Я подошел к окну, внизу, под «шляпкой» гриба, стройная особа в пестром скафе играла с моим робопсом. Она, заметив меня, помахала рукой и даже передала по близкосвязи свою фотку. Миленькая, ничего не скажешь; только её пирсинг, в виде мелких алмазиков на веках, несколько ошарашивает.
– Вы теперь местная знаменитость, – констатировал доктор. – Непонятный, но значительный. Такие девушкам нравятся. Но я согласен, что нужно отправить вас подальше от фронтира. Пусть в центре разбираются. Сегодня вы улетите на Марс, на клипере «Святой Григорий Палама», принадлежащем Ведомству дальних планет.
– А я-то надеялся пристроиться под грибок-теремок, получить здесь надел, обрабатывать свою делянку с шампиньонами, с местными девицами познакомиться; если мне меньше тридцатника, то можно и на дискотеку сходить, если больше, тогда на танцы ча-ча-ча для «тех, кому за тридцать». Сколько у меня времени на сборы?
– Пара часов есть.
– Нищему собраться – только в скаф залезть, так что пары минут определенно хватит. Доктор, попробуйте перекинуть эту так называемую ложную память в область настоящей памяти.
Он помотал головой. Дважды, отрицательно. А потом сказал:
– Впрочем, если вы всё еще никто и звать вас пока никак, хотя на самом деле вы, может быть, и хорошо замаскировавшийся академик, то стоит попробовать. И если вы не возражаете, то сейчас вам в гиппокамп, энторинальную кору и некоторые другие зоны мозга будет запущен распределенный массив электродов…
Это казалось вначале похожим на сновидение. Золотые купола, на которых играет ласковый солнечный свет, и тихий ветерок, треплющий мои волосы, бег босиком по траве, мои ладони, разбрызгивающие воду с сонной поверхности озерка. Вместе с падающими каплями сновидение постепенно становилось моей памятью. И еще. Я, напрягая жилы, гребу на шлюпке, впереди такие же стриженые затылки, как у меня. Носом к волне идем – это плюс, но волна просто стена, серая, холодная – это минус. Если не выгребем – она нас схавает. Однако выгребаем, с матом, рвущимся из самого нутра, и скользим вниз с ее бурлящего гребня, глотая острую водяную пыль, навстречу следующему испытанию… Имя. Место рождения. Воинское звание. Номер воинской части. Задание. У меня есть мать и сестра, есть люди, которые помнят меня…
– Я, по счастью – не академик; тьфу на научную работу, от нее мозги сохнут. Я – капитан-лейтенант Иван Анненский, Роскосмофлот, шестой разведывательный центр, – сказал я доктору. – Родился на Ваське, то есть, Васильевском острове, это в Питере. Ого, я даже спеть могу.
Любо, братцы, любо, любо, братцы, жить! С нашим атаманом не приходится тужить!
Вы уж простите меня, доктор дорогой, так переполняет. Покажите мне картины, где грачи прилетели, и где сосна, что на севере диком, я вам и автора назову. Я помню «У лукоморья» и «Клеветникам России» – это не стареет. Я, кажется, картины Васнецова и Билибина люблю, включая те, что к сказке об «Иван-царевиче и Сером волке». Получается, есть царевич, и исполняющий роль волка тоже имеется. Задание у меня… нет, не надейтесь, не скажу, пока не будет снята секретность.
А еще ясно, что я – на Родине, пусть это и самый ее край, русский фронтир. Господи, я обрел Родину.
Я словно вздохнул воздух, который принес отпечаток каждого объекта, живой души и квазиживого организма в земной и космической России. Купола, говорящие с Небом, паутинки ажурных дорог на сверкающих диамантоидных опорах, многокилометровые рампы, забрасывающие людей и грузы из гравитационной ямы Земли в космос. Спирали орбитальных баз и кристаллы космических поселений, геодезики наших марсианских городов. Заводы и шахты, вгрызающиеся в тела астероидов. Наши космические трассы, уходящие в Пояс и к Юпитеру, украшенные ожерельями маяков. Наши редуты, посты и дозоры, разделенные миллионами километров, но все же связанные в протяженные оборонительные линии. Корабли наших первопроходцев, которые сейчас садятся на Титане, спутнике Сатурна, и зонды, которые пытаются проникнуть в чрева планет-гигантов, дышащие запредельной силой. Я чувствовал прошлое, бывшее еще до космоса, когда предки, согреваемые русской верой, покоряли ледяные просторы и рвались к горизонту, поливая своим потом и кровью черные леса и бескрайние степи, отражали басурманские тьмы, неся ценой своей жизни новую жизнь, прорастающую луковками церквей, колосьями на полях, избяными срубами и журавлями колодцев.
Почувствовал я и врагов – базы Западного Альянса, их корабли-матки, готовые сблевать потоки агрессивных нанит, орды кретинистых франков и вредителей-биомехов, рои хищных роботехов.
– Мне, доктор, нужно немедленно связаться с командиром пограничной стражи по закрытому каналу Р-200, протокол RRR. Я, кажется, понял, что задумал Альянс. Ляпунов-2 в опасности и в запасе едва ли пара часов…
Уже через полчаса лифт опустил меня вплоть до темной слегка колеблющейся поверхности океана, открывшейся в искусственном ледяном гроте.
– Еще раз проверьте по датчикам и интракорпоральным счетчикам – всё ли в порядке, – распорядилась сестра Евпраксия.
Мы были на нижней кромке ледяного покрова Европы, в скафах, рассчитанных на давление в двести атмосфер, наши легкие вентилировала кислородсодержащая фторуглеродная жидкость. Только что я получил сообщение из Царьграда – должен прибыть туда к началу Земского собора. Оно было с указанием моих имени-отчества-фамилии, воинского звания и личного молекулярного отпечатка – значит, точно касается меня. Однако ж решил заняться пока более неотложными делами. Что может быть неотложнее, чем обезвредить пакость, которая поднимается из океанской пучины к ледяной коре юпитерианского спутника, в которой закрепился наш город? Ополчение Ляпунова-2 думало, что отбило атаку, но несколько пиявок-пенетраторов не только прошили насквозь обитаемую полость, они достигли вод подледного океана Европы и ушли в неясные глубины. Теперь гидроакустические антенны Роскосмофлота показывали странную движуху внизу – как будто даже изменение рельефа дна.
– Погружение, с Божьей помощью, – скомандовала сестра Евпраксия.
Я соскользнул с платформы в черную как будто маслянистую жидкость, внешне более похожую на нефть, чем на воду.
Мы уходили вниз с помощью гидрореактивных буксировщиков, кроме меня – еще двое. Сестра Евпраксия, как же без нее, и лейтенант Роскосмофлота Литке – у него шеврон точь-в-точь как моя тату, якорь с лапами-звездами.
На глубине 1200 лейтенант, благодаря навешанной на его шлем гидроакустике, первым заметил это…
– Снизу поднимаются тела, крупные, диаметром по 10 метров.
А потом мы увидели их во всей красе и без гидролокаторов.
Внешне – как большие шары, всплывают целым стадом.
– Обитатели пучины, гипотетические до сего момента, в просторечии е-медузы, да еще в таких товарных количествах, – сказал лейтенант; хотя мы переговаривались при помощи текстовых сообщений, я ощутил его восхищение. – Несколько раз флотские гидроакустические буи как будто засекали их, но никогда не было дополнительного подтверждения, что это не помехи.
Теперь они проплывали рядом с нами. Их оболочки выглядели твердыми и лейтенант рискнул дотронуться до одной из них – е-медуза и усом не шевельнула – действительно, ни гнется, ни мнётся. Встроенный в мой шлем спектроскоп показал, что оболочка е-медузы состоит из силикатов. Они к тому же были прозрачными как пузыри, а в студенистой массе, заполняющей их, виднелись какие-то включения – внутренние органы или то, что съедено на обед?
– Если они так торопятся наверх, значит, на то есть веская причина, – заключила сестра Евпраксия.
– Я за то, чтобы подождать причину здесь, – отозвался я.
А вот и она. Следом за е-медузами, догоняя их, поднимались вроде как клубы дыма. Но они были настолько плотные, что напоминали не слишком оформленного, однако огромного Левиафана.
– Ну что, лейтенант, а этого ваши буи еще не засекали?
– Всплываем, живо, – скомандовала сестра Евпраксия.
Это хорошо, что мы использовали жидкостное дыхание и подниматься можем шустро. Но Левиафан делал это еще быстрее. Одна из его «псевдоподий» догнала е-медузу и она вмиг исчезла, как будто моментально была расщеплена в молекулярный хлам.
