Ну, или из опубликованного в интернете текста.
Именно поэтому ей и удалось в свое время, оказавшись в «Братьях Карамазовых» Достоевского, пусть и не помешать убийству злобного похотливого старика Федора Павловича, но спасти его старшего сына Дмитрия от каторги и доказать, что убийцей сладострастного старче не являлись ни братья Карамазовы, ни приблудный лакей Смердяков. Нина вывела подлинного душегубца на чистую воду и передала его в руки правосудия. Правда, при этом сама на время превратилась в подозреваемую в убийстве погрязшего в плотском грехе старшего Карамазова, пытавшего склонить ее … гм… к действиям явно не самого невинного характера.
А потом, очутившись в «Анне Карениной» Льва Толстого, она спасла главную героиню не только от смерти под колесами поезда, но и от участи стать жертвой изощренного убийства. А заодно разоблачила банду великосветских отравителей[1].
С этого все и началось. Потом последовали и иные приключения, не менее головокружительные и занимательные, – и там же, во время этих вояжей в параллельные литературные вселенные, Нина и познакомилась со своим (пока еще) пусть и не мужем, но, во всяком случае, с человеком, которого она любила и который любил ее.
Он упорно называл себя доктором Дорном, Евгением Сергеевичем, в честь одноименного персонажа чеховской «Чайки», хотя таковым и не являлся. Но был при этом героем иного произведения, причем персонажем из плоти и крови, получившим возможность перемещаться из литературного мира в наш точно так же, как Нина могла перемещаться из нашего в литературный. Персонажем какого именно произведения он был, доктор Дорн, несмотря на их близкие взаимоотношения, Нине так и не раскрыл, и это ее угнетало больше всего.
Что Женя скрывал?
Если, конечно, он вообще был Женей… А ведь, вероятно, нет, не был.
Впрочем, в последнее время она все реже могла перемещаться по литературным мирам. Хотя ее способности с каждым разом все совершенствовались.
В самом начале она могла отправляться только в тот мир, который сам выбирал ее, открывая туда дверь – деревянную, темно-синюю, с ручкой в виде разинутой львиной пасти. Эта дверь вела в те миры, которые ее выбирали. Выбирали, чтобы она что-то в них изменила и докопалась до истины, которая, как ни парадоксально это звучит, ускользнула от внимания автора данного литературного произведения. Потому что он создавал свой роман, а то место, куда попадала Нина, было все же не романом, а реальностью, живущей и развивающейся по своим собственным законам.
И мир хотел равновесия, а для этого требовалось найти истинного убийцу, разгадать тайну, спасти невиновного – а зачастую и то, и другое, и третье. Ну, или в иных комбинациях.
Нина с большим удовольствием делала это – как, например, тогда, когда в «Ревизоре» вычислила, кто после легендарной финальной сцены укокошил ножом в спину прибывшего в губернский город N настоящего чиновника по особым поручениям.
Со временем Нина перешла на новый уровень и смогла не только проникать в те произведения, которые были интересны ей, но и открывать дверь обратно, в свой мир, в любой момент, а не тогда, когда тайная миссия в литературной вселенной, ей изначально неясная, была наконец выполнена.
Это, как поведал ей Женя, то есть доктор Дорн, который не был таковым и упорно скрывал от Нины, несмотря на их отношения, из какого произведения пришел в наш мир, и был признак высшего литературного пилотажа.
Они путешествовали вдвоем, но всего пару раз, и Нина быстро сделала вывод, что тандем-вояжи в знаменитые (ну, или не очень) произведения – не слишком полезны для их и без того непростых отношений.
Тем более что у каждого из них были свои литературные предпочтения.
И лишь сравнительно недавно Нина перешла на самый высокий уровень, подвластный только единицам из посвященных в тайну «Книжных ковчегов», кои, замаскированные под букинистические магазинчики, были разбросаны по всему миру.
Она проникала в произведение, которое выбрала сама, зная, что в любой опасный момент (потому что, если покалечишься или умрешь в литературном мире – это будет по-настоящему: уже никогда и нигде не воскреснешь) сможет материализовать дверь, через которую уйдет обратно в свой мир. Причем выполняла она при этом не то неясное ей задание, которое было важно для этой самой отдельно взятой литературной веселенной, а то, которое выбрала для себя сама.
Как и в этот раз – ведь в «Лолиту» Владимира Набокова, одно из своих любимых произведений, не исключено что самое любимое, она пришла для того, чтобы помешать встрече утонченного, но от этого не менее мерзостного педофила Гумберта Гумберта с Лолитой.
И, уничтожив тем самым весь сюжет романа, спасти в реальном, пусть и параллельном, мире от кошмарной судьбы бедную девочку, которой предстояло в возрасте неполных восемнадцати лет (наверняка с кошмарными психическими травмами!) выбраться из замкнутого круга многолетнего сексуального рабства, выйти замуж за добродушного увальня, ветерана Корейской войны, и умереть в канун Рождества при своих первых родах.
…Сбросив с ног лакированные туфли, Нина закрыла глаза и задумалась. Дверь дернулась, и Нина, испуганно вздрогнув, решила, что вездесущий Г.Г. сподобился нанести ей визит вежливости из соседнего купе, дабы продолжить допрос, но вместо этого узрела уже знакомого ей контролера.
Обменявшись с ним любезностями и продемонстрировав свой билет, Нина снова осталась одна. Может, она слишком много на себя взяла, заявившись с собственной миссией в «Лолиту»?
Ведь здешняя литературная вселенная не призвала ее, и выходило, что никакого дисбаланса в том, что сделал мерзавец Гумберт Гумберт (Г.Г.!), а после него еще больший мерзавец Клэр Куилти (К.К.!), которого убил крайне ревнивый (прямо как ее выдуманный сицилийский супруг) этот самый Г.Г., и не было.
Но этот дисбаланс все же был – потому что события в данной литературной вселенной, развиваясь так, как придумал это автор, разрушили жизнь дурочки Лолиты, а помимо нее и прочих детей, которых растлевали Г.Г. и его антипод и, вероятно, зеркальный двойник К.К.
Да, дисбаланс, вне всякого сомнения, был, и с самого первого прочтения «Лолиты» он заставлял Нину думать над тем, как бы сложилась судьба Лолиты, девочки пусть и не ангельского характера, но вполне обыкновенной и уж точно ничуть не распутной, как все время пытался внушать читателю Г.Г., если бы она не встретилась с Гумбертом – а вернее, конечно, он с ней.
Сокровенное желание устранить этот дисбаланс, пусть и путем уничтожения ткани романа, в итоге и привело Нину в этот мир.
В мир «Лолиты» – и мир Гумберта Гумберта, который ехал в заштатный городишко Рамздэль в соседнем с ней купе, чтобы после своего прибытия, уверенный, что делать ему там нечего (дом-то родителей его потенциальной жертвы сгорел дотла, видимо, как писал он, а точнее, автор Набоков, от демонического пожара, бушевавшего всю последнюю ночь в жилах Г.Г.), весьма нехотя посетить мать Лолиты, сдававшую комнату, и, уже собираясь возвращаться в Нью-Йорк, узреть в саду Лолиту – и остаться там.
Испоганив тем самым жизнь и самой Лолите, и ее безмозглой матери Шарлотте, погибшей позднее под колесами автомобиля хоть и не напрямую от руки Г.Г., но по причине его преступных действий, да и еще много кому.
Ну нет, раз уж она тут оказалась, то обратно не вернется. Хотя могла бы – потому что при ее повторном проникновении в один и тот же роман все предыдущие изменения в литературной вселенной исчезли бы, и все вернулось на круги своя. По этой причине, исправив течение того или иного романа, точнее не романа, а событий в возникшей из его текстуры параллельной вселенной, Нина никогда более не наведывалась туда ни при каких обстоятельствах.
