– Котёнок, у меня зарплата только через две недели. Если ты себе что-то присмотрела…

– Ничего не надо, папочка. Я действительно вас люблю. Просто так, бесплатно.

– Мы тебя тоже любим.

Я нажала отбой. На глаза навернулись слёзы, ещё немножко и разревусь. Митрофаныч и Игорь Кураев принялись меня утешать, говорить, что всё обошлось. Хозяин джипа потупился, взялся бубнить, что правил он не нарушал, что это я во всём виновата… Да к чёрту правила! К чёрту виноватых! Как вы не понимаете, это так хорошо, так хорошо… Вечером мама нажарит котлет, а папа за ужином вынесет все мозги своей историей. А я буду смотреть на них, смотреть, смотреть, и понимать, что вот они, рядом!

Подбежал декан. Он был испуган, дышал тяжело, к вспотевшей лысине прилип невесомый клочок тополиного пуха.

– Пузатикова… Мне сказали… Ты как?

Принесла же нелёгкая. И чего ему не сидится в своём кондиционированном кабинете.

– Василий Степанович, ну как я ещё могу? Вы сами не видите?

– Давай… давай ко мне. Вызовем скорую, реанимацию. У меня друг хороший врачом в Москве. Он поможет.

– Не надо никого вызывать. Платье немного испачкалось и всё. Главное, маме ничего не говорите.

– Маме? – растерялся он. – Какой маме?

– Той, которую вы Солнышком называете.

Народ начал терять интерес к аварии и потянулся назад к институту. Я тоже потянулась. Компромат компроматом, но экзамены всё равно сдавать придётся, во всяком случае в этом семестре.

– Солнышком? Погоди, Пузатикова. Солнышком? Откуда ты знаешь?

– Да ладно вам, Василий Степанович, строить из себя непонимашку, – отмахнулась я на ходу, потом на секундочку остановилась и со зловещей интригой добавила. – Синие костюмы, кстати, вам совершенно не идут.

Он не сообразил, о чём я, потому что сейчас на нём был костюм из прошлогодней коллекции Ravazzollo с накладными карманами и зауженной талией, который на брюшке его смотрелся хоть и дорого, но не слишком элегантно. На мой взгляд ему куда больше пошло бы что-нибудь от Hugo Boss или Jack Victor, и дёшево, и в рестораны пускают. А про тот свой костюмчик из абитуриентского прошлого он, наверное, забыл давно. Дай Бог, он висит где-нибудь на даче в чуланчике, а то и вовсе дырку в подполе затыкает.

Однако хватит разбрасываться козырями. Я закинула сумочку на плечо и продолжила путь. С правого бока ко мне пристроилась Илонка.

– Пузатикова, ты портмоне посмотри, ты же обещала.

Я скрипнула зубами и прорычала:

– Шла бы ты со своим кошельком в известном направлении. Надоело! И совочек, кстати, туда же захвати.

Странно, но Илонка на мою реакцию не обиделась, не начала по обыкновению сопеть носом, скулить и прочее. Она состроила невинные глазки, как будто всю жизнь ждала такого ответа, и сообщила дружелюбно:

– Я тебе вечером позвоню. Ладненько? Сходим в кафешку, посидим.

Я кивнула, хотя признаться честно, идти с ней никуда не хотела. Вообще, Илонка стала мне казаться скучной, однообразной и предсказуемой. С чего бы вдруг? Такие подружки были. Взрослею? Наверное. Другие мысли, другие желания, жизненный опыт. Этого последнего теперь хоть делись с кем, для себя одной – неподъёмная ноша.

На крыльце стоял Серёжка Лунин. К месту аварии он подойти побоялся. Я его приметила сразу, как вернулась. Он стоял бледный, ни кровиночки. Вцепился ручонками в перила, словно в соломину, и не сводил с меня встревоженных глаз. Если кому из нас двоих и нужна была скорая, так это ему. Лишь когда ситуация прояснилась, появился декан, народ поуспокоился, он тоже немножечко отошёл. Переживает за меня. Любит. Может мне с ним ношей поделиться?

– Привет, Серёж, давно не виделись, – сказала я.

Он посмотрел на часы.

– Две минуты и двенадцать секунд.

– Это для кого как. Ты, кажется, в пиццерию меня приглашал? Не забыл? Ну так я согласна.

