Так, например, комментируя ожидания по поводу удвоения темпов роста ВВП ведущих стран мира к 2025 г. за счет использования технологий искусственного интеллекта, академик И.А. Каляев отмечает, что это своего рода «гонка за цифровым призраком». Для того чтобы искусственный интеллект заменил естественный, должны быть созданы системы, способные решать интеллектуальные задачи, для которых пока отсутствует алгоритм их решения. По мнению академика, «в ближайшее десятилетие не удастся создать такие компьютеры, которые смогут достичь производительности, достаточной для создания «сильного» искусственного интеллекта, то есть аналога человеческого мозга. Но выйти на уровень компьютерных технологий, который вполне достаточен для реализации различных функций, считавшихся прерогативой человека, мы можем»31.
По мнению специалистов ИМЭМО, самые оптимистичные оценки вклада соответствующих технологий в ускорение роста глобального ВВП не превышают 0,15–0,25 п.п. в год. Речь идет, разумеется, лишь о нижней границе количественного измерения макроэкономических последствий цифровизации32.
Расхождение в оценках вполне объяснимо. Несмотря на растущее значение цифровой экономики, у нас все еще нет инструментов, с помощью которых мы могли бы ее правильно измерить. И до тех пор, пока мы не можем ее измерить, мы не можем по-настоящему оценить ее реальный вклад в экономический рост. Однако, с точки зрения возрастающего влияния научно-технологического фактора на динамику развития мировой экономики в условиях современной НТР, воздействие цифровой трансформации на экономический рост, несомненно, будет возрастать.
Расстановку сил на общемировом фоне процессов цифровизации можно проследить, исходя из Мирового рейтинга цифровой конкурентоспособности (World Digital Competitiveness Ranking), составляемого ежегодно швейцарским Международным институтом управления и развития в Лозанне (International Institute for Management Development, IMD). Данный рейтинг 2019 г. рассчитывался для 63 стран мира на основе анализа 51 показателя, учитывающего уровень готовности стран к цифровой трансформации, состояние регуляторной среды, инвестиции в НИОКР и образование, потенциал цифровых технологий, капитализацию IТ-отрасли и т.д.
Если говорить о лидерах, то в последние три года устойчивые позиции в рейтинге занимают 5 стран – США, Сингапур, Швеция Дания, Швейцария (См. табл. 1.3). Улучшили свои позиции Нидерланды, продвинувшись в 2019 г. на 9-е место с 6-го в предыдущем году. Десятка лучших стран пополнилась также двумя азиатскими странами – Гонконгом и Южной Кореей. Хотя и не вошел в группу лидеров, но существенно улучшил свои позиции в рейтинге цифровой конкурентоспособности Китай, переместившийся за год с 30 позиции на 22 благодаря наращиванию научно-технологического потенциала.
Таблица 1.3. Позиции стран-лидеров, а также России, Китая и Казахстана в глобальном рейтинге цифровой конкурентоспособности за 2019 г. (Digital Competitiveness Ranking 2019)
* В скобках 2017 г.
Источник: Digital Competitiveness Ranking 2019. www.imd.org/wcc/world-competitiveness-center-rankings/world-digital-competitiveness-rankings-2019.
Россия на этом фоне выглядит более скромно. Расположившись между Чехией и Саудовской Аравией, она занимает 38 позицию, однако по сравнению с предыдущим годом она сумела повысить свой рейтинг на две позиции. Сдерживающим фактором для России является, прежде всего, отставание в уровне квалификации человеческих ресурсов (несовершенство системы подготовки исследовательских, инженерно-технических кадров и IT-специалистов), недостаточный уровень инвестирования как в сферу НИОКР, так и в развитие информационно-телекоммуникационного сектора.
По оценкам Института статистических исследований и экономики знаний НИУ ВШЭ, в 2017 г. вклад сектора ИКТ в ВВП России составлял 3,6%, притом что для обеспечения цифровизации других секторов он должен расти темпами, опережающими рост экономики в целом. Предполагается, что к 2030 г. его вклад может достигнуть 4,6% ВВП33. Данные оценки демонстрируют, что цифровизация положительно влияет на эффективность обрабатывающих отраслей (в наибольшей степени – химической промышленности и машиностроения), финансового, транспортного, строительного комплексов и т.п. Косвенный эффект от цифровизации через прирост эффективности экономики оценивается вчетверо выше, чем прямое влияние ИКТ на экономический рост34. Таким образом, превращаясь в ключевой фактор экономического роста, суммарно цифровизация способна обеспечить к 2030 г. около 30–50% прироста ВВП.
Высокая значимость косвенных эффектов от цифровизации позволяет высветить важность понимания ключевой задачи цифровой экономики, которая предполагает не просто развитие сектора ИКТ, а модернизацию на базе цифровых технологий широкого круга производств. Сегодня сквозные цифровые технологии, как уже отмечалось, напрямую связывают с четвертой промышленной революцией, процессами «новой индустриализации», которые прежде всего затрагивают процедуры перевода реального сектора экономики на новую технологическую основу. И это не случайно, поскольку именно в данном секторе формируются предпосылки экономического роста.
Однако важно понимать, что для широкомасштабного освоения цифровых технологий должна быть готова сама технологическая база производств. Так, для России сложившаяся в настоящее время ситуация со старением основных фондов в отечественном промышленном комплексе является причиной низкого уровня оптимизации и автоматизации производственных и бизнес-процессов, что, в свою очередь, создает преграды для процессов цифровой трансформации производства. Особенно наглядно это можно проследить на примере выпуска металлорежущих станков с ЧПУ. В 2017 г. их доля составляла всего 8–10% от общего производства металлорежущих станков. По этому показателю Россия серьезно отстает от стран-лидеров: в Японии более 90% станков относятся к данному классу, в Германии и США – более 70%, в Китае – около 30%35.
Бурное развитие сквозных цифровых технологий прежде всего сказалось на росте глобальных расходов на НИОКР, общая сумма которых в 2018 г. превысила 2 трлн долл. При этом более 90% этой суммы приходится на страны большой двадцатки (G20). По доле внутренних затрат на науку в ВВП большинство из этих стран преодолели рубеж в 2%. Причем важно отметить, что значительную часть расходов берут на себя частные компании, которые инициируют крупные научно-технические проекты, финансируют и организуют их, создают новые продукты и технологии36.
Статистика показывает, что самый большой исследовательский потенциал сегодня сосредоточен как раз в компаниях информационно-коммуникационного сектора, составляющих основу для технологического рывка в цифровой экономике. Первые пять компаний этого направления в 2018 г. затратили на исследования и разработки около 95 млрд долл., причем ежегодный прирост суммарных расходов в последние годы составлял не менее 10%. Лидером среди таких компаний является «Amazon» с бюджетом на ИР в 30,5 млрд долл., что отражает ее стремление к прорыву, созданию новых технологий, поиску новых рынков, инвестированию в современную логистику с использованием искусственного интеллекта37. Опережающими темпами растут затраты на исследования и разработки у других китайских компаний. В 2017 г. Alibaba затратила на исследования около 3,6 млрд долл., Tencent – 2,7 млрд долл., Baidu – 1,99 млрд долл. Примечательно, что еще 15 лет назад ни одна из компаний сектора ИКТ не входила в ТОП-15 корпораций, лидирующих по затратам на исследования и разработки (см. табл. 1.4).
