– Что-то я сомневаюсь, что он сможет это сделать, – ответила Мария. – Как я себе это представляю, исторический процесс – это результат коллективного творчества. Не может вся рота идти не в ногу. И здесь один человек не сможет повлиять на большинство.

– А если этот человек – глава государства?

– Ну и что? Андрей, ты же читал воспоминания про события августа 1991-го, это совсем недавно было. В ГКЧП входили первые лица государства – вице-президент, премьер-министр, председатель КГБ, министр обороны, министр внутренних дел… И что? Люди над ними посмеялись, и просто не стали выполнять их распоряжения. Это тебе ещё раз про роль личности в истории.

– Ты что, хочешь сказать, что народ сам захотел вот этого всего? Развал страны, повышение цен, межнациональные конфликты…

– Нет, конечно же, хотели не этого, – согласилась Мария. – Хотели перемен, но вряд ли предполагали, что так всё повернётся.

– Но руководство страны видело, куда всё катится? – продолжал спорить Андрей. – Например, Арнольд Оскарович прекрасно осознаёт угрозу.

– Так надо, чтобы и весь народ это осознавал. Это не Отечественная война, когда угроза была очевидна.

– Хорошо, а в чём тогда состоит угроза? – спросил Андрей. Мария растерялась.

– Ты же сам только что называл – развал страны, повышение цен…

– Нет, я имел в виду то, что было перед этим, – нетерпеливо возразил Андрей. – Те же реформы Косыгина, потом перестройка Горбачёва. Ну хорошо – реформы Косыгина свернули, а то тоже ещё неизвестно, чем бы всё закончилось. Но зачем Горбачёв затеял перестройку, которая привела к распаду страны? Или гласность, которая превратилась в поливание помоями собственной истории?

– Что ты хочешь сказать? – не поняла Мария. – Что Горбачёв – предатель? Или просто не понимал, что делал?

– Нет, я хочу сказать другое, – Андрей попытался подобрать слова. – Тогда тоже считали, что в стране нарастают негативные тенденции, и умные люди подсказали ему про ускорение и антиалкогольную кампанию. И вот чем всё кончилось!

– И что? – всё ещё не поняла Мария.

– А то, что на основе того отчёта, которым ты меня всё время попрекаешь, тоже будут даваться рекомендации высшему руководству. И ещё неизвестно, чем это обернётся. Арнольд Оскарович считает, что предотвратит распад страны. А если они там учудят такое, что начнётся гражданская война? Ты посмотри, что случилось в Грузии, когда в 1990-м году её возглавил Звиад Гамсахурдия. Образованнейший человек, правозащитник, а тут же начались конфликты в Абхазии и Южной Осетии. Как говорится, благими намерениями вымощена дорога в ад. И мы можем оказаться одними из тех, кто мостил эту дорогу.

Мария молча глядела в одну точку.

– Ты чего молчишь? – наконец не выдержал Андрей.

– То есть ничего сделать нельзя? – тихо спросила Мария. – Мы обречены? Я имею в виду Советский Союз.

– Ты мне напомнила фильм «Терминатор-2», – ответил Андрей. – Тот момент, где Сара Коннор выцарапывает надпись «no fate» и едет убивать учёного. Что ты предлагаешь – вернуться в 1968 год и убить Горбачёва, Ельцина, кого ещё?

– Если это спасёт страну, то почему бы и нет?! – Мария подняла на него решительный взгляд.

– А ты помнишь, как Михаил рассказывал, что они со Светкой ездили на митинг за Ельцина? Тогда ведь придётся убить и их. А как быть с республиканскими референдумами, где подавляющее большинство голосовало за независимость от Советского Союза? Опять «Танки идут по Праге»? По Вильнюсу, по Москве. И не только идут, но и стреляют! Да и танков на все города не хватит.

– Люди как одурманены, несут ерунду и ничего не слышат, – пожаловалась Мария. – Им же потом будет стыдно за ту чушь, которую они сейчас говорят.

– Потом – да, – согласился Андрей. – А сейчас они тебе башку оторвут, если ты будешь с ними спорить.

– Но это же получается какая-то шизофрения!

– Здесь это называется плюрализм мнений в отдельно взятой голове, – объяснил Андрей.

