За ведром водицы[1]

СОФИТЫ ГОРЯТ РЕЗКИМ СВЕТОМ, скорее белым, нежели желтым, тем самым, который невозможно встретить в природе, хотя в природе встречается так много резких вещей. Девушка, сидящая под светом софитов, – еще подросток. Большую часть времени она выглядит старше своих лет, но сегодня она кажется юной и испуганной; ее синие глаза моргают, как у куклы.

Ведущая попросила ее рассказать свою версию истории. Она говорила, вскинув подбородок. Впервые она была по-настоящему уверена, что ее слушают. И вот звучит последний вопрос.

Ведущая – та самая журналистка, которая договаривалась об интервью и которая так сильно хотела его получить, что предложила крупную сумму. Она смотрит на девушку со всей серьезностью. Может, она видит в ней то, чего поначалу не замечала: то, что девушка ведет себя дерзко, если присмотреться. Ее юбка чересчур короткая, а ноги голые, без колготок. Губы слишком красные, а взгляд похож на сияние софитов, которое невозможно встретить в природе.

– Что бы ты хотела, чтобы весь мир узнал о тебе сегодня, чего не знал раньше? Что бы ты сказала всем тем, кто следил за твоей историей? Девушка набирает в грудь воздуха и задерживает дыхание. Должно быть, она уже много раз думала над этим. В ее голове перекатываются слова: иногда спокойными переливами, иногда – бушующими волнами. Когда она отвечает, ее тихий голос постепенно набирает силу и становится громче. Она смотрит прямо в камеру. Последнее слово остается за ней.

– Не верьте всему, что читаете, – говорит она. – Не верьте всему, что слышите. Сами решайте, что думать обо мне.

ТЫ УЗНАЕШЬ ОБ ЭТОЙ ИСТОРИИ из новостей. Девочка и мальчик отправились в лес. Девочка несла корзинку для пикника. На мальчике были ярко-желтые беговые кроссовки. Они не планировали гулять до темноты, но небо было иссиня-черным, когда девочка нашла дорогу домой, и была она при этом без корзинки для пикника и без мальчика. Мальчика нашли на следующее утро, плавающим в Клеймор-Крик лицом вниз; его желтые кроссовки потемнели от мутной воды.

Ты услышишь, что это трагедия, что у мальчика впереди была целая жизнь. Он должен был вернуться в Принстон, где учился на спортивную стипендию по плаванию. Марк-Акула – так его называли в бассейне. В скором времени ты отправишься на его похороны вместе с остальными.

Ты следишь за ее жизнью в онлайне. Может быть, тебе даже что-то известно. Как только у тебя будут все факты, ты сможешь решить для себя: виновна она или нет. Если ты придешь к умозаключению, что это сделала она, ты начнешь задаваться вопросом, сойдет ли ей это с рук.

Если же ты посчитаешь, что она невиновна, ты начнешь гадать, что же она вообще делала в лесу так поздно.

– ЭЛЛИ, ЭТО ПО ПОВОДУ МАРКА.

Я едва узнаю ее голос. Это уже не первый раз, когда она звонит мне в два часа ночи – она ведет ночной образ жизни, пока мы все пускаем слюни на подушку. Это уже не первый раз, когда она звонит, и ее голос звучит испуганно. Это не первый раз, когда она начинает со слов «Элли, это по поводу Марка». Их разборки становятся все более напряженными, а перерывы между ссорами становятся короче. Она никогда раньше не звонила – всегда ограничивалась сообщением. Однако в последнее время ей нужно слышать мой голос. Или же ей нужно, чтобы я услышала ее.

– Что он натворил на этот раз? – Я подскакиваю на кровати, убирая от лица липкие от пота волосы. – Ты где?

– Он упал.

– Что? Где упал?

– В лесу, Элли.

– На что упал? Он в порядке?

Надеюсь, он ничего не сломал. Марку-Акуле нужны все части его тела в целости и сохранности для блистательной карьеры пловца. Даже несмотря на то, что с карьерой у него в последнее время не особо ладилось. «Ты сломала мне жизнь», – сказал он Табби на последней вечеринке. Табби сказала, что такого не было, когда я после решила расспросить ее об этом.

Табби никогда не обманывала меня до того, как появился Марк. Даже несмотря на то, что я не платила ей той же монетой.

– Все серьезно, Элли. – Ее голос срывается. – Он не в порядке. Он…

Я все понимаю по ее тяжелому молчанию еще до того, как она заканчивает предложение. Я уже знаю, что она скажет.

– Он мертв.

И далее в течение нескольких ужасных секунд, или, может, даже дольше, я испытываю облегчение.

ОНА ГОВОРИТ, ЧТО ДОМА БУДЕТ ПОЗДНО, но, может, мы успеем посмотреть что-нибудь по Netflix после. «Что захочешь», – говорит она, что большая редкость, потому что обычно мы с ней спорим о том, что будем смотреть дольше, чем идет сам фильм.

Она сидит за своим столом и рассматривает карту, которую я ей нарисовала, прежде чем уйти. Я бы узнала эту карту где угодно. На ней изображен Раскол – высокий и опасный.

– Не могу поверить, что он ведет тебя туда, – говорю я. – На восхождение уйдут часы. Местность холмистая, знаешь ли, и забраться на вершину очень трудно. В такую жару это будет жестко.

– Вот поэтому я и готовлюсь, – говорит она. – Я возьму с собой твою карту, как послушная маленькая герлскаут. В таком случае, если что-то случится, я не заблужусь.