— Перед началом спектакля Джейн скроется внутри, — сказал я. — Не хотелось бы мне оказаться снаружи, когда сработает манок.
— А что в нем? — выкрикнул кто-то.
— Кровь трицератопса. Мы надеемся подманить сюда хищника. Может быть, даже короля всех хищников. Самого Tyrannosaurus rex.
По рядам обедающих прокатился одобрительный ропот. Все слышали о Ти-рексе. Вот он уж точно звезда. Я легко перешел на лекторский тон.
— Если препарировать тиранозавра, увидим, что у него необычайно крутая затылочная доля, которая отвечает за обоняние, — много больше, чем другие отделы мозга, и больше, чем у любого другого животного на земле, за исключением белоголового сипа. Рекс может учуять свою добычу, — все стервятники на такое способны, но об этом я умолчал, — на расстоянии нескольких миль. Смотрите.
Хлопнув, как детская шутиха, манок выпустил облачко розового тумана.
Я оглянулся на стол де Червиллов и увидел, что Мелузина сбросила с ноги туфельку и пальцами забирается под штанину Хоукингса. Тот покраснел.
Ее отец ничего не заметил. Ее мать — скорее, мачеха — заметила, но ей было плевать. На ее взгляд, это обычные женские штучки. Но я не мог не отметить, какие у Мелузины красивые ноги.
— Еще несколько минут. И пока мы ждем, хочу обратить ваше внимание на великолепные пирожные нашего шеф-повара Руперта.
Я умолк под вежливые аплодисменты и начал дежурный обход столов: шутка тут, пара слов похвалы там — пустая болтовня правит миром.
Когда я добрался до стола Червиллов, лицо Хоукингса было белым, как мел.
— Сэр! — Он прямо-таки вскочил на ноги. — На пару слов. Хоукингс практически оттащил меня от стола. Когда мы остались одни, выяснилось, что он расстроен настолько, что даже заикается:
— Эт-та девушка, она х-хочет, ч-чтобы я…
— Знаю, чего она хочет, — холодно отозвался я. — Она совершеннолетняя, так что сами решайте.
— Вы не понимаете! Я просто не могу вернуться за тот стол!
Отчаяние Хоукингса было неподдельным. Я поначалу подумал, что до него дошли какие-то слухи, темные намеки на его будущую карьеру. И все же мне показалось, что дело не в этом. Здесь крылось что-то другое.
— Ладно, — сказал я. — Исчезайте. Но я не люблю секретов. Напишите исчерпывающее объяснение и оставьте его в моем офисе. И никаких уверток, поняли?
— Да, сэр. — По молодому красивому лицу разлилось облегчение.
— Спасибо, сэр.
Он уже собрался уходить.
— Ах да, вот еще что, — сказал я, испытывая ненависть к самому себе. — И близко не подходите к своей палатке, пока не закончится благотворительный бал.
Де Червиллы не выразили особой радости, когда я сказал им, что Хоукингсу нездоровится и я займу его место. Но я вынул из кармана зуб тиранозавра и подарил его Филиппу. Это был всего лишь обломок, — рексы то и дело теряют зубы, — но не стоило об этом упоминать.
— На вид острый, — не без тревоги заметила миссис де Червилл.
— К тому же с зубцами. В следующий раз, когда будешь есть стейк, попроси маму, чтобы она разрешила тебе использовать его вместо ножа, — предложил я.
Что совершенно его покорило. Дети непостоянны. Филипп тут же позабыл о Хоукингсе.
Чего нельзя было сказать о Мелузине. Гневно сверкая глазами, она вскочила, бросив салфетку на пол.
— Хотелось бы мне знать, — начала она, — что вы себе…
К счастью, тут появился Сатана.
Тиранозавр взбежал на холм вполне резво, так что лишь опытные палеонтологи поняли, старик далеко не в лучшей форме. Даже умирающий Ти-рекс двигается быстро.
Люди ахнули.
Я вынул из кармана микрофон и быстро прошел к окну.
— Ребята, нам очень повезло. Хочу сообщить тем из вас, чьи столы находятся у окна стекло выдержит удар силой двадцать тон на квадратный дюйм. Никакая опасность вам не грозит. Но вас ждет великолепное представление. Тем, кто обедает в дальней части залы, возможно, захочется подойти поближе.
