Проходит еще несколько дней, и снова все заняты своими делами - кто за работой, кто за книгой, а наш прославленный драматург Джордж Уорингтон уже трудится над новой пьесой. После того как трагедия "Карпезан" была показана тридцать, а может быть, и сорок раз, подмостками завладели другие гении.
Кое-кто, возможно, был поражен тем, что город мог проявить подобное непостоянство, что такой шедевр, как эта трагедия, мог так быстро ему прискучить. Эти люди были просто не в состоянии примириться с тем, что на сцене уже лицедействовали актеры, обряженные совсем по-другому, и произносились стихи, написанные другими авторами, но Джордж, будучи скептиком по натуре, отнесся к судьбе своей трагедии вполне философски и со спокойным удовлетворением положил в карман выручку от спектаклей. Он книгопродавца мистера Додели он получил обычное вознаграждение в виде сотни фунтов, от директора театра - две сотни, а то и больше, и такое количество похвал от критиков и от друзей, что тут же уселся писать новую пьесу, уповая, что она будет иметь еще больший успех, чем его первый опыт.
За этими занятиями, перемежающимися другими, еще более восхитительными, пролетали месяц за месяцем. Счастливое время! Счастливые дни юности, когда произнесено первое признание в любви и на него отвечено взаимностью; когда сияющие глаза возлюбленной ежедневно встречают тебя ласковым приветом, а милые губки неустанно поверяют тебе свои нежные тайны; когда прощальные слова "доброй ночи!" сопровождаются взглядом, сулящим сладостное обещание завтрашней встречи; когда сердце так переполнено любовью и счастьем, что готово одарить ими целый мир; когда день заканчивается благодарственной молитвой и занимающаяся заря несет упоительные надежды; когда любое сомнение кажется малодушием, несчастья - немыслимыми, а бедность - лишь приятным испытанием постоянства! Родители Тео, вспоминая дни своей весны, с тихой радостью наблюдали очаровательную пастораль, которую юность разыгрывала перед их глазами. И много лет спустя Джордж Уорингтон в одном из писем, которые он неизменно посылал жене во время отлучек из дома, сообщит, что, проходя мимо старого дома на Дин-стрит, поглядел на окна и подумал: кто-то сейчас сидит в той комнате, где они с Тео были когда-то так счастливы?
А пока что кое-какие выдержки из письма Джорджа брату помогут нам узнать, как протекали эти дни и чем были заняты наши друзья.
"У старого окна напротив Бодфорд-Гарден,
20 августа 1759 года.
Что заставило тебя возвратиться к угрюмым скалам, унылым берегам, палящему летнему зною и зимней стуже своей родины, в то время как ты мог бы с тем же успехом пожинать лавры в Германии? Полк Кингсли вернулся, увешанный ими, как Зеленый Джек в майский праздник. Шесть наших пехотных полков творили чудеса, и наша кавалерия отличилась бы не меньше, если бы лорд Сэквилл дал ей такую возможность. Но когда принц Фердинанд крикнул: "В атаку!" - его милость не расслышал или не сумел перевести иностранные слова на родной язык и не понял, что они означают "вперед!", и потому мы лишь разбили французов, а не уничтожили их всех до единого, что легко могли бы сделать, командуй нами лорд Грэнби или мистер Уорингтон. Милорд возвратился в Лондон и требует, чтобы его судили военным судом. Он очень высоко задирал голову в дни своих успехов, а теперь в беде проявляет такое упорство в своем высокомерии, что это, право, достойно восхищения. Можно подумать, что он прямо-таки завидует бедному мистеру Бингу и расценивает как manque d'egards {Недостаток уважения (франц.).}, что сам он избежал расстрела.
Наш герцог уже получил знак свыше и готовится покинуть эту юдоль величия, побед, падений и разочарований. Его высочество разбил паралич, и pallida mors {Бледная смерть (лат.).} уже заглянула к нему в дверь, как бы говоря: "Я зайду в другой раз". Хоть он и тиран, но свою опалу, надо признать, несет с достоинством, и наш король имел в лице своего сына такого преданного слугу, какого не сыщется ни у одного монарха. Почему мои симпатии всегда на стороне проигравшего? Почему мне всегда хочется восстать против победителя? Я раза два-три посетил палату общин и слышал вашего знаменитого мистера П., - он ведь главный покровитель твоего начальника и первый открыл его заслуги. Высокопарность этого человека мне претит. Очень бы хотелось, чтобы какой-нибудь маленький Давид низверг этого чванливого великана. Речь его донельзя напыщенна, мысли тоже. Мне больше по душе манера Барри, хотя как актер мистер П., конечно, даст ему сто очков вперед.
