Унизительно, но я не стану плакать… Они не увидят моих слез…
Оковы на руках тут же были присоединены цепями к огромным крюкам в полу. Я застыла на коленях, мои крылья насильно раскрыли и зафиксировали специальными эльфийскими веревками, волокна которых почти что невозможно порвать.
До ужаса страшно.
Весь мир замер, звуки из него исчезли и я не была готова… нет, я не готова…
Глаза налились скупыми слезами, я прикусила нижнюю губу, стараясь побороть эмоции и не показывать при этом своего лица.
— Василина Орлова, валькирия, присоединившаяся к клану по моей воле, — голос Ньялы разлетелся по всему залу, — валькирия, добившаяся фантастических успехов в обучении и тренировках, валькирия, способная призывать духовное оружие… предала нас, сестры! Валькирия, ставшая истинной парой оборотня, валькирия, вставшая на сторону Розенкранц заслуживает наказания через очищение. Я объявляю тебя, Василина, предателем своего рода. Ты умрешь и душа твоя никогда не обретет покоя! И да начнется ритуал!
Звук гонга за спиной обозначал начало моего конца.
Шелест длинных белых платьев… Ни единого голоса, ни единого звука…
Шаги. Много шагов за спиной…
Сжала зубы… Все еще страшно… Оковы давят, голова кружится, возникла тошнота из-за волнения и…
Перед самим ритуалом всегда шла подготовка. Валькирию должны лишить способности получать свою долгую жизнь, покорять небесные просторы. Не позволялось отстаивать свое мнение, но всегда было необходимо подчиняться главе клана — абсурд.
Шаги приблизились … Шелест ткани и…
Я не знаю, кто дернул маховое перо первым, но адская острая боль проникла в тело. Тут же пошли судороги, я беззвучно хватала ртом воздух, пыталась прийти в себя, но тщетно…
Второе перо, вторая рука… вторая валькирия.
Неимоверная боль нарастала с каждым выдранным пером.
Ритуалу быть… И Хартманн не придет… Он не придет…
Осознание этой истины принесло намного больше боли, чем та, что возникала из-за выдранных перьев.
Словно раскаленное железо или иглы, что вгоняли под ногти — эти ощущения ничто, в сравнении с той болью, что я испытывала.
Каждое перо отдавалось эхом по всему телу, зубы скрипели из-за напряжения, руки дрожали, все тело изнывало и испытывало адскую боль. Она затмевала сознание, перед глазами все плыло, я повторяла про себя вновь и вновь — “не сдамся”, но плакала. Слезы градом катились по щекам и падали на ледяной каменный пол и сдержать их не было возможности.
Вновь и вновь, словно по секундам, валькирии лишали меня источника силы — золотые перья наша гордость, наш символ и знак отличия, наша связь с бессмертием и с источником жизни, но в отличие от крыльев, они могли отрасти вновь.
Укол… Перо…
Вновь укол… И тишина…
Лишь шелест платьев…
Я не ощущала прикосновений, только боль от резкого движения. В конечном итоге я не выдержала и вскоре зал наполнился моим криком. С каждым пером голос становился сильнее, он сбивался, а ужас нарастал. Страх смерти, паника и непонимание, чувство безысходности и надежда на спасение — все это превратилось в месиво из чувств и эмоций.
Ньяла получала удовольствие, она смотрела на мое лицо, наслаждалась слезами, но истинное блаженство получила после того, как я не смогла стерпеть боль и закричала на весь зал.
Валькирии никак не отреагировали — для них все происходящее казалось нормой, чем-то приемлемым. Наказание за неподчинение, издевательство и мучение…
Когда же это закончится…
Голос сбился, дыхание не ровное, я захлебывалась… захлебывалась в слезах…
Хватит… Не могу больше…
Острая боль пульсировала, она проникала в каждый орган, каждую клетку, но всегда сохраняла сознание.
Прошу… не надо…
Я шептала одними губами, забыв про гордость. Мне стало совершенно плевать на то, как я выгляжу и что говорю. Хотелось простой и быстрой смерти, но не этих мучений.
— Ты что-то шепчешь, предательница? — Ньяла радовалась. Она хотела их услышать… Слова… Слова о пощаде… — что ты хочешь сказать?
Но я молчала, лишь продолжала плакать, вспоминая про себя молитву.
Внезапно истязание прекратилось. Ньяла насильно заставила меня поднять голову своими тонкими, сильными пальцами.
— Смотри, Василина и наслаждайся!
Перья… Множество перьев… и не только маховые… Яркое золото сияло в свете солнечных лучей, все они были аккуратно разложены на небольшом алтаре, но стоило главе клана дать сигнал, как огненная искра мгновенно переродилась в пламя, уничтожая тонкую структуру пера.
— Видишь, Василина, видишь?
Я видела… Видела, как горит моя любовь, как испаряется моя свобода, как превращается в пепел давняя мечта.
— Ты дрожишь, — она шептала эти слова у самого уха, — я вижу, как тебе страшно, но это только начало…
Голова закружилась, я поняла, что не выдерживаю и…
Потеряла сознание лишь на секунду.
— Ты думала, я сжалюсь над тобой и совершу ритуал пока ты спишь? Не в этой жизни, предательница, — Ньяла с силой ударила в живот и наваждение мгновенно прошло. Перед глазами все вновь поплыло, но не из-за того, что я готова была потерять сознание, а из-за боли. — поднять ее!
И они подняли. Они взяли меня на руки дрожащую, словно забитую от ужаса крольчиху, и потянули в сторону алтаря.
К своему ужасу я не чувствовала ног, не могла стоять после испытанной боли…
— Наконец-то! — внезапно все остановилось. Неужели Хартманн? Надежда тут же заискрилась перед глазами, но…
— Я успела к церемонии, как и обещала. — Римма вошла в зал, одетая как и остальные валькирии в белое ритуальное платье.
— Я в тебе не сомневалась, — глава клана хмыкнула, указала валькирии, которая когда-то была мне другом, на мои крылья, — займи свое место!
И девушка заняла…
Именно она и была той, кто затягивал веревки и приковывал остатки крыльев, именно она подала Ньяле ритуальный топор…
Я лежала на спине с расправленными крыльями и истекала кровью.
Я видела инструмент… Видела его рукоять, гравировку… Дыхание участилось… Ньяла перебросила топор из одной руки в другую, улыбалась при этом и резко замахнулась.
— НЕТ! — закричала я в ужасе, и топор замер буквально в миллиметре от костей крыльев, — не надо…
— Знаешь, ты продержалась дольше остальных, — холодно заметила валькирия, — обычно на твоем месте уже давно молят о помощи. Просят прощение, дают клятвы. Похвально, Василина, но бесполезно…
— Н-нет… нет… — она замахнулась, и смотрела мне в глаза, — нет… пожалуйста… не надо…
Первый удар мгновенно сломал сустав… А после второго я потеряла сознание…
* * *
Марианна. За день до Очищения
Шаги по комнате, из стороны в сторону. От окна к комоду, вдоль стены, затем к кровати…
Никогда не любила балдахины, а сейчас тем более ненавижу!
С силой сжав тонкую полупрозрачную ткань, я дернула ее на себя и материал мгновенно порвался у самого прикрепления к каркасу. Характерный треск помог успокоиться, но гнев внутри все продолжал бурлить со страшной силой.
— Не-ервничает, — заметил Орион, не рискуя подходить ко мне близко.
— Правильно делает! — рыкнула Мария, стоящая рядом с птицей на безопасном расстоянии, и это при условии того, что я не могу причинить вред духу. Или все же могу? — я бы на ее месте тоже нервничала, локти кусала и ногти грызла. Ты сам видел тот зал… Сволочи!
Мария была права, причем “сволочи” — это мягко сказано.
Огромный зал, выполненный в стиле а-ля “Дракула” был целиком и полностью погружен во тьму, но стоило Агнесс приказать дать свет, как я мгновенно застыла на месте.
Огромная арена в самом центре, полное отсутствие окон, множество сидячих мест и даже небольшие балконы. Пол выстлан мягким ковром, а в самом центре арены — зона с крюком, к которому прикрепляется огромная цепь, сдерживающая… Лот… Да, именно лот! Вампирские торги! Кровососы зашли слишком далеко, им стало скучно, вечная жизнь осточертела, так почему бы не устроить развлечение, да? Они продавали свои сосуды. Люди выступали в качестве простого скота, но большинство из них виноваты сами — не нужно было вестись на вечную жизнь, безудержную любовь, сломанные после ночи страсти кровати, о которых говорили в фильмах и вещали о прелестях вампирской жизни с экранов кинозалов.
