Признаюсь, что я была неидеальной сестрой, в конце концов, не просто так Морган называл меня «жопой» (моя любимая пытка была прижать его к стене, пукнуть в свою руку и дать ему понюхать). Но с самого начала я знала, что должна присматривать не только за ним, но еще и за собой, учитывая то, как «следили» за нами родители. Когда Моргану было три года, произошел следующий случай. Он встал на спинку дивана, чтобы посмотреть в окно, а потом собрался прыгнуть. Я это заметила и сказала маме, что он может упасть и ушибиться. Конечно же, так и произошло. Я старалась его поймать, но была слишком слабой, чтобы удержать. Моя помощь смягчила падение, но он все же умудрился удариться головой об угол кофейного столика. Дальнейшее было похоже на сцену из фильма. Мама подпрыгнула и завопила:
– Не двигайтесь!
Затем обмотала его голову полотенцем и повезла в больницу. У него был перелом черепа, и еще долгое время после того, как ему все зашили, он выглядел как Франкенштейн.
Вскоре после рождения Моргана мы переехали из Розуэлла в Калифорнию – она стала первым местом в списке переездов, которым ознаменовалось наше детство. Мама догадалась, что у папы появилась любовница, поэтому сделала то, чему ее учила бабушка, – увезла его от «проблемы». Мне кажется, женской половине нашего семейства не приходило в голову, что, когда вы переезжаете со своим неверным мужем в другой город, вы забираете с собой эту проблему, и, куда бы вы ни уехали, она всегда остается с вами.
Для большинства людей переезд имеет большое значение, поскольку влечет перемены: необходимость арендовать жилье, пережить трудности и стресс при обустройстве на новом месте, найти нового врача, химчистку, продуктовый магазин. Это еще если не заводить разговор о детях, их обучении в новой школе, маршруте школьного автобуса и так далее. Все это требует длительных обдумываний, подготовки и планирования.
У нас же была совершенно другая картина. Мы с братом подсчитали, что на протяжении нашего детства мы меняли как минимум две школы в год, а обычно и больше. И мне, казалось нормальным, пока я не увидела, как живут другие семьи. Когда я слышала рассказы, что у некоторых лучшие друзья появились еще в детском саду, то не могла себе этого представить.
Все начиналось с предчувствия, что что-то готовится, планируется, а потом в одночасье мы уже едем на одном из наших транспортных средств. Их мои родители неоднократно меняли на протяжении многих лет: ржавого цвета «Форд Мэверик», коричневый «Форд Пинто», бежевый «Форд Фалкон». Все они были совершенно новыми. За исключением голубого «Шевроле Бел Эйр» 1955 года. Часто переезд был необходимостью: папа так хорошо выполнял свою работу – он и правда был профессионалом, – что в результате его приглашали в команду газет из других городов. От нас требовалась только поддержка. Надо сказать, что в раннем возрасте переезд не кажется чем-то грандиозным или сложным. Поэтому мы просто следовали за ним, не задумываясь.
Второй раз я попала в больницу из-за почек в одиннадцать лет. Совпадение это или нет, но меня положили туда после еще одной измены отца. Конечно, тогда я не знала, что папа изменял, да и не могла как-то повлиять на это. Но в то же время меня не покидала мысль: может быть, таким способом я выражала свое отношение к тому, что происходит дома? Моя болезнь на какой-то период времени была как «пластырь на болячке» – папа вспоминал про свою семью.
По иронии судьбы, в тот момент наш быт казался необыкновенно улаженным: несколько лет назад мы вернулись в Розуэлл, и я почувствовала себя дома. Мы жили в милом трехкомнатном домике на ранчо. У меня была своя комната, где стояла розовая кровать с балдахином и покрывалом такого же оттенка. Морган делил комнату с Джорджем, младшим братом папы. (Джордж жил с нами с тех пор, как мне исполнилось пять лет. Какими бы странствующими ни были мои родители, они приняли его не задумываясь, когда скончалась бабушка и моему дяде некуда было идти. Для меня он был как старший брат.) Мы подружились с четырьмя ребятами, которые жили на нашей улице, и бегали туда-сюда между домами. Это было первое место, где у меня появились друзья, которых я действительно помню.
