Младший сержант практически бесшумно выполз из окопа, а командир подошел ближе к Гаврилову:

– Ну что, боец, не боишься? Сейчас попрут дуром на нас

– Есть немного, товарищ старший лейтенант, но я не подведу, обещаю.

– Это хорошо, что «есть», а еще лучше, что «немного», – полушутя заметил Кузнецов, – только дурак не боится. Тебя как звать-то?

– Семен.

– Вот что, Семен, немецкий автомат освоил?

– Так точно, вечером попробовал пострелять, перезаряжал, даже разбирал-собирал, младший сержант Авдеев обучил.

– Мы у немцев парой пулеметов разжились. Пулеметчик у меня есть добротный. Будешь у него ленту набивать. Расспроси его подробно о том, как с него стрелять, как целиться, чтоб, если что, заменить смог и, самое главное, как ствол менять. Есть у немецких пулеметов такая особенность, он расскажет и покажет. Будете на этой позиции, очень уж хорошо она расположена.

Спустя десять минут над головой Гаврилова раздался басовитый голос:

– Ты, что ль, у меня заряжающим будешь?

– Так точно!

– Иван! – спрыгнул не высокий, но широкий в плечах красноармеец

– Семен!

– Вот что, Сёма, давай сразу к делу, а то фрицы придут, не дадут времени разобраться.

Пулеметчик объяснял все доступно, показывал, заставлял Гаврилова по нескольку раз вынимать и ставить ствол, менять ленту, набивать ее. Когда занятие было закончено, откинулся на стенку окопа и спросил:

– Сёма, ты как к нам попал-то?

– Добровольцем. Командир роты вызвал добровольцев, я и вышел.

– Просто командир обычно не берет таких как ты, щупловат…

Гаврилов промолчал. Он и сам не понимал, чем так приглянулся Кузнецову. Не объяснять же, что земляк, да и фамилия, почему-то, удачно пришлась… Хотя вряд ли это были истинные причины. Посидели некоторое время молча.

– Вань, а ты в первой роте давно служишь?

– Да, почитай, три месяца. Поначалу командир меня не брал на подобные задачи, заслужить надо было. А тебя, вон, в первый раз и сразу сюда, знать приглянулся.

– Заслужить? – удивленно переспросил Гаврилов

– Ну да, старлей всех подряд не берет, только проверенных. Как «язык» нужен, так Кузнецова и отправляют. Он шестерых уже лично словил, а группой больше трех десятков доставили. В целости и сохранности, все, как один, разговорчивые, – улыбнулся пулеметчик.

– Лихо вы высоту взяли. Мы, до автоматной очереди, ни звука не слышали.

– Лихо было б, если б и очереди не было. Немцы почти сразу звонить потом начали. Благо, Авдеев с Кузнецовым к этому времени сговорчивого фрицевского офицера нашли, тот и передал, что все нормально.

– Просто я пока ни разу в рукопашной не был. Даже не представляю, смогу ли живого человека заколоть.

– А тебе пока и не надо. Ленту заряжай проворней – вот и вся наука. Если у нас останешься, то всему научат. Командир у нас хороший. Тяжко с ним, конечно, свободного времени практически не бывает – то упражнения какие затеет, то разборка-сборка немецкого оружия от пистолета до миномета, да стрельбы из всего этого, то немецкие слова заставляет учить, то по тылам бродим. Первое время дико было все это. Взбрыкнуть пытались на его учебу. Но быстро всех к ногтю прижал. На расправу он скор, хотя и справедлив. Ты не смотри, что он со всеми «свой в доску», если надо – мало не покажется.

– Да меня на собрании удивило, когда он сказал всех автоматами немецкими вооружить, – сказал Гаврилов, – а сейчас понимаю, что не зря, да и сейчас у нас из вооружения пулемет немецкий, а ты, вон, пользоваться уже умеешь.

– Это еще что. Мы как-то по тылам ходили, так мало того, что всех в немецкую форму одел, так и разговаривать в лесу, где на пару верст никого вокруг, вслух только по-немецки приказал. А я тогда на этом басурманском только и знал «хенде хох» и «я воль», вот и шел, «яволькал» иногда.