Юный Филипп пулей рванул с места.
Тварь была почти уже под стеной станции.
— Тиранозавр обладает сверхчувствительным обонянием, — напомнил я собравшимся. — Запах крови подавляет все остальные центры его мозга. Он впадает в исступление.
Несколько капель крови брызнули на окно. Увидев нас через стекло, Сатана прыгнул и попытался разбить его своим весом.
УУХ! — гулко откликнулось стекло и задрожало от удара. Из толпы обедающих послышались крики и визг, и несколько человек вскочили на ноги.
По моему сигналу струнный квартет вновь взялся за смычки, а Сатана тем временем прыгал, рычал и царапал стекло — совершенная аватара неистового бешенства. Музыканты выбрали скерцо из квинтета Шостаковича для фортепиано. Скерцо считаются забавными, но большая часть их подобна неистовому музыкальному вихрю, и потому они оказываются особенно удачным аккомпанементом для выходок неистовствующих и хищных динозавров.
УУХ! Могучая голова еще и еще ударяла в окно. Долгое время Сатана царапал окно зубами, оставляя длинные борозды.
Филипп всем телом прижался к стеклу, словно пытаясь до минимума сократить расстояние между собой и неистовой смертью в облике динозавра. Радостно взвизгивал, когда пасть убийцы пыталась схватить его. Чудный парнишка. Мне, как и ему, хотелось как можно ближе оказаться к происходящему. Это и у меня в нутре.
В его возрасте я был точно таким же.
* * *
Когда, наконец, Сатана устал и в дурном настроении удалился, я вернулся к де Червиллам. Филипп возвратился в лоно семьи. Выглядел парнишка бледным и счастливым.
Его сестра была не менее бледна. Я заметил, что она дышит мелко и часто.
— Вы уронили салфетку.
Я подал Мелузине сложенный вчетверо кусочек ткани. Внутри была рекламная карта размером с почтовую марку, на которой обозначалась станция «На вершине холма» и жилой комплекс за ней. Одна из палаток была обведена в кружок. Ниже стояло «Пока остальные танцуют».
Я подписал записку «Дон».
— Когда я вырасту, то стану палеонтологом! — горячо восклицал парнишка. Бихевиористом, а не каким-нибудь анатомом или ковбоем.
Тут за ним пришли, чтобы отвезти его домой. Его семья оставалась потанцевать. А Мелузина давно уже скрылась — на поиски палатки Хоукингса.
— Рад за тебя, — сказал я и положил руку на плечо своему юному приятелю. — Заходи ко мне, когда получишь образование. Буду счастлив ввести тебя в курс дела.
Парнишка ушел.
Он только что подвергся инициации. Я прекрасно знал, что он сей час чувствует. Я пережил нечто подобное, стоя перед фреской «Эра рептилий» Заллинджера в музее Пибоди в Нью-Хейвене. Это было еще до начала путешествий во времени, когда изображения динозавров были единственной доступной реальностью. Сейчас я мог бы указать на сотни неточностей на фреске. Но в то далекое пыльно-солнечное утро в Атлантиде моей юности я просто стоял, не сводя глаз с величественных тварей, и душа моя была исполнена предвкушением чуда, пока мать не утащила меня прочь.
Жаль Филипп был так полон любопытства и энтузиазма. Из него получился бы отличный палеонтолог. Я это видел. Однако ему не придется воплотить свои мечты. У его семьи слишком много для этого денег. Я знал это наверняка проглядел личные дела персонала станции на ближайшую сотню лет, и его имя нигде не значилось.
Возможно, это была самая малая из тысячи тайн, какие я хранил и какими ни с кем не мог поделиться. И все же мне стало грустно. На мгновение я ощутил груз всех прожитых лет, всех мелких и мелочных компромиссов, всех недостойных целесообразностей. Потом я прошел через воронку времени и вернулся на час назад.
Никем не замеченный, я выскользнул из залы и пошел дожидаться Мелузину.
Поддерживать воронку времени очень дорого. В обычном режиме — когда мы не даем благотворительных банкетов — мы по несколько месяцев кряду проводим в поле. Отсюда — жилой комплекс с его армейскими палатками на платформах и сеткой под током высокого напряжения по периметру, чтобы не пускать внутрь монстров. Когда Мелузина юркнула в палатку, внутри было темно.
