…волосы впервые я обрезала на Сайман, и сала Терес счел их годной жертвой. Мы вместе стояли над костром, который разложили на древнем алтаре, и я смотрела, как пламя окрашивается зеленью, предрекая мне счастье в личной жизни.

Местным это пришлось по душе.

…с ними я тоже свыклась, что с грубыми на вид рыбаками, из которых лишнего слова не вытащишь, полагаю, отчасти потому, что живы были в их памяти времена, когда выходили они не только на рыбью охоту; что с женщинами их. Те тоже не отличались разговорчивостью. Они, казалось, появлялись на свет с темною кожей и выгоревшими, почти белыми волосами. В столице, верно, это сочли бы уродливым, но здесь…

Здесь все было немного иначе.

А потом вновь появился Мар.

Едва завидев незнакомый цеппелин – тонкий, с виду хрупкий, будто из стекла отлитый – я поняла, что прибыл он по мою душу. И отложила заготовку.

Сняла фартук.

Вытерла ветошью руки. Анатор гасить не стала, не хватало еще ради Мара испортить заготовку, на которую ушло почти семь унций алюминия.

Я провела ладонью по коротким – здесь такие и мужчины не носят – волосам и даже заглянула в зеркало, убеждаясь, что остров коснулся меня. Кожа потемнела, то ли от загара, то ли от веснушек, губы потрескались, а брови стали ярко-рыжими.

Ветер… ветра здесь дуют круглый год.

Я поднялась на башню и смотрела, как кружит чужак, пытаясь найти точку опоры. Для местных ветров он был слишком легким, а лоцман, не знакомый с течениями, не справлялся, и цеппелин то и дело относило в сторону сизо-лиловых скал. Они были недостаточно высоки, чтобы дотянуться до гондолы, но выглядели довольно угрожающими.

Я помню.

– Ишь, – сала Терес дернул себя за бороду. – Выплясывает, чтоб ему…

Он хотел добавить пару слов покрепче, но лишь покосился на меня с упреком, будто бы я виновата, что воспитание мешает ему выругаться.

Может, и виновата.

Я не знаю.

Но вот пилоту удалось выровнять махину.

Якорные цепи упали на крышу. А я подумала, что было бы неплохо, если бы они не зацепились…

…Мар спустился один.

Светлый редингот, наброшенный на костюм оттенка экрю. Темно-лососевая рубашка с тонким галстуком, в котором поблескивала алым глазом булавка. Ботинки сияют. Поскрипывают благоразумно надетые галоши. Но все равно вид у моего супруга на редкость… нелепый?

Пожалуй.

Он же, окинув меня взглядом, сказал:

– Отвратительно.

– Я тоже не слишком рада тебя видеть.

– Куда он тебя запихнул? В эту дыру… – он обвел рукой островок, который с вершины башни казался совсем уж крохотным. И да, вид не слишком впечатлял.

Скалы.

И снова скалы.

Зелень мха, которая прикрывала старые крыши. Пара пристаней и лодки, что сохли на берегу. Здесь пахло морем и еще камнем, и сыростью, и плесенью тоже, но… я, оказывается, и к запахам привыкла. Во всяком случае, они меня не раздражали, не то, что тонкий изысканный аромат туалетной воды Мара.

– Где мы можем поговорить? – Мар поежился.

Да, ветра здесь… были ветра… вон цеппелин опять сносит, на сей раз к югу, который глядится обманчиво безопасным, хотя каждый ребенок на Ольсе знает, что именно там, где-то в туманах, не исчезающих даже летом, прячутся Льдистые пики. А уж они рассадили брюхо не одному цеппелину.

Ветра продували редингот.

И костюм, пусть и сделан он был из тонкой шерсти. И рубашку тоже. Мар слегка покраснел. Светлокожий, он краснел легко и этим раздражался. Вот и сейчас губы поджал.

– Здесь, – сказала я.

А сала Терес отошел к краю площадки. Забравшись на старый зубец башни, он сел, свесив ноги в бездну. Я знаю, защитное поле не позволит ему свалиться, но… все равно смотреть на это было жутковато.

Мар вон поежился.

– Наедине, – уточнил он.

– Мы в достаточной степени наедине.

– Боишься?

– Нет, – как ни странно, я и вправду не боялась. Я знала, что остров защитит меня, да и сала Терес не так уж прост, если до сих пор сохранил хотя бы эту видимость свободы. – Это тебе впору опасаться… неуравновешенной женщины.

Мар не стал отпираться, лишь руками развел: мол, на войне все средства хороши. И я склонила голову, выражая согласие: именно, на войне.

И да, хороши.

А Ольс – это даже не средство. Это почти дом.

– Тебе здесь не надоело?

– Нет.

– И вернуться ты не хочешь? – недоверчиво уточнил Мар.

– Не хочу, – я закуталась в тончайшую с виду шаль. А вот несмотря на кажущуюся хрупкость, от ветра и холода она защищала великолепно.

Шерсть – тоже волосы.

А руны и вязать можно, просто многие в том большом мире забыли старинное это искусство.

– То есть, тебе здесь нравится? – Мар нахмурился.

Он и вправду ждал… а собственно говоря, почему бы и нет? Для человека, привыкшего к иному миру, здесь было… неуютно.

Холодно.

И тоскливо.

Нечем заняться. Ни театров, ни ресторанов, ничего, помимо моря и камня.

– Вполне.

– И чем ты, с позволения сказать, здесь занимаешься?

Я пожала плечами.

– Чаек кормлю.

– Целыми днями?

– Ты не представляешь, насколько местные чайки голодны.

К слову, чистая правда. Более прожорливых тварей и представить невозможно. Вон, поднялась стая, кружит, будто примеряясь к цеппелину, который чайкам, наверняка, представлялся этакою преогромной рыбиной. И рады бы сожрать, да как?

Вот и орали, и, что куда хуже, гадили.

– Чаек, стало быть… – Мар помялся, явно не представляя, о чем говорить дальше. – А волосы зачем обрезала?

– От вшей спасаюсь.

Надо же, какие мы брезгливые… с трудом удержался, чтобы не отступить. К счастью ли, к сожалению ли, но я умела читать и его маски.

– А артефакт… не помогает?

– Куда мне за твое содержание артефакты покупать? – почти и не солгала. Содержание, им выделенное, я тратила исправно, не забывая отправлять отчеты о заказанных чулках и булавках. К слову, булавки, если брать материковые, имперские, оказались сделаны из весьма качественной стали.

В общем, место им в хозяйстве находилось.

– Гм… мы ведь можем договориться.

Это он утверждает или спрашивает?

– Я готов пойти тебе навстречу. Забрать отсюда… я куплю тебе дом.

– У пруда с лебедями?

– Что? – Мар запнулся. – Если хочешь… у пруда. Или потом выкопаем.

– Лебедей тоже выкопаем?

– Эгле!

– Да я так… интересуюсь.

Чайки, устав осаждать цеппелин, опустились ниже. И теперь оглушающие их вопли доносились, казалось, со всех сторон, из-под земли, что характерно, тоже.

– Может, все-таки поговорим в другом месте?

Я покачала головой.

– Дом не мой. В гости не зову.

– А если напрошусь?

– Попробуй.

Мар создал белый шар пламени и… порыв ветра стащил его с ладони и разодрал на отдельные искры. Что поделаешь, энергетические потоки на Ольсе столь же нестабильны, как и воздушные. А уж мало-мальски серьезный всплеск приводит к возмущениям, в результате чего…

…с защитой на башне мне в тот раз повезло.

Мар нахмурился. Оглянулся.

– Эй вы, милейший, не соблаговолите ли сообщить хозяину, что к нему гости.

– Не соблаговолю, – сала Терес даже не обернулся. Он вытащил из-под полы кусок черствого пирога и, отламывая куски, швырял их чайкам. – А пришлым тут не рады…

– Дикие люди… собирайся, Эгле, мы уезжаем. Это место не для тебя.

– А какое для меня?

– Ты мне нужна.

– А ты мне нет.

– Что тебе надо?!

– Развод. И шоколадку. Только чур с орехами. С орехами люблю… а тут с шоколадом как-то вот не сложилось…

– А я говорил, писать надо. Писать! – сала Терес раскрыл ладонь, в которую вцепились сразу две чайки. Они верещали и норовили ударить друг другу, а заодно и руку, рыжими клювами.

– Эгле!

– Послушай, – я поплотнее закуталась в шаль. Небо темнело, а ветер крепчал. Облако чаек и то развеялось, а стало быть, грядет буря. Местные же бури проще переживать под защитой замка. – Мне все равно, что тебе нужно… подозреваю, с твоим заказом не все ладится. Ты взялся за проект, который не тянешь…