В этот момент они находились, насколько было известно Дженни, в самом центре Аббатства, на полпути от западного нефа. Они прогуливались, наслаждаясь великолепием красок, нанесенных на камень и дерево послеобеденным солнцем, проникающим через витражное стекло огромного окна.

"Не такое великолепное розовое окно,- подумал Ник про себя,- как должно быть в Шартрезе, но все равно впечатляет".

- Следовательно, моя леди,- заключил Хоксмур,- как я уже пытался объяснить, я сделал единственное, что мог. Записал вас. Сохранил структуру вашего сознания, сущность вашей личности, практически всю память.

Благодаря искусной настройке, проделанной Ником, когда у леди был последний момент в ее периферическом программировании, Дженевьев вскоре смогла достаточно успокоиться, чтобы отвечать.

Следующие ее слова, произнесенные с вежливостью, достойной леди, снова выражали благодарность Нику за спасение. Затем последовала мольба, даже требование более детально объяснить ее состояние.

Успокоенный тем, что кульминация объяснения прошла без катастрофы, Хоксмур продолжил как можно деликатнее вдаваться в подробности.

О том, как он придал форму и одел в образ саму леди Дженевьев, собрав огромное количество данных с видеозаписей прекрасной женщины Дженевьев, которые оказались под рукой. Но не просто оказались. Его растущее обожание леди несколько месяцев назад привело к тому, что он начал собирать видеозаписи - и чем ближе день свадьбы Дженевьев с Дираком, тем больше становилось материала.

Ник мог бы сказать нечто потрясающее о деталях, подробностях того, как он создавал облик Дженевьев.

Но с леди уже было довольно.

Она резко прервала рассказ Хоксмура требованием, чтобы он немедленно начал ее возвращение в органическое тело.

- Ник, я понимаю, что вашей целью того... что вы сделали... являлось спасение моей жизни. И вам удалось. Всей душой благодарна.

- Моя леди, это было единственное, что...

- Но я ведь не смогу жить бесконечно вот так, без настоящего человеческого тела. Сколько времени потребуется на реставрацию?

Николас страшно боялся этого момента в беседах.

- Моя леди, не могу даже высказать словами моего сожаления. Но то, о чем просите... Ну, я просто не мог найти способа, чтобы это выполнить...

Они повернули за угловую колонну и остановились в южном трансепте Аббатства, рядом с тем местом, которое, как узнал Хоксмур, должно называться Угол поэтов - в честь мастеров искусств. Они или похоронены, или увековечены здесь.

Но леди Дженевьев не интересовала сейчас ни поэзия, ни архитектура.

Она подняла глаза и осмотрелась так, словно ее воображаемые глаза могли рассмотреть сквозь виртуальный мир камней и стекла более грубую, лежащую в глубине материю, составляющую реальный металлический мир.

Дженевьев с прежней требовательностью к Нику:

- Где мы сейчас на самом деле?

- По определенным причинам, леди Дженевьев, или Дженни, если я все еще могу вас так называть, мы сейчас, как я уже пытался объяснить, на борту яхты вашего мужа, на "Фантоме". Но Дирак не имеет ни малейшего представления, что вы здесь.

- Он даже не подозревает?

Дженевьев была буквально шокирована.

Но Николас почувствовал в реакции леди и долю надежды.

- Я-то думала, что вы все это делали по его приказу.

Нику никогда не приходило в голову, что у нее может появиться такое подозрение. Он сказал:

- Я сейчас объяснюсь. Но будьте уверены, что у премьера Дирака не может быть ни малейшего подозрения, что вы выжили в такой форме. Он просто думает, что вы мертвы, убиты вместе с другими на борту курьера, когда произошел взрыв.

- Значит, вы ему не сказали? К огромному облегчению Ника, в этих словах было больше расчета, чем обвинения. Успокоил ее:

- Я никому не сказал.

- Почему?

- Почему я не сказал вашему мужу? - Хоксмур вдруг ощутил некоторую нервозность и неуверенность, Есть причины. Я не собирался извиняться за свое поведение, но вы непременно заслуживаете объяснения.

- Ну?

- Да. Когда мы встретились первый раз, Дженни... Я имею в виду, первый раз, когда вы смотрели на меня и отвечали мне... там, в той большой лаборатории на борту биоисследовательской станции, когда не было даже намека на нападание берсеркера. У меня сложилось впечатление, что вы глубоко несчастная. Я был не прав?

Она колебалась.

Николас повторил:

- Я был не прав?

Она смотрела на один из мраморных монументов за деревянными перегородками с античной надписью, вырезанную на дереве. Хоксмур мог бы поведать Дженевьев очаровательную историю этого мемориала, если бы ей было интересно узнать. Но леди просто смотрела, думая о другом. Наконец, произнесла:

- Нет. Нет, Ник! Думаю, что вы правы.

Я знал это! И вы подтвердили, что боитесь своего мужа. Я тоже жил с ним в определенном смысле, только очень короткое время, видите ли. Знаю, как и вы, что наш премьер - не очень приятный человек в Галактике, чтобы с ним всегда ладить.

Дженевьев мрачно улыбнулась:

- Да...

Хоксмур продолжал:

- Я и премьер иногда... ну, не всегда все хорошо между нами, моим создателем и мной. И снова, снова его излияния:

- Видите ли, Дженни, во-первых, когда я вытаскивал вас из курьера, переносил в медицинский отсек, то решил, что запись вашего мозга единственный способ спасения. И тогда у меня не было мысли сохранять ваше спасение в секрете. Не было никакого обдуманного плана. А потом... перед тем, как сообщить миру, что вы спасены, лучше убедиться, что вы прошли через процесс записывания в хорошей форме. Это, позвольте уверить вас, сущая правда.

- А потом?

- Что ж, я решил дать вам понять, что у вас есть право выбора.

Ник буквально взорвался.

- То есть право выбирать: вернуться к нему обратно или нет!

- Вернуться к нему? - Дженни была оглушена и ничего не понимала.

Затем в ее глазах появилась безумная надежда:

- Вы, Ник, хотели сказать, что... способны восстановить мое тело?

- Я? Нет. Кажется, я уже объяснил, что не могу это выполнить. Никто не может. Ваше тело было полностью разрушено.

- Тогда... как я смогу вернуться к нему? Что вы хотели сказать этим? Как я могу вернуться к кому-то в таком состоянии?