-- Ну как, доктор, до свадьбы заживет?
Врач оторвался от бесконечного синего иероглифа и покосился на Игоря.
-- Скажите, что у него болит?
Бедная Татьяна. Несчастное солнышко больного мужа. Тихая нежная истерика.
Врач сел за стол и снова углубился в справочники.
-- Ну? -- нетерпеливо откашлялся Коля.
-- Коля, веди себя поприличнее, -- буркнул Ванька. -- В конце концов, ты ему просто мешаешь.
Невропатолог вырвал из блокнота лист бумаги, пробежался по нему обгрызенным фломастером и сунул в ледяную ладонь Татьяны.
-- Вот телефон профессора Гампольского, психиатра. Может быть, он ответит на ваш, -- тут он сделал угнетающую паузу, -вопрос.
-- Так значит, вы не знаете, что у него болит?
Невропатолог сел обратно за стол и вонзил зубы во фломастер.
-- Ну?
Врач обдал Колю возмущенным взглядом и тщательно пережевал пластмассовый колпачок.
-- По всей видимости, -- выдавил он вместе с фломастером, -- источник болевых ощущений находится внутри самого мозга. Нужны более тщательное обследование. Томография. Анализы. Как минимум. И обязательно сходите. К профессору. Гампольскому.
Игорь уставился в потолок. Дискотека получается что надо. Если уж даже врачи не могут определить источник боли, то, наверное, самое время тушить свет...
-- Понаблюдайте за своими ощущениями. Это все, что я пока могу вам посоветовать.
Он подумал, что даже в том случае, если ему осталось жить недолго, это утро все равно стоит запомнить -- утро новой жизни, время в которой измеряется не в секундах и минутах, а в интервалах, разделяющих жуткие приступы, пусть и не всегда одинаково отстоящие друг от друга, но неизбежные, как помывка посуды. Например, спуститься из кабинета невропатолога до крыльца -- один приступ, пройтись до дороги -- два приступа, поймать такси -- еще один...
Оно было серое, это утро новой жизни, унылое, как похороны. Рога тополей царапали рыхлое днище облачности, которая, казалось, вот-вот утонет, опустится на землю, а вороны скорбно ворошили воздух пепельными крыльями и все время пытались что-то спеть. Игорь смотрел на мир и ждал: вот сейчас, сейчас это случится, случится, раздастся боль, будет нестерпимо больно -- и было действительно больно, и селезенка корчилась в судорогах, и хотелось кричать, и он кричал, а в промежутках между приступами в голову непонятно к чему лезли странные сочетания букв, видения взбесившегося солнца, зелено-желтая кора дерева, мальчик, медленно крутящийся вокруг оси селезенчато-солнечного бытия, и голова тоже кружилась, и очень, очень хотелось больше никогда не болеть. Умереть.
- 2
Вокруг неподвижно стояло замерзшее пространство, сквозь которое то и дело пропитывались кляксы фонарей. Легкий, вкусный морозец. Скрип снега под ногами. Случайные вкусные ночные звуки. Кайф. Щекочущее тепло от свежесвязанного Танькой свитера. Зима, снег, нет боли. Вселенский кайф. Что может быть лучше?
Игорь брел по заснеженному скверу, по глоточку смакуя удовольствие от отсутствия боли, по кусочку вынимал из пережитых двух дней эпизоды, ощущения, внимательно рассматривал их и пытался выложить правдоподобную композицию.
Что мы имеем? Да ничего. Дневной сон-бред, красные человечки, роющие канал в пустыне, и падающие в небо горы, беснующийся от боли нерв на изгороди вокруг вулкана... просто жуть. Уверенность в том, что где-то за пределами его тела лежит новый орган, селезенка, возникшая после недолгой дискуссии с выключателем света в туалете. Да, и еще, какие-то странные мысли -- даже не то чтобы мысли, а так, сиреневые тени на поверхности бреда. То ни с того ни с сего становилось невыносимо страшно за потухающее где-то солнце, то вдруг на целую минуту им овладевали сильные раздумья по поводу искусственного смещения траекторий метеорных потоков, то в голове начинали звучать чьи-то невнятные слова и как-будто что-то искрило. А вот еще воспоминание... нет, даже не воспоминание, а навязчивое желание вспомнить, -- вспомнить случай из школьного детства, когда он забыл дома ключ, и, вернувшись из школы, до самого вечера прождал свою маму во дворе. Тогда, исключительно от скуки, он ухватился за ствол тополя и стал кружиться вокруг дерева, вытаптывая на лохматом октябрьском дерне ровную окружность. Зажмурив глаза, он воображал себя то часовой стрелкой, то заколдованным циркулем -- и буквально ощущал, как вслед за ним вокруг дерева с мелодичным скрипом поспевали миллиарды вселенных...
