поинтересовался Слава. "Папа слабину дал. Художником был, довольно известным...ну в своих кругах. Собирался вступать в Союз художников, а там ему сказали, что им сплошных немцев Мигреневых не надо. Вот он и назвал только что родившегося сына, то бишь меня, Николаем". "Так папу приняли в Союз?" "Что ты ко мне пристал с этим Союзом, откуда я знаю!" На этом разговор "о папе" закончился, но Слава пришел к выводу, что эту нескладную историю Коля придумал только что, экспромтом. Опер он отменный, а вот сочинитель...

  Мигренев, прищурившись, нежно стал нажимать кнопки на телефоне, словно боясь, что он может рассыпаться от старости. Громкость он не включил, но динамик в аппарате оказался отменным, гудки полетели по офису, словно, паровозные. Ответили довольно быстро. Голос был женский, молодой, но какой-то заторможенный.

  -Я восхищен вашим поэтическим талантом, мадемуазель,- говорил в трубку с томным придыханием Коля.- Давно мечтаю найти светлую, свежую, заводную.

  - А мягкую и нежную хотите?

  -Конечно, лишь бы побыстрее. Сил больше нет терпеть. Так бы всю вас взял и съел. Нет, сначала бы облизал. Вылизал всю до крупинки.

  -Ах, какой вы нетерпеливый. Шалун. Но я вас не знаю.

  -Я тоже не знаю себя до конца, но это не останавливает меня быть самим собой.

  На эту фразу Слава тяжело сглотнул - Мигрень перешел к философии, а это признак его полного погружения в дело. Теперь точно не остановится.

  -У нас тяжелые цены,- говорила дама.

  -Я занимался штангой, меня это не останавливает.

  -Ах, смешно. Люблю мужчин, умеющих шутить. А тут...Хорошо. В семь часов вечера в Бабушкинских банях. Снимите отдельный кабинет и ждите.

  -Не обманите?

  -Что вы, я приличная девушка. Да, и чтобы больше никого не было. Только вы и я, не люблю групповщину.

  -Что вы, мадемуазель, как можно! Только вы и я.

  Мигрень отключился, поглядел на Славу:

  -Понятно?

  -Не очень. Кажется, вы дозвонились просто индевидуалки.

  -Что ж, тогда приятно проводу вечер. Давно, знаешь ли, не развлекался. Ха-ха. Не сомневайся, нюх меня никогда не подводил.- Коля поводил своим ноздреватым носом, посопел.

  Славу так и подбивало ему напомнить недавнее дело, когда Мигренёв в очередной раз вышел на след наркобаронов, вступил с ними в контакт, выдав себя за крупного "дельца", а они оказались тоже ментами. Да мало того, на кладбище, где они забили Коле стрелку, у них произошла перестрелка с чекистами. Оказывается, ФСБ тоже зацепилась за Колю, о чем полицейские не знали. Хорошо, не поубивали друг друга. Мигреня еле отмазал подполковник Пилюгин, бывший его сослуживец по ОВД. Пилюгин тогда сказал, как отрезал: "Чтобы больше на моем горизонте не появлялся. Иначе по старой дружбе, определю тебя в камеру с видом на живописную речку".

  -В семь часов, - задумчиво пробормотал Коля, открывая сайт Бабушкинских бань.- Ага. Вот как. Слава, займи полторы тысячи. Они там совсем озверели.

  Сверлицин поморщился. Коля называл его по имени только, когда ему было что-то нужно.

  -Не жмись, соратник, дело стоящее.

  -А на девицу у вас деньги есть?

  -На девицу?

  -Ну, если, это обычная путана, платить же придется. Не важно, воспользуетесь вы ее услугами или нет.

  -Знаток...А сколько жрицы любви нынче стоят?

  -Николай Карлович, таких денег у меня нет.

  -Ты же в газете подрабатываешь.

  -Давно гонораров не получал.

  -Нет, ну это уж совсем...

  -Путаны на выезде, насколько слышал, берут от трех до десяти тысяч. Нужно было уточнить.

  -Теперь уже поздно уточнять, не перезванивать же. Думаю, до интима дела не дойдет. Надо бы Пилюгину отзвониться, чтобы он пробил номер и прислал пару ребят, но во-первых, это не его район, а во-вторых...

  -И в третьих и в десятых, он не рад будет вашему звонку.

  -Я тоже так думаю. Ладно. Обойдемся пока без Пилюли. Ты вот что, к половине седьмого пойдешь в общее отделение. Так, сколько это...Ничего себе- тоже полторы тысячи за три часа помывки, с веником 1800. Итого: три триста нам с тобой надо на сегодняшний вечер. Не считая мелких расходов.

  -Николай Карлович...

  -Потом сочтемся. Иди в банкомат, а я пока кабинет отдельный закажу.

  Мылся Слава в общем зале без всякого удовольствия. Неуютно ощущал себя среди пузатых, отвисших всеми частями тела мужиков, хлеставших себя с остервенением дубовыми и березовыми вениками. Вообще мыться не хотел - Сверлицин был чистоплотным человеком и в тот день уже дважды принимал душ, но не сидеть же в бане сычом? Пришлось взять тазик, купить у банщика кусок мыла. Коля сказал бы что он пришел неподготовленным. Слава не понимал какой смысл ему был вообще идти в баню, мог бы наблюдать со стороны - кто входит, кто выходит. Но Мигрень сказал, что он должен находиться рядом. Зачем? Он не объяснил, мол, действуй по обстоятельствам. А какие обстоятельства?