Он не сразу нашёлся, что ответить, не мог поверить навалившемуся внезапно счастью. Хотя нет, счастье ещё не навалилось. Ему сначала экзамены надо сдать, потом домой сходить переодеться, а уж потом оно как навалится. И лучше не в пиццерию, а в японский ресторанчик, я знаю один неподалёку.

Серёжка выпрямился и сказал тихо:

– Я очень рад. Очень. Ты на экзамен?

– Да.

– Тогда я буду ждать тебя здесь.

– Серёж, я скоро не обернусь, ждать долго придётся.

– Я терпеливый.

Я посмотрела на него, как будто впервые увидела. Нет, внешне он не изменился, всё такой же невзрачный и пугливый. Когда судишь людей по достатку, на такие моменты внимания не обращаешь. Наличие пачки кредитных карточек вполне благоприятно влияет на внешний вид и окружающую обстановку. Но когда денежный блеск уходит и человек остаётся весь такой наружу, ты начинаешь замечать морщинки, прыщики, аккуратный шовчик на джинсах. В прошлом году меня это оттолкнуло, а сейчас где-то в глубинах мозга зароилась мысль, что шовчик всё же не очень аккуратный, я бы сделала лучше. Надо будет перештопать.

– Постараюсь побыстрее, – пообещала я, и уже вбегая в фойе подумала, что мама мой выбор одобрит.

Америкэн-Сити

Америкэн-Сити оказался маленьким городком. Большую часть населения составляли грубые ранчеро замеса 1870 года, мелкие землевладельцы, девочки из борделя мадам Берты Томпсон и ковбои. Последних, правда, отнести к числу постоянных жителей было сложно, ибо состав их группы регулярно менялся в виду мелких стычек между собой и с индейцами. Одни уходили, как правило, на Бут-Хилл2, но их место тут же заступали другие, к вящему удовольствию местного гробовщика мистера Джениша. Кроме перечисленных категорий граждан, в городе проживали содержатели салунов, гостиниц, магазинов и иных мест общего пользования, без коих ни один городок Дикого Запада не может чувствовать себя полноценным.

Город состоял из одной улицы, широкой и пыльной. С одной стороны находились платная конюшня, салун Гарри Потера, уже озвученный кабаре-бордель мадам Томпсон, снова салун, церковь, игорный дом «Пиковая дама», ещё один салун, гостиница «Меткий стрелок», ресторан месье де Гурвиля и, наконец, станция дилижансов компании «Уэллс-Фарго». По другую сторону располагались жилые дома, банк, магазины, парикмахерская и кое-что по мелочи. Было ещё несколько лачуг, принадлежащих малообеспеченным гражданам, но они скрывались на задворках и внешний вид города не портили.

Я въехал в Америкэн-Сити с запада, со стороны Красных каньонов. Я – это молодой мужчина двадцати пяти лет от роду с прокопченным солнцем и выдубленным ветром лицом, в серой рубашке, чёрной шляпе и потёртых джинсах. До сегодняшнего дня я вёл бродячий образ жизни и ничуть об этом не жалел. С тех пор, как десять лет назад родители благословили меня в путь-дорогу, я поменял много профессий: был лесорубом, укладывал шпалы для компании «Юнион-Пассифик», охотился на бизонов, воевал с индейцами, перегонял скот, пару лет проработал ковбоем в Техасе и несколько раз прокатился охранником на дилижансах «Уэллс-Фарго» в качестве оплаты за проезд. В общем, обычный набор обычного мужчины. Но с сегодняшнего дня я решил покончить с бродяжничеством и осесть. Мысль эта пришла ко мне внезапно, вместе с мистером Паттерсоном, человеком лет шестидесяти или около того.

Ещё утром я жил нормальной полноценной жизнью, дышал воздухом свободы и думать не думал о том, чтобы остепениться. Я сидел возле костра, пил кофе и глазел на изъеденные оползнями склоны Красных каньонов. Люблю я, знаете ли, глазеть на природу. Мистер Паттерсон подъехал к моему костру, поздоровался, назвал своё имя и попросил угостить его кофе. Я не отказал. Не в моих привычках отказывать вежливым людям в гостеприимстве. Он спешился, сел напротив меня, а я налил в кружку кофе и подвинул ему.

– Как вас зовут, молодой человек? У вас есть имя? – спросил он, отхлебнув большой глоток моего кофе.

Вообще-то, на Западе не принято спрашивать имён у незнакомцев, и я имел полное право не называть ему своего, но я назвал.