А сейчас его что-то регулярно подталкивало к этому воспоминанию. Причем происходило это только тогда, когда он двигался -- даже сейчас, ночью, когда до ближайшего приступа было несколько часов. Он закрывал глаза, вслушивался в хрумканье снега под ногами -- и понимал, что сквозь все его мысли странным образом, ненавязчиво, но и неумолимо, просачивалось это кружение вокруг ствола дерева. Можно было побиться головой о фонарный столб, натереть ее снегом, замассировать до обморока -- ощущение не пропадало.
Композиция выводов не выстраивалась. Во-первых, такого не бывает. Во-вторых, по ночам этого не бывает вообще -- непонятно только почему. В-третьих, где этот Гампольский, почему у него дома никто не берет трубку, убил бы на месте... Ведь это по всем признакам смахивает на серьезное расстройство, надо срочно лечиться, иначе можно напрочь слететь с катушек, и тогда жениться уже будет некому.
-- Игорь!
Вот жизнь... Не дают больному человеку по ночному городу походить.
-- Игорь, зайчик, не уходи далеко!
Татьяна пыталась выйти на Игоря с фланга, через сугробный шторм.
-- Танька, тебе чего дома не сидится?
-- А тебе? А если приступ?
-- Солнышко, ты же знаешь, у меня по ночам приступов не бывает.
Дожили! У меня по ночам приступов не бывает! Вот уже двадцать пять лет!
-- Ты же ослаб, зайчик, -- она отряхнула снег и залезла к зайчику подмышку. -- Упадешь, уснешь, замерзнешь.
-- Туда мне и дорога.
-- А обо мне ты подумал?
Да. Сразу же после того как сказал. Игорю снова стало неловко.
-- Зайчик, надо договориться и перенести свадьбу. Пока не поздно.
-- Таня, что за страшные вещи ты говоришь? Никаких отсрочек. Свадьба будет послезавтра, как и собирались.
-- Но ведь ты болеешь, зайчик. Как тебе в таком состоянии на свадьбу идти?
"Чепуха. Женитьба -- формальность", -- должно было сорваться с языка, но он вовремя сообразил. Не формальность. Для него -- не формальность. Но с другой стороны, что делать с приступами?
-- Куда ты торопишься? Дождемся Гампольского, вылечим тебя, а потом...
-- Нет, солнышко, не пойдет. Лечиться надо до свадьбы. Я понимаю, что это выглядит как маньячество, но я не хочу никаких отсрочек. В крайнем случае, буду болеть на свадьбе.
Таня насупилась.
-- Только не говори, что боишься, что я не дождусь и убегу от тебя.
-- Пожалуйста, не скажу.
-- Ведешь себя как школьник.
Конечно, только ссоры сейчас и не хватало. Однако, по правде говоря, его странный бзик уже не раз до этого доводил. Ведь именно Игорь настоял на том, чтобы жениться как можно скорее, не откладывая до теплого и несравненно более удобного для такой затеи лета. И именно из-за его дурацкого опасения потерять Таню... Хотя нет, почему дурацкого. Уход предыдущей жены нанес ему такую жестокую травму, что теперь он вовсю глупил, даже осознавая, что глупит, но ничего не мог с собой поделать. И по-прежнему боялся, что Танька от него убежит.
-- Солнышко, прости. Но ты же знаешь...
-- Ладно, не бери в голову.
Нет, Танька -- это гений. Солнцеподобный гений.
-- Кстати, тебе сегодня с работы звонили. Какой-то Саша.
-- Главный дизайнер?
-- Вот-вот, именно. Без тебя, говорит, все встало.
-- И поделом. Может, наконец додумаются зарплату поднять, чайники.
Они вышли на Капитанскую и зашагали прямо по непривычно опустевшей улице.
-- Я сегодня узнавала у Ленки насчет Гампольского.
