– Знаете, какие мысли я только что прочел в голове Эрика Кордона? – спросил у него Грэм. – Подсознательно он жалеет о том, что вообще примкнул к Низшим Людям – вот он каков, их вождь, – если у них на самом деле есть вождь. Я намерен покончить с их существованием, начав с Кордона. Вы одобряете мое распоряжение о его казни?

Расположившись в кресле, Денфельд открыл дипломат.

– В соответствии с указаниями Ирмы и юридическим нормам мы изменили некоторые – незначительные – пункты соглашения о содержании при раздельном проживании. – Он вручил Грэму подшивку документов. – Не торопитесь, господин Председатель Совета.

– Как вы думаете, что произойдет после смерти Кордона? – спросил Грэм, раскрывая подшивку и начиная бегло просматривать листы бумаги стандартного размера; особое внимание он уделял абзацам, помеченным красным.

– Даже не могу себе представить, сэр, – тотчас ответил Денфельд.

– «Незначительные пункты», – читая, с горечью передразнил Грэм. – Господи Иисусе, она повысила содержание ребенка с двух сотен юксов в месяц до четырех. – Он зашелестел страницами, чувствуя, как его уши запылали от гнева – и от гнетущей тревоги. – И алименты увеличиваются с трех тысяч до пяти. И... – Он добрался до последнего листа, испещренного красными линиями и вписанными карандашом суммами. – Половину моих транспортных расходов – этого она требует. И все, что я получаю за платные речи. – Его шея покрылась теплым, липким потом.

– Однако она позволяет вам оставить себе все ваши заработки от письменных публикаций, которые вы...

– У меня нет никаких письменных публикаций. Что я вам, Эрик Кордон? – Грэм в ярости швырнул документы на кровать; какое-то время он сидел, пылая гневом. Отчасти из-за того, что он только что прочитал, а отчасти из-за этого адвоката, Горация Денфельда, Нового Человека; даже занимая невысокое положение в основных структурах Новых Людей, Денфельд считал всех Аномалов – включая Председателя Совета – лишь продуктами псевдоэволюции. Грэм смог легко выловить из головы Денфельда этот низкий, неизменный тон превосходства и пренебрежения.

– Я должен подумать, – наконец произнес Грэм. «Я покажу это своим адвокатам, – сказал он себе. – Лучшим правительственным адвокатам – из налогового управления».

– Было бы желательно, чтобы вы приняли во внимание вот что, сэр, – заметил Денфельд. – Некоторым образом вам может показаться, что со стороны миссис Грэм довольно несправедливо требовать столь... – Он искал подходящее выражение. – Столь весомую долю вашей собственности.

– Этот дом, – согласился Грэм. – И четыре особняка в Скрэнтоне, штат Пенсильвания. Все это – а теперь еще.

– Однако существенным фактором является то, что ваше отделение от жены любой ценой должно остаться тайным – ради вас же самого, – медовым голосом сказал Денфельд. Его язык порхал меж губ, словно бумажный вымпел на ветру. Поскольку Председатель Совета Чрезвычайного Комитета Общественной Безопасности не может допустить, чтобы на него пала хотя бы тень... ну, назовем это la calugna...

– Это еще что?

– Скандал. Как вам хорошо известно, вокруг имени любого высокопоставленного Аномала или Нового Человека не должно быть никаких сплетен. Однако, учитывая ваше положение...

– Я скорее подам в отставку, – проскрипел Грэм, – чем это подпишу. Пять тысяч юксов алиментов в месяц. Она спятила! – Он поднял голову и внимательно посмотрел на Денфельда. – Что делается с женщиной, когда она получает содержание при раздельном проживании или развод? Она... они хотят всего, любыми путями – хоть припирая к стенке. Дом, особняки, машину, все юксы на свете... – «О Боже», – подумал он и устало вытер лоб. Одному из слуг он сказал: – Принесите мне кофе.

– Есть, сэр. – Слуга засуетился с кофеваркой и немного погодя вручил ему чашку крепкого черного кофе.