Так и болтали два красноармейца. Лес на горизонте медленно наполнялся светом, предвещая новый день, готовящий очередной бой. Гаврилов расспрашивал словоохотливого Ивана обо всем, для себя твердо решив, во что бы то ни стало, попасть в роту Кузнецова. Насколько он знал, подобные случаи были в полку не редкостью. Командиры переводили в его роту тех, кого он хотел. Непонятно, как он этого добивался, но, если боец приглянулся, глазом не успеешь моргнуть, а уже в первой роте служит. Оставалось только не упасть в грязь лицом и показать себя перед новым командиром достойным этой чести.

Окончательно рассвело. На позицию Гаврилова несколько раз подходил Кузнецов, расспрашивал все ли он понял в работе с немецким пулеметом, заставил несколько раз разобрать и собрать его, набить участок ленты, поменять ствол. Приказал тренироваться заряжать ленту так, чтоб с закрытыми глазами все получалось молниеносно.

Красноармейцы, которые отводили пленных немцев, давно вернулись и привели подкрепление из состава первой роты. Еще двадцать три человека. Основные силы полка готовятся ударить с севера, а их высота необходима, чтоб отвлечь внимание на себя. Немцы пойдут в атаку на нас, пытаясь вернуть утраченные позиции. Как только максимально сосредоточим внимание на себе, тогда и полк ударит по фрицам с фланга. Оставалось только выманить их.

Иван, сходив за сухпайком, со смехом рассказал, что на очередной звонок от фрицев ответил уже сам Кузнецов, предложивший им сначала сдаться, а потом, на их возмущение, долго костерил отборной немецкой бранью, где «швайне» было самым мягким из выражений. После фразы о том, что примет у них капитуляцию только после того, как они приползут сдаваться в исподнем, – они отключились. Но он перезвонил… И еще какое-то время объяснял, что они некультурная нация, раз бросают трубку, не дослушав собеседника, что он с удовольствием преподаст им несколько уроков хорошего тона. Потом просил прислать несколько человек, чтоб забрать обгаженные подштанники тех, кто оборонял эту высоту. Немцы отключились после фразы, что подштанники эти они могут использовать вместо своего боевого знамени, и больше на связь не выходили.

Вероятно, рассказ быстро разлетелся по окопам – то тут, то там, периодически, раздавался хохот красноармейцев. Гаврилов сам от души посмеялся над подробным пересказом Ивана. Насколько рассказ был правдивым, да и были ли на самом деле подобные переговоры с немцами, уже никого не интересовало. От человека к человеку, он, как снежный ком, обрастал все новыми подробностями и новыми выражениями, которые, якобы, заворачивал Кузнецов в адрес немецкого штаба. Да и имеет ли значение правдивость этой байки, если красноармейцы в окопах, будто сбросив тяжеленный груз с души, с улыбками ожидали атаки фрицев.

Гаврилов с пулеметчиком наскоро перекусили. Минут через двадцать к ним снова подошел Кузнецов. Спрыгнув в окоп, спросил:

– Не спите?

– Никак нет, товарищ командир! – бодро ответил Иван.

– Вань, смотри, пленные утверждают, что с артиллерией у немчуры на этом участке туго. Но начнут, скорее всего, минами накрывать, минометов у них в достатке. Гаврилова научи укрываться. В соседнем селе, вроде, стоит у них танковая рота. При полном штате, это девятнадцать танков. Все на нас, естественно, не кинут, но, может, что и перепадет. Оптимально им на высоту забираться – как раз через твою позицию. Гранат у нас мало, бутылок, так и нет, вовсе. Да и те, что есть, в основном, «колотушки» – толку от них против танков никакого. Если попрут – людей я перекину, но твоя задача – сбивать пехоту. Танки без поддержки – груда металла. Остается только гусеницы гранатами сбивать. На танки не отвлекайся, отсекай пехоту. Постоянно. Чтоб за броней ни один фриц не прошел. Дальше не ваша забота.

– Понял, командир, сделаем.

– По пехоте открывай огонь издалека. Наша задача – выманить их как можно больше на себя. Чем яростнее они по рации будут визжать о том, что нуждаются в подмоге, тем нам же и лучше. Позицию меняй постоянно. Не засиживайся. Запоминай еще – вон в том лесочке, – указал Кузнецов рукой направление, – припрятаны у меня полтора десятка бойцов. Как немчура с опушки выйдет, под их огонь попадет. Наступать оттуда немцам не удобно, а для засады по наступающим – самое оно. Не постреляй их ненароком.