Однажды я возвращалась из школы домой и вдруг почувствовала сильный жар по всему телу. Кожа в области щек и живота напрягалась все сильнее и сильнее, второпях я побежала в ванную, спустила трусы, чтобы проверить свой «пирожок». На этот раз отеки были по всему телу.
В католической больнице святой Марии меня окружали монашки. Я сразу же привыкла к новой рутине: у меня измеряли общее количество мочи и брали кровь два раза в день. Пластиковые катетеры еще не изобрели, поэтому выбора не было: для каждого анализа крови использовали иглу. Но, несмотря на все эти уколы, мне здесь было легко – я чувствовала заботу окружающих.
Так совпало, что Моргану в это время предстояла операция по удалению грыжи, поэтому нас поместили в одну палату. Я считала себя экспертом по больничной жизни, ну и, во всяком случае, была его старшей сестрой. Поэтому в больнице всем заведовала только я. Мы спорили по поводу того, что будем смотреть по телевизору, но у нас не было пульта от него, поэтому приходилось каждый раз звать монахиню, чтобы она переключала каналы. Моргану было шесть, и ему, конечно же, было все равно, а вот мне не хотелось терять статус лучшего в мире пациента. Поэтому, когда Морган пошел на поправку, я не расстроилась, что останусь одна.
В школе мне приходилось регулярно сдавать анализ мочи, а еще меня приводили в кабинет директора, чтобы убедиться, что я поела. Я была так раздута от стероидов, что один мой одноклассник спросил, не сестра ли я Деми. Я чувствовала себя не особенной, как в больнице, а потерянной. И не хотела, чтобы люди видели меня такой.
Поэтому моей радости не было предела, когда родители сообщили о новом переезде. Дело в том, что мама, как я поняла позже, нашла рыжий волос на трусах папы, когда относила вещи в стирку. После этого родители много ссорились, но в конце концов пришли к единственному выходу – переезд. На этот раз намного дальше, чем обычно, в другую часть страны, в Пенсильванию, а точнее, в район Канонсберг.
Это было большим событием. Родители заранее начали все объяснять, что добавило важности процессу. В этот раз к нам приехал настоящий грузовик от компании U-haul. В нем поместились все наши кровати, зеленая кушетка, керамические куропатки мамы и тот самый журнальный столик, о который ударился когда-то Морган. Но когда мы закончили погрузку, оказалось, что в машине для всех нас недостаточно места. Мама пошутила, что я могла бы сесть на пол у нее в ногах, рядом с передним сиденьем, а я приняла ее предложение: постелила там одеяло и положила маленькую подушку, тем самым создав небольшое уютное гнездышко. Эта поездка оказалась ужасно длинной еще и за счет того, что была вьюга и папе приходилось останавливаться, поскольку он не видел дороги. Я сидела у печки, поэтому мне было уютно и безопасно на моем местечке.
Канонсберг кардинально отличался от Нью-Мексико или Калифорнии и в культурном, и в языковом аспекте. Мы приехали оттуда, где говорили по-другому. (У моей мамы всегда было правильное произношение, независимо от места пребывания. Морган поразил ее, попросив однажды большую бутылку колы и «б’рито» вместо буррито[9].) У моего брата адаптация проходила особенно тяжело – он был еще большим интровертом, чем я, и часто подвергался издевательствам. Я была жестче и хладнокровнее, мой механизм адаптации работал так: сначала я вхожу в новую обстановку, осматриваюсь, после чего начинаю действовать, как детектив. Я задаю себе вопросы: как здесь все работает, чем занимаются люди, кто мои потенциальные союзники, чего мне бояться, кто здесь главный? И конечно же, больше всего меня волнует вопрос: как я могу вписаться в это окружение? Затем я пытаюсь взломать код этой системы и выяснить, что должна сделать, чтобы освоиться. Эти навыки мне пригодятся позже.