Грэм пожаловался, обращаясь к слуге и ко всем присутствующим:

– Что я могу сделать? Она держит меня за горло. – Он положил папку с документами в выдвижной ящик столика рядом с кроватью. – Больше обсуждать нечего, – сказал он Денфельду, – мои адвокаты уведомят вас о моем решении. – Сердито взглянув на ненавистного ему Денфельда, он объявил: – Теперь я займусь другими делами. – Затем он кивнул слуге, который твердо положил руку на плечо адвоката и проводил его к одной из дверей, ведущих из спальни.

Когда дверь за Денфельдом захлопнулась, Грэм откинулся на подушки, размышляя и прихлебывая свой кофе. «Вот бы она нарушила закон... – сказал он себе. – Пусть даже правила дорожного движения – хоть что-нибудь, что поставило бы ее в зависимость от полиции. Если бы мы засекли ее на нарушении пешеходных правил, мы и за это смогли бы зацепиться; она оказала бы сопротивление, использовала бранные слова и выражения, и тогда уже ее можно было привлекать за нарушение общественного порядка... А еще, – подумал он, – если бы только люди Барнса смогли поймать ее на какой-нибудь мелкой уголовщине: например, на приобретении и/или употреблении алкоголя. Тогда (это ему объяснили его собственные адвокаты) мы могли бы подвести ее под неполное материнское соответствие, отобрать детей и предъявить ей обвинение в процессе настоящего развода – который, при таких обстоятельствах, можно было бы сделать публичным».

Однако пока что Ирма имела над ним слишком большую власть. Публичный развод со взаимными претензиями выглядел бы для него действительно скверно, учитывая все то, что Ирма могла бы наскрести из сточной канавы.

Подняв трубку видеофона первой линии связи, он сказал:

– Барнс, мне нужно, чтобы вы нашли ту женщину-агента, Алису Нойес, и прислали ее сюда. Пожалуй, и вам неплохо бы явиться.

Офидант полиции Нойес возглавляла группу, уже почти три месяца пытавшуюся раздобыть хоть какой-нибудь компромат на Ирму. Двадцать четыре часа в сутки за женой Грэма следили видеомониторы полиции... разумеется, без ее ведома. Одна из видеокамер даже демонстрировала то, что происходило в ванной комнате Ирмы, но, к сожалению, не выявила ничего примечательного. Все, что Ирма говорила и делала, все люди, с которыми она виделась, все места, в которые она заходила, – все это было записано на кассетах, хранившихся в денверском ПДР. И все это в сумме не давало ничего.

«Она завела свою собственную полицию, – уныло подумал Грэм, – плешивых бывших сотрудников ПДР, шустривших вокруг нее, пока она ходила по магазинам, развлекалась на вечеринках или навещала доктора Радклиффа, своего зубного врача. Похоже придется мне от нее избавиться, – сказал он себе. – Ни в коем случае мне не следовало заводить себе жену из Старых Людей». Но это произошло очень давно, когда он еще не занимал того высокого положения, которое оказалось у него впоследствии. Чуть ли не все Аномалы и Новые Люди втихую насмехались над ним, а ему это было не по вкусу; он читал мысли – большинство мыслей, исходивших от многих, очень многих людей, – и где-то в самой глубине неизменно находил пренебрежение.

Особенно сильным оно было у Новых Людей.

Пока Грэм лежал, ожидая директора Барнса и офиданта Нойес, он снова принялся изучать «Таймс», наугад открывая ее на одной из трех сотен страниц.

Так он неожиданно натолкнулся на статью о проекте Большого Уха, под которой значилось имя Эймоса Айлда, весьма высокопоставленного Нового Человека, одного из тех, кого Грэм тронуть не мог.

«Итак, эксперимент Большого Уха с фанфарами движется вперед», – язвительно подумал он, читая статью.

«Находящаяся, по общему мнению, за гранью возможного, работа над созданием первого чисто электронного телепатического подслушивающего устройства продвигается убедительными темпами», – заявили на сегодняшней пресс-конференции многочисленным скептически настроенным обозревателям сотрудники корпорации Макмалли, разработчики и создатели так называемого Большого Уха. «Когда Большое Ухо будет введено в действие, – считает Мунро Кэпп, – оно способно будет телепатически отслеживать мысленные волны десятков тысяч лиц, обладая при этом способностью – не зафиксированной у Аномалов – расшифровывать эти необъятные потоки, полные...»