"Покахонтас" резво подвигается вперед. Роль капитана Смита пришлась Барри по душе, и, дай ему волю, он обрядил бы его в красный мундир с синими галунами и эполетами, но я намерен одеть его точно по портретам придворных королевы Елизаветы, висящим в Хэмптон-Корт, - у него будут брыжи, большая квадратная борода и тупоносые башмаки. "А что вы сделаете с Покахонтас? Вы не думаете, что ее следует татуировать?" - спросил меня дядюшка Ламберт. Роль воина, который хотя и влюблен в Покахонтас, но, заметив ее расположение к капитану, благородно спасает последнего от смерти, поручена Хэгану и, мне кажется, будет иметь колоссальный успех. Странный субъект этот Хэган: весь напичкан цитатами из пьес, словечка в простоте не скажет, но добрый, честный и храбрый, - если, конечно, я не заблуждаюсь. Он очень рассержен тем, что ему недавно поручили роль сэра О'Браллагана в новом фарсе мистера Маклина "Любовь по моде". Он заявил, что не желает осквернять свой язык, подражая этому гнусному ирландскому акценту. Да куда уж ему подражать, когда у него самого такой неподражаемо скверный выговор.
Рассказать ли тебе все без утайки? Не скрыть ли от тебя кое-какие подробности? Не раню ли я твои чувства? Не разожгу ли я твою ревность до такого предела, что ты запросишься в отпуск в Европу? Так знай же: хотя Карпезан давно мертв, кузина Мария не перестает посещать театр. Том Спенсер видит ее из вечера в вечер на галерее, и появляется она там в тех случаях, когда в спектакле занят Хэган. Живее, сапоги и плащ мистеру Уорингтону! И пусть немедля закладывают карету четверкой, мы мчимся в Портсмут! Письмо, которое я сжег однажды утром, во время завтрака (теперь я могу позволить этой тайне выпорхнуть на волю, ей ведь до тебя еще лететь и лететь), было от кузины Марии и содержало намек на то, что мне следует держать язык за зубами, однако я не могу не шепнуть тебе, что кузина Мария изо всех сил старается как можно быстрее утешиться. Стоит ли портить ей игру? Поставлю ли я в известность об этом ее брата? А какое мне, собственно, до этого дело? Чем мы с тобой обязаны Эсмондам, если не считать того, что они обыгрывали нас в карты? И все же наш благородный кузен мне нравится. Мне кажется, что он очень хочет быть порядочным человеком, только это ему никак не удается. Вернее, он хотел этого когда-то. Он пошел в жизни по ложному пути, и теперь, по-видимому, его уже не воротишь назад, поздно! О, beati agricolae {О, блаженные земледельцы! (лат.).}. У нас в Виргинии жизнь скучна, и все же возблагодарим небеса за то, что мы выросли там. В детстве из нас делали маленьких рабов, но не рабов порока - азартных игр, недостойных страстей, дурных мужчин и дурных женщин. И, только покинув родительский кров, мой бедный Гарри попал в компанию жуликов. Я имею в виду жуликов en grand {С размахом (франц.).}, тех, что подстерегали тебя на больших дорогах английского высшего света, устраивали на тебя засады и очищали твои карманы. Я не считаю, что ты уронил себя тем, что тебе не повезло и пришлось расстаться с кошельком. Но теперь ты вознаградишь себя за все, поразишь еще немало "французских драконов", увенчаешь свое имя славой и станешь великим полководцем. И наша матушка будет рассказывать о своем сыне-капитане, о своем сыне-полковнике, о своем сыне-генерале и закажет твой портрет маслом со всеми регалиями и орденами, в то время как я, бедный, так и останусь прилежным рифмоплетом или - будем надеяться на лучшее - добропорядочным чиновником с небольшим особнячком в Ричмонде или в Кью и с дюжиной детишек, которые будут раскланиваться и делать реверансы, когда их дядя-генерал подъедет к воротам на своем статном скакуне в сопровождении адъютанта, у которого карманы будут набиты имбирными пряниками для племянников и племянниц. Меч Марса - твой удел. Меня же влечет к себе тихая пристань: тихий домик, тихий кабинет, где вдоволь книг и Некто, dulce ridentem, dulce loquentem {Нежно смеющийся, нежно беседующий (лат.).}, сидит по другую сторону камина, пока я скриплю пером по бумаге. Я так упоен своей мечтой, она наполняет меня таким довольством и счастьем, что я боюсь предаваться ей, боюсь, чтобы она не развеялась, как дым, и не решаюсь говорить о своем счастье даже моему драгоценному Хелу. К чему честолюбивые стремления, если может осуществиться такая мечта? Что мне войны, если здесь я нашел обетованный край, сулящий мне райское блаженство?