– Они оплёвывают всё, во что мы верили, – продолжала сокрушаться Мария. – Я помню, как мы готовились к 50-летию Великой Октябрьской революции. Мы верили, что жизнь станет лучше, мы готовы были ради этого идти на жертвы…

– А кони всё скачут и скачут, а избы горят и горят, – перебил её Андрей.

– Да! – рассердилась Мария. – В какой-то момент это стало надоедать, когда комсомольцами стали откровенно затыкать дыры. Когда энтузиазмом одних стали покрывать разгильдяйство других. Заставляли няньчиться с хулиганами вместо того, чтобы вломить им как следует!

– Что-то ты быстро поменяла свои взгляды, – поддел её Андрей.

Мария опешила.

– Я поменяла? Я… Да я… – она с трудом подбирала слова. – А может, я просто поглядела на то, что мы делали тогда, с другой стороны. Помню, к 50-летию революции у нас был митинг, мы закладывали послание потомкам – вскрыть в 2017 году. А я стояла, и…

Она замолчала. Андрей терпеливо ждал продолжения, но Мария ничего не говорила.

– Ну же! – не выдержал Андрей. – Что было дальше? Что-то про кружевные трусики?

– Да! – Мария густо покраснела. – Да! У меня в трусах лопнула резинка, и я боялась их потерять прямо посреди этого дурацкого митинга! Я слушала, как читают это письмо потомкам, и думала – неужели у них с нижним бельём будет так же, как и у нас?!

– То есть опять всё свелось к кружевным трусикам?

– Нет, как же ты не понимаешь! Отношение к комсомольцам в какой-то момент стало… Ну что ли – «А куда они денутся?» Вот меня вызывают и говорят: надо организовать, надо объяснить, надо обеспечить. И ни разу не спросили – а что по этому поводу думают рядовые комсомольцы?

– Но субботники ты всё же организовывала?

– Потому что то, что мы делали, было для всех, для общего блага.

– А тем, кто не вышел, объявляли выговор с занесением?

– Да! Потому что пока мы едины, мы непобедимы!

– Теперь ты понимаешь, почему на митингах люди хором кричали «Ельцин, Ельцин!»? Просто люди хотели быть в первых рядах, и как вы там дальше говорили?

– А ты, комсорг взвода, что говорил?!

Тут уже разозлился Андрей.

– А что, у меня был выбор? Продвинуться можно было только через комсомол и партию. Будь ты семи пядей во лбу, но не член партии – всегда будешь вторым. Ты же тоже из-за этого в комсорги полезла?

– Я верила в это! – Мария размазывала слёзы по щекам. – Я не думала, что это так… Я перестала понимать, зачем мы здесь. Что мы тут делаем? У меня такое чувство, что я подглядываю за этими людьми в замочную скважину. Как будто я здесь гость…

– Но мы действительно здесь гости, – напомнил Андрей. – И нам скоро пора домой. Поэтому какая тебе разница, что эти люди о тебе думают? Меньше чем через неделю нас здесь уже не будет.

– Я уже запуталась – кто я, где я? Я везде чужая, во все времена.

– А дома, в 1968-м?

– Да то же самое! Никому я там не нужна. Разве что в качестве лабораторной крысы.

– А Алексею Ковалёву? – Андрей внимательно поглядел на неё.

– Ты же сам видел – он женат, у него сын.

– Это сейчас, в 1993-м. А тогда?

– Нет! – чуть подумав, ответила Мария. – Я ему не нужна, он и без меня справится.

– Машка, ты неправильно понимаешь суть семейной жизни! – усмехнулся Андрей.

– Уж не хочешь ли ты меня научить?

– А что, это идея! Иди ко мне.

Мария подскочила, как ужаленная.

– Назад! – закричала она на Андрея. – Не приближайся ко мне!

– Ты чего взбесилась?!

– Вы, мужики, во все времена одинаковы! – и она выбежала на улицу.

– Что с тобой? – Андрей догнал её. – Почему ты так реагируешь?

– Извини! – ответила Мария, тяжело дыша. – Трудное детство, деревянные игрушки, прибитые к полу…

Она отчётливо вспомнила детский дом, старших пацанов, их наглые руки, бесцеремонно задирающие платье… И снова заныл шрам над правым глазом.

Последняя неделя пролетела быстро.

– Машка, нам пора! – поторопил